С этими словами он закрывает глаза, резко обрывая беседу. Я пристально смотрю на него, ожидая кульминации, но он, похоже, всерьез мысленно посылает желания мертвой девушке, которая, по-видимому, не обрабатывает заявки, если вы не находитесь выше шести метров над уровнем моря. Я вздыхаю и снова сосредотачиваюсь на объективе камеры. Не просто так я сюда залезала. Не думаю, что можно придумать здесь занятие получше. Я закрываю глаза, чувствуя себя глупо, пытаясь сформулировать желание. «Я бы хотела не приезжать сюда». Бессмысленно, зато правдиво. «Я бы хотела понравиться Савви». Я открываю глаза, злясь на себя за то, что вообще подумала об этом. Глаза начинают слезиться. Еще бессмысленнее, но тоже правдиво. «Я бы хотела…» У меня сводит горло, и я вглядываюсь в туман, туда, где вдалеке должны быть пригороды. Большинство вещей, которые я могла бы загадать, нельзя получить. Это важные вещи: я бы хотела, чтобы Поппи был рядом, и мы не продавали «Бин-Велл». Или что-то менее глобальное, например, не так сильно беспокоиться о том, как у меня складываются отношения с Лео и Конни, или не беспокоиться, что на электронную почту родителей вот-вот прилетит письмо, из-за которого меня посадят под арест за прогул летней школы. Или то, что всплывает из глубины, порыв, который я обычно заглушала – я бы хотела стать достаточно взрослой, чтобы делать все, что захочу, спокойно выходить на улицу и фотографировать, путешествуя по всему миру, а не сидя в сонном пригороде. Я бы хотела не чувствовать себя проблемой, которую должны решать мои родители. И, скрепя сердце, кое-что, похожее не столько на желание, сколько на исповедь: я бы хотела знать, почему они никогда не рассказывали мне о Савви. Почему лгали все это время. Я хотела бы, чтобы мне действительно была безразлична, как я твержу себе, наша ссора, ведь если это волнует меня, то будет намного труднее со всем этим покончить. Я прячу лицо за видоискателем камеры. Пожалуй, на сегодня хватит желаний. В противном случае призрак столкнет меня с дерева за нытье, и мне придется найти себе место в этом лесу. – Чего загадываешь? – спрашиваю я. Финн приоткрывает один глаз. – Чтобы все было не так дерьмово. – Что все? Он делает неловкий жест свободной рукой. – Все. Что бы ни значило это «все», он не успевает рассказать об этом подробнее, потому что назревает проблема, которая прерывает наше общение с призраком лагеря: Савви, кричащая на нас с земли. – Какого черта вы делаете? Финн наклоняется и опускает голову, чтобы посмотреть на нее. А я даже не двигаюсь. Мне уже знакома эта складка на ее хмуром лице и угол наклона рук, упирающихся в бедра. – Доброе утро, Сав, – говорит Финн. – Серьезно? И ты туда же? Да что с вами обоими такое? Попытка Финна наладить отношения между мной и этим инстаграмным разумом становится недействительной. – Спускаюсь, о великий младший вожатый, кронпринцесса лагеря Рейнольдс, правитель хэштегов… – Заткнись, Финн, – возмущается Савви. – Мы оба знаем, что ты ужасно лазаешь по деревьям и не можешь выполнять несколько действий одновременно. – Да брось, это было десять лет назад. И я упал всего лишь с пары метров! – На меня. – Ну ты же от этого не умерла? Я следую за Финном вниз, хоть и очень медленно. Его навыки лазания по деревьям в лучшем случае можно назвать неудовлетворительными. Наблюдая, как он спускается, я удивляюсь, как он вообще умудрился подняться. Я сосредотачиваюсь, чтобы случайно не оступиться, и это дает мне время, чтобы попытаться придумать колкость для Савви, но, когда достигаю земли, в мою голову так ничего и не приходит. – Главное правило, – говорит Савви, вышагивая так, будто пытается проделать ров вокруг дерева, – это даже не относится к своду правил лагеря Рейнольдс, а негласный закон. Больше никаких лазаний на эту чертову хрень! Финн смахивает грязь с плеча и подходит к ней, словно ожидая чего-то. Объятий или удара кулаком – или как там они друг друга приветствуют. Но Савви слишком сосредоточена на мне, чтобы заметить это, и Финн останавливается. – Рада тебя видеть, Финн, – бубнит он под нос, имитируя голос Савви. – Мы целый год не виделись, как поживаешь… – Так вот как это будет? – Савви прерывает его, направляя словесную атаку на меня. – Ты будешь бегать по округе и собирать выговоры, как карнавальные призы? – Подожди, ты делаешь нам выговор? – спрашивает Финн. Савви его не слышит и хмурится, глядя на меня с такой яростью, что кажется, ее вены вот-вот лопнут. – А ну выплюнь ее. Я хмурюсь в ответ. – Это жвачка, а не кокаин… – Выплюнь. Ее. Сейчас же. Я смотрю ей прямо в глаза и выплевываю жвачку на раскрытую ладонь, протягивая ей большой слюнявый комок, и она отшатывается с отвращением. – Савви не любит микробов… – Мне не нужна помощь, Финн, – огрызается Савви. Лицо Финна становится красным, и он делает шаг назад, пиная грязь. – Они дают тебе блестящий бейджик младшего вожатого, и ты считаешь, что можешь нами командовать, да, Сав? Эти слова настолько шокируют ее, что я замечаю то, чего предпочла бы не видеть. Что-то до боли знакомое отражается на ее лице. Речь даже не о том, что можно увидеть, – речь о чувствах. Это не связано с моими мамой, папой, братьями. Это я. Мое замешательство, мой страх. Даже если бы видела ее впервые, я бы все равно это почувствовала. Она вздыхает и говорит: – Вы оба получаете выговор, и когда мы вернемся в лагерь, избавьтесь от контрабанды в ваших чемоданах. Я топаю пяткой, впечатывая ее в грязь. – Ладно. Забирай все, что хочешь. Я уезжаю. Я почти довольна собой, наблюдая, как взлетают ее брови. – Ты никуда не уедешь. Ты обещала… – Я ничего не обещала. Она делает резкий шаг ко мне, берет последнюю карту из своей колоды и безжалостно разыгрывает ее. – Ты должна вести себя, как моя сестра. Я открываю рот, чтобы сказать то, о чем потом пожалею, но Финн опережает меня. – А ты должна вести себя, как мой друг, – говорит он. – Финн, что ты… – Но, кажется, вы все слишком заняты, чтобы дружить со мной теперь, когда я всего лишь отдыхающий, а вы заправляете этим гребаным местом, – говорит он. – Неправда. Я не… – На телефоне Савви зазвонил будильник. – Черт. Я должна идти. Я веду йогу. Финн усмехается. – Что и требовалось доказать. – Поговорим позже, – говорит она ему, наклоняясь, чтобы спешно обнять. Все происходит слишком быстро, чтобы он успел среагировать, так быстро, что я не ожидаю, когда в следующее мгновение она смотрит на меня. – А ты… С тобой мы встретимся сегодня днем. Жвачка должна исчезнуть. Серьезно. Если тебя поймает другой вожатый, никаких поблажек не будет. Она убегает по тропинке, не дожидаясь, пока мы пойдем вслед за ней. А я стою в полном шоке, с жвачкой в ладони и широко открытым ртом. – Поблажек? – повторяю я, все еще не двигаясь с места. – К тому же, разве она… не слышала ту часть, где я отчетливо произнесла в пределах досягаемости ее человеческих ушей, что я уезжаю? Финн грустно качает головой. – Думаю, теперь у нее есть вещи поважнее, чем лучшие друзья или родственники. – Он вздыхает. – Мы должны вернуться в лагерь, пока она не сдала нас Виктории. Я чувствую укол сочувствия к нему. Он провел последние десять минут, защищая ее, а она пришла сюда и разорвала его аргументы на кусочки. Возможно, это он притащил меня сюда, но все же ответственность за произошедшее лежит и на мне. – Хочешь пойти сжевать двенадцать пачек жвачки за четыре часа до того, как Савви придет за тобой? – спрашиваю я, пытаясь подбодрить его. Финн смотрит на меня, и я вижу, как в его глазах бегают озорные искорки. – Вообще-то, да. Но только в том случае, если ты согласишься на супер-отвратительную авантюру. – Я думаю, что на сегодня для меня лимит сомнительных авантюр исчерпан… – Даже если она поможет тебе поквитаться с Савви? Мне не следует в это впутываться. Она и так достаточно разозлилась. Проблема в том, что я тоже. – Только если мы успеем до того, как я позвоню родителям и попрошу забрать меня завтра домой.