– Это займет не больше пяти минут, – говорит он очевидную ложь. – Максимум десять. Я отворачиваюсь от дверей кухни, запихивая в рот кусок омлета. – Ладно. Глава десятая Вся эта затея с «иди за мной» Финна могла быть вполне милой, если бы он не привел меня к опушке леса, настолько густого и темного, что это место напрашивается стать площадкой для съемок документального фильма о преступлении. Что, честно говоря, можно сказать обо всех лесных опушках вокруг лагеря. – О, отлично, – говорю я. – Еще одно правило, за нарушение которого я получу выговор. На самом деле я не уверена, что есть такое правило – нельзя улизнуть во время завтрака в убийственный лес, но то, что Финн закатил глаза, похоже, подтверждает это. – Им придется с этим смириться. Большинство из нас были здесь еще до этих дурацких правил, и мы все целы, не так ли? Одной взявшейся из ниоткуда тайной сестрой больше или меньше, какая разница? Я не отвечаю, не совсем уверенная, что нас никто не подслушивает. – Похоже, ты тоже не очень-то хочешь быть здесь. Впервые за то короткое время, что я его знаю, Финн замолкает. – Ну, этот лагерь уже не тот «Эвергрин» после всех отстойных преобразований, но это не повод здесь не быть, – говорит он после паузы непринужденным тоном. – Кроме того, я должен быть здесь, чтобы помочь тебе распутать всю эту фигню. Мы достигли края кемпинга. Я оборачиваюсь, но за нами никто не следит. Пользуясь случаем, я достаю из заднего кармана пачку жвачки и засовываю ее в рот. – Ты хорошо лазаешь по деревьям? – спрашивает Финн. Я думаю обо всех вещах, на которые взбиралась за свою жизнь, от деревьев до фургона электрика и крыши школы – в поисках удачного ракурса для съемки. – Слишком хорошо. А что? – Нам придется забраться на одно дерево, если мы собираемся поговорить с призраком. Это, вероятно, тот момент, где я должна повернуться и оставить Финна наедине с его дурацкими подкатами. – К тому же, отсюда открывается ужасный вид, – говорит он, нажимая кнопку невидимого фотоаппарата и щелкая языком. Должно быть, он видел, как я возилась с Китти за завтраком. – Спорим, ты здесь не сделала еще ни одного хорошего снимка. Ладно, он меня раскусил. Даже если нас схватят, по крайней мере, я смогу заснять несколько хороших пейзажей острова до того, как нас вышвырнут отсюда. Я похлопала по рюкзаку, чтобы убедиться, что Китти в относительной безопасности, и позволила Финну продолжить путь. – В общем, какая-то девочка рухнула с него в пятидесятых годах или около того. Не надо гуглить, это точно было. Она лезла на дерево, упала и сломала себе все кости. – Я думала, ты собираешься решать мои проблемы, а не создавать новые. – Нам не нужно то дерево, с которого она упала, к тому же, его срубили. Нам нужно то, что рядом с тем местом. Дерево желаний. Ты забираешься на него, загадываешь желание и… – Падаешь в объятия своей безвременной смерти? – Габи, призрак, который бродит по лагерю, воплощает его в жизнь. Он говорит это как ни в чем не бывало, ведя нас по заросшей корнями тропинке, которая выводит на поляну прежде, чем я успеваю основательно задуматься, а не является ли он серийным убийцей, замаскированным под лабрадора-переростка. И правда, посреди поляны стоит дерево – приземистое, с толстым стволом, заросшим ветвями. Оно выглядит настолько неприступным, насколько может выглядеть дерево. На секунду я забываю обо всем остальном: мне так и хочется вцепиться руками в шершавую кору и посмотреть, как быстро и высоко я смогу забраться. – Ну, мое единственное желание – выбраться отсюда. – Нет. Ты не просто так оказалась на острове, – говорит Финн, прикасаясь к дереву. – И я привел тебя сюда, потому что мне скучно, и я хочу узнать, почему ты здесь. – Я же рассказала тебе. Правда, конечно, случайно. – Да, но мне требуется чертовски больше информации. Вместо ответа я начинаю карабкаться, хватаясь за толстую ветку и ощущая пальцами влажную кору, наслаждаясь от удовольствия тянуться все выше и выше. Чем дальше мы забираемся, тем больше на коре появляется отметин: наборы инициалов, маленькие признания, крошечные картинки. А на самом верху к дереву прибит миниатюрный указатель с тремя выцветшими словами: «Загадай свое желание». Я устраиваюсь там и охаю при виде открывающихся пейзажей: друг на друга слоями накладываются красоты дикой природы – густые деревья, переходящие в скалистый пляж, бледно-голубая вода и тяжелый белый туман. Финн что-то болтает, прокладывая себе путь наверх, более осторожно, чем я, но я не слушаю его, глядя на бескрайнее небо. В конце концов он подбирается достаточно близко, и я разбираю его слова: – Я же говорил тебе. Оставайся со мной этим летом, Бабблз, и я открою тебе лучшие виды, которые есть в этом месте. Я уже смотрю сквозь Китти, когда он это говорит, зажав в зубах крышку объектива и используя другую руку, чтобы уцепиться за дерево. Я делаю несколько снимков, которые могут получиться, а могут и не получиться – хоть я и отношусь к своей смертности примерно так же, как персонажи Looney Tunes, но даже я не настолько глупа, чтобы испытывать свою удачу, прокручивая или пытаясь настроить объектив. – Видимо, страсть к фотографии – это у вас семейное, да? – спрашивает он. Я хмыкаю в знак признательности, делая еще несколько снимков. – Мне нравится быть за камерой, а не перед ней. Финн издает тихий смшок. Это заставляет меня задуматься о том, что, несмотря на все его уговоры забраться на это дерево, он, возможно, не так уж хорошо переносит высоту. – Наверное, странно видеть, как кто-то становится знаменитым благодаря такому же лицу, как у тебя, да? Я морщу нос. – Она совсем на меня не похожа. – Может, вы и не клоны, но определенно похожи. И слушай, я не знаю, как долго вы знакомы, но она тихоня. Ну знаешь, под слоем всей этой маниакально-правильно-милашностью, кучей хэштегов и удалением уродливых листьев из салата, чтобы он хорошо выглядел в кадре. Он ждет, что я начну перечить ему. Вот только известно мне о ней не так уж много, чтобы хотя бы попытаться. – А еще она не просто друг, которому можно позвонить в полночь, когда у тебя лопнула шина. Она – такой друг, которому можно позвонить, когда какой-нибудь Мэтт Дэймон кинул тебя на поле боя или на Марсе. Она готова на все ради тех, кто ей небезразличен. Не то чтобы я ему не верю. Еще как верю. Савви – человек с сильными чувствами, что легко заметить по тому, как она заботится о своих друзьях. Проблема в том, что, кажется, я никогда не стану одной из них. – Кроме того, ты же знаешь, что обеспеченность ее семьи достигает уровня «проспонсировать постройку здания в Сиэтл-центре»? Большая часть прибыли от ее блога идет на благотворительность. И делает это она в основном потому, что действительно хочет помочь людям. Даже учитывая неприличное количество зеленого сока, которое она насильно в меня запихала, стоит уважать ее стремление. У меня возникает желание защититься, но я понимаю, что Финн – друг Савви, а не мой. Я проглатываю это и говорю: – Что ж, значит вы с ней давно знакомы. – Ну, в общем-то, давненько, – говорит Финн, продвигаясь дальше по стволу дерева, чтобы быть немного ближе ко мне. – Я, Савви, Микки и Лео. Странно слышать имя Лео вместе с их именами. Я пытаюсь вспомнить все случаи, когда Лео, возможно, вскользь упоминал Савви, но это слишком неясно. Не считая нашей общей ДНК, складывается ощущение, что мы с Савви шли параллельными путями – жили в одном районе, повсюду таскали с собой камеры, делили Лео, но даже сейчас, встретив ее и познакомившись, кажется, что наши миры не могут соприкоснуться. – Ты Эбби, верно? Судя по рассказам об Эбби и Конни? – Почему ты так уверен, что я Эбби, а не Конни? – Потому что он помечает твоим именем все фотографии, которые ты делаешь для его гастрономического инстаграма. – Он смотрит вниз на землю, издавая нервное покашливание, и снова поднимает взгляд на меня. – А еще он был очень расстроен, когда… у тебя ведь дедушка умер прошлым летом, верно? Мое лицо так покраснело, что я отодвигаю камеру, как будто мои щеки могут поджечь ее. – Что? – Прости, – говорит Финн, на секунду забывая, что боится высоты. – Я хочу сказать… то, как Лео говорил об этом, звучало так, будто вы были близки… – Были. Я не знаю почему пребывание на такой высоте заставляет боль вернуться, и даже острее, чем в дни после его смерти. Может, потому что примерно в это время в прошлом году родители начали готовить нас к его потере. Я знала, что он слабеет – мы проводили так много времени вместе, что я, наверное, поняла все даже раньше, чем родители, – но прошлое лето прошло как в тумане, я запомнила только посещения больниц и разговоры о пневмонии и приезде моего дяди в город. Этим летом я могу ясно взглянуть на прошлое, и это уже не размытое пятно, а четкая линия. Мир, где Поппи был, и мир, где его нет. Эгоистично думать, что с его уходом я потеряла больше, чем остальные, но Поппи значил для меня слишком много. У меня были его рассказы о путешествиях по миру после службы во Вьетнаме, о том, как он совершал поездки по всей Европе и по пути делал снимки всего, что его окружало. Мне досталась его спокойная, вдумчивая тихость, которую многие люди ошибочно принимали за безразличие, но я знала, что по ту сторону тишины всегда кроется мысль, нужно только подождать какое-то время. Нас с ним объединяла прочная связь, какой никогда не было у него с братьями, или, как мне кажется, даже с мамой – и что бы я ни спросила, у него всегда находился ответ. Больше всего на свете мне хотелось бы сейчас что-нибудь у него спросить. Может, я и была готова потерять его. Но не была готова к тому, что произойдет после потери. – Прости, я не хотел… Я отмахиваюсь от него. – Все в порядке. Правда. Мы сидим, вдыхая влажный утренний воздух. – В любом случае, тебе решать, прислушиваться к тому, что я сказал о Савви или нет, – наконец говорит Финн. Он хлопает по маленькой табличке на верхушке дерева. – Но мы пришли сюда не просто так.