– Э-э-э, – все, что удается ответить. Ее отец смотрит на меня искоса, когда отступаю от них, чуть не споткнувшись о камень. – Мы уже встречались раньше, верно? Ты одна из подруг Савви? – Я не… я просто… простите! – выпаливаю я, и прежде чем они успевают сказать что-то еще, и бегу к хижине Савви, как будто от этого зависят наши жизни. Я пролетаю половину пути, пока не случается это: я бегу на саму себя. Я бегу к зеркалу посреди кемпинга и вот-вот врежусь в стекло. Я останавливаюсь, задыхаясь, и понимаю, что мое отражение хрипит гораздо более изящно и что это вовсе не я, а Савви без макияжа, ее волосы не уложены и сияют вьющимися кудряшкам, напоминая неряшливые прически женщин семейства Дэй. Мы хватаем друг друга за плечи. – Твои родители, – говорим мы обе. Я хмуро смотрю на нее, она хмурится в ответ, и мы хором произносим: – Нет, твои родители. Затем одновременно издаем стон, и снова, с одинаковым возмущением: – Я пытаюсь сказать тебе, что твои родители здесь! Мой рот застывает в гримасе ужаса, потому что я первой догадываюсь: я видела ее родителей. И каким-то образом – нелепым, невозможным образом – она видела моих. Савви присоединяется ко мне через несколько секунд, она неподвижна, будто ее кожа покрыта воском. – Где? – выпаливает она на одном дыхании, как ругательство. Я полная противоположность ее неподвижности – кручусь, как Руфус в комнате, полной белок. – Они собираются убить меня. – Они собираются убить нас, – поправляет меня Савви. – Как, черт возьми, они догадались? – спрашиваю я, слишком громко для человека, который должен стараться сохранить инкогнито. – Ты выложила что-то в инстаграм? Савви издает фырканье, граничащее с истерикой, раскидывая руки так широко, что я не могу разобрать, пытается ли она объять весь лагерь или всю нашу вселенную. – Ты думаешь, я бы выложила это говношоу в инстаграм? Я бы разозлилась на нее за то, что она упомянула о моем существовании как о «говношоу», но, честно говоря, мне все это даже нравится. Савви в тапочках, еще не до конца проснувшаяся, в десять раз более драматична, чем Савви из инстаграма, и за ней чертовски весело наблюдать. Вот только Савви, помимо этого, выглядит так, будто достаточно легкого дуновения ветерка, чтобы она потеряла рассудок, так что кому-то из нас придется взять контроль над этой ситуацией. – Ладно. Не волнуйся. Все будет хорошо. Мы их разыщем и объясним… как можно более разумно… что мы действовали за их спинами, перерыли все их самые темные секреты за последние двадцать лет и сбежали на остров, чтобы спрятаться. Глаза Савви выпучились, как у резиновой куклы. Она вытирает нос рукавом безразмерной рубашки, шмыгая забитым носом под звуки беспрецедентной паники. – Ты в порядке? – Да, это просто дурацкая простуда, – говорит она, пренебрежительно отмахнувшись от меня. – Где ты видела моих родителей? – Возле комнаты отдыха. – Я видела твоих на парковке, – говорит Савви, – что должно означать… – Они направляются в главный офис, – заканчиваю я, бросая взгляд в его сторону. Порыв ветра окутывает нас, и мне непонятно, дрожим ли мы от воодушевления или от страха. Наши родители могут быть в ярости, но после разговора мы получим ответы на все невозможные вопросы, которые у нас были с тех пор, как мы встретились. Я снова поворачиваюсь к Савви. – Готова? Она качает головой. – Эбби, у нас нет плана. Мы понятия не имеем, что будем говорить. Я беру ее руку и сжимаю ее, как она сжимала мою вчера, как будто я могу передать ей часть своей новообретенной и, вероятно, крайне опрометчивой храбрости. – Мы начнем с извинения, а дальше как пойдет. Савви одаривает меня неуверенной улыбкой, но сжимает мою руку, прежде чем отпустить, и мы направляемся в главный офис, в кои-то веки поддерживая темп друг друга, так что никто из нас не обгоняет и не проверяет, на месте ли другой. Я готовлюсь к сотне различных сценариев во время этой короткой прогулки, и примерно девяносто девять из них начинаются с того, что мои родители будут в астрономической степени бешенства. Но, может быть, и не будут. Может, они увидят родителей Савви, и все само собой образуется. Они все примут друг друга, и общие воспоминания об их неудачных прическах девяностых, дешевых свадьбах и всем остальном, что связывало их до нашего с Савви рождения, выплеснется на поверхность. Завтра к этому времени мы уже будем смеяться над этой историей. Но даже если учесть этот нелепый сценарий, мне все равно не удается учесть тот, который разворачивается на самом деле: наших родителей нигде нет. Мы открываем дверь офиса и видим Микки, которая стоит рядом с Руфусом и смотрит в окно с таким видом, будто она стала свидетелем преступления. Мы поворачиваемся, чтобы проследить за ее взглядом, и вдалеке видим две машины, поднимающиеся по извилистому склону: один из автомобилей – «Приус», а за ним – минивэн моих родителей во всей своей неуклюжей, облепленной наклейками красе. Через несколько секунд обе машины исчезают из виду. – Что за хрень только что произошла? – спрашивает Савви. Микки лишь вопросительно смотрит на нее. В конце концов она обращается ко мне: – Ваши родители как бы взглянули друг на друга и… ушли? Мне удается вернуть свой голос прежде, чем Савви. Только потому, что, если я не прогоню комок, который внезапно набух в моем горле, я сделаю что-нибудь глупое и заплачу. – Они сказали, почему? – Нет, – туманно отвечает Микки. – Никто ничего не сказал. Но… что бы ни произошло между вашими родителями. Я думаю, официально можно заявить, что это было нечто плохое. Глава двадцатая Все, что мы в итоге поняли, после того как выжали мозг Микки, как губку: ни один из наших родителей не приезжал сюда из-за операции «Тайная сестра». Родители Савви приехали, потому что Микки упомянула о простуде Савви в разговоре со своей мамой, которая затем упомянула об этом в разговоре с мамой Савви. – И это заслуживает того, чтобы оба твоих родителя бросили все и пересекли громадный водоем менее чем за двадцать четыре часа потому что?.. – спрашиваю я. Савви хмурится, идет вперед и заводит нас глубже в лес. – Почему твои родители здесь? Ах. Это. Я поморщилась, открывая протеиновый батончик, который Савви протянула мне перед тем, как выдернуть меня на тропинку и скомандовать следовать за ней. – Здесь есть средне-большая вероятность того, что я провалила учебу и должна быть сейчас в летней школе. – Летней школе? И вот опять. Приподнятые брови, недоверчивый тон. Даже с веточками в волосах и носом краснее, чем у Рудольфа, она умудряется источать такой авторитет, который заставил бы моего школьного директора вручить Савви ключи от своего кабинета, не задумываясь. – Да, да, мы не можем все быть Бетти Купер[30], – говорю я. – Прости, я не хотела показаться… осуждающей. Я удивилась, вот и все. Ну, это стоит на ступеньку выше, чем если бы она не удивилась, так что я принимаю ее реакцию. Я собираюсь вернуться к родителям Савви, пересекающим Пьюджет-Саунд из-за ее соплей, но Савви наконец останавливается. – Ого. Тропинка вышла на поляну с широким обзором и резким обрывом – не таким высоким, как те, что я уже видела здесь, но дух все же захватывает. Мы находимся достаточно высоко, чтобы видеть картину лагеря, раскинувшего под нами: домики и кафетерий, и теннисные корты, простирающиеся за лагерем, где отдыхающие начинают лениво разбредаться в поисках менее распланированной воскресной программы. Я не осознаю, насколько тихо здесь наверху, пока не раздается чих Савви, от чего я вздрагиваю. Савви трогает меня за плечо. – Здесь очень грязно, – предупреждает она. Я смотрю вниз с края обрыва. Он не опасный, но крутой, и не похоже, что будет возможность подняться обратно, если вдруг рухнуть с него. Я делаю шаг назад, возмущенная, что услышала все эти мысли голосом Лео. – Что это за место? – Ну, здесь мы занимались стрельбой из лука тем летом, в год когда вышел первый фильм «Голодные игры» и куча детей сходила по нему с ума. Но потом никто не хотел ходить сюда пешком и тропинка заросла, и… большинство людей забыло об этом месте. Ее взгляд задерживается на основании дерева, но она так быстро отводит его в сторону, что я понимаю: лучше не смотреть на то, что там было.