Это значит, что я уже слушала ее. Я набралась смелости рассказать Лео о своих чувствах, и прежде чем успела вымолвить хоть слово, он разбил их в мелкую пыль. Я преодолела страх и попыталась показать родителям фотографии, но им было абсолютно плевать. Каждый «совет», который давала мне Савви, привел меня на путь, где мне стало еще хуже, чем раньше. – Ты ведешь себя так, будто все знаешь, будто у тебя есть ответы, как все исправить, но ты такая же испорченная, как и все мы, Савви. – Ее глаза расширяются от удара, который я еще даже не нанесла, но это не останавливает меня от броска. – Я видела те старые фотографии. Раньше ты была веселой и тусовалась со своими друзьями, но этот дурацкий инстаграм – это вся твоя личность сейчас. Ты просто фрик с красивыми волосами, помешанный на порядке. Она резко моргает, в ее глазах мелькает обида, и я сделала это – сломала непробиваемую стену, которой является Саванна Талли. Все эти годы я сдерживалась, не позволяя себе злиться, а теперь вышла так далеко за грань, что не знаю, как вернуться назад. – Это нечестно, – говорит Савви так тихо, что я почти ее не слышу. Конечно, нечестно. Все это – сплошная несправедливость. Но я не могу долго сдерживать слезы, чтобы ответить. Я направляюсь в сторону ближайшей тропы, дожидаюсь, пока не окажусь вне зоны ее видимости, и начинаю рыдать. Глава двадцать шестая К тому моменту, когда я проскальзываю на кухню после ужина, я уже не девушка, а скорее эмоционально разбитое болотное существо – лицо опухшее, волосы растрепались в разные стороны, и никакая резинка не в силах укротить их. Я не могу решить, как мне себя вести, когда вхожу в кухню – стыдливо, защищаясь или извиняясь, – но Лео там, а рядом с ним тарелка еды, на которой гора острых «Читос», которая не может предназначаться никому, кроме меня, и все мое притворство уходит в окно. – Ты слышал наше маленькое шоу? Лео подталкивает тарелку через стойку. – Ясно как день. Я слишком расстроена всем остальным в моей жизни, что это затмевает все причины, по которым я могу быть расстроена из-за него. Даже когда я в самом плохом состоянии, он точно знает, что сказать, чтобы смягчить мои эмоции, и все равно продолжает смотреть на меня так, будто я для него что-то ценное. Я издаю свой обычный стон, и мы входим в наше привычное с ним состояние. Я готовлюсь к тому, что Лео попытается помирить меня и Савви, но он понижает голос и говорит: – Ты хочешь поговорить об этом? Хочу, но и в то же время не хочу. Хочу, но не сейчас, когда действительно нечего сказать, чтобы не вернуть меня туда, откуда я начала: злиться на всех вокруг, но в большей степени на саму себя. – Я слишком голодна. Он смеется, берет тарелку и подходит ко мне, но вместо того, чтобы отдать ее, он ставит ее на блестящую металлическую стойку возле двери. Затем кладет руки мне на плечи, этим тихим жестом спрашивая разрешения. Я даже не позволяю себе посмотреть ему в глаза. Я прислоняюсь к нему, потому что устала. Я так устала. Мой мозг опустел, а сердце болит, и, если мне действительно придется отшить Лео, может быть, я смогу отложить это до завтра, когда навсегда покину этот лагерь. Я зарываюсь лицом в его рубашку, вдыхая пот и корицу – немного горькую и немного сладкую. – Прости, что кинула тебя с ужином, – бормочу я. Ни один обычный человек не сможет расшифровать мои слова, но Лео все же удается. – Когда ты не вернулась, я волновался, что с тобой что-то случилось. Я напрягаюсь, но только потому, что трудно прикрепить вину за это к вине за все остальное. – Я знаю, – говорит он, неправильно истолковав мою скованность. – И снова – как ты это назвала? – Бенволио… в лице меня… Я отстраняюсь, касаясь его плеча. – Возможно, это моя последняя ночь здесь, – говорю я. Лео кивает, отстраняясь, чтобы посмотреть на меня. Он кивает головой в сторону двери. Мы выходим на улицу и молча садимся на ту же скамейку, откуда наблюдали за раскатами грома – но на этот раз солнце только начинает садиться, а небо такое чистое, что можно увидеть отблески света на воде и растекающиеся по ней желто-оранжевые оттенки там, где горы встречаются с небом. Мы с Лео сидим на расстоянии около полуметра друг от друга и между нами невидимый барьер. Я не могу решить, разочарование это или облегчение, поэтому решаю вообще ничего не решать. Вместо этого я уплетаю ужин, который Лео припас для меня, осознавая, насколько я голодна, только когда откусываю первый кусочек и набрасываюсь на него, как лев. – Что это? Лео смотрит в сторону воды. – Свинина менудо. Очередное филиппинское блюдо. Микки научила меня его готовить, – говорит он, смущенный, но довольный. – Только традиционно в него не кладут острые «Читос». Я выдавливаю из себя улыбку. Он слишком хорошо меня знает. – Я рад, что вы с Микки отложили лопаточки и пришли к мировому соглашению. – Оказывается, готовить менудо гораздо проще, чем вести войну, – говорит он. – Да и к тому же Микки надирала мне задницу. – Эх, ты держался молодцом. Я гоняю остатки ужина по своей тарелке, растянувшись на скамейке, осознавая этот момент таким, какой он есть, – не как шанс остаться один на один с Лео, а шанс поговорить так, как мы общались раньше, до того, как я позволила своим глупым чувствам встать на пути. Возможно, это наш последний разговор за долгое время. Вот только Лео наклоняется ко мне с одной из своих дурацких ухмылок, присущих ему, когда он настолько взволнован чем-то, что теряет самообладание, и мысль, чтобы держать дистанцию, летит к чертям. – Но теперь она уже выходит далеко за рамки обеденных блюдец, – говорит он мне. – Она рассказывает мне истории о том, как она научилась этому от своих тетушек, тех, что живут здесь, и тех, что в Маниле. И кучу другой всякой всячины о своей семье. Например, что ее бабушка убеждена: если оставить рис на тарелке – это значит, что ты никогда не выйдешь замуж. Или как ее тети думают, что, если кто-то роняет предметы на кухне – значит кто-то идет в гости. Сейчас его степень «информационного выброса» настолько заразительна, что затягивает меня за собой. – Судя по тому, как мы с Финном справляемся с дежурством на кухне, нам следует ожидать много гостей. Он смеется, достает телефон и открывает на нем бесконечно длинный диалог. – Ее маленькие кузены все лето добавляли ее в случайные чаты в ватсап, чтобы подшутить над ней. На прошлой неделе они устроили засаду и на меня и тоже добавили меня в один из таких. Теперь на нас сыплется спам в виде ссылок на K-pop и диснеевские дубляжи, которые они делают в каком-то приложении. – Ну, это безумно смешно. – Эх, все это было весело и забавно, пока они не поклялись, что научат меня говорить «доброе утро» на тагальском[32] языке, а я в итоге сказал Микки «иди ешь дерьмо». Даже находясь в глубинах моей, возможно, бездонной жалости к себе, я не могу удержаться от смеха. Лео пихает мое плечо – еще одно напоминание о том, как быстро мы заполнили неловкое пространство между нами. – Да, да, kumain ng tae. – Я бы с удовольствием, но мой рот уже полон, – говорю я, наклоняя голову к тарелке, из которой я ем так неаккуратно, что несколько любопытных птиц уже пролетали над нами. А затем осторожно спрашиваю: – Ну и как, это помогло? Я имею в виду… с твоим незнанием? Лео обдумывает вопрос, уставившись на мою полупустую тарелку. – В некотором роде, вроде того. Ну то есть, кто знает, были ли мои родители родом откуда-нибудь поблизости с тем местом, где живет ее семья, но… в любом случае, прикольно обо всем этом узнавать. Наступает пауза, и я понимаю, что это не конец мысли, но мысль принимает новую форму. Я как обычно понимаю все по его лицу, желая принять это как должное. Хотелось бы знать, будет ли шанс увидеть это снова. – Странная мысль… в какой-то другой жизни… мы с Карлой жили бы там. Как будто есть какая-то альтернативная версия нас. Понимаешь, о чем я? Я чуть не смеюсь. Моя альтернативная версия находится в нескольких сотнях меров отсюда, без сомнения, жует жвачку в комнате отдыха и злится из-за того, что я наговорила. Лео улавливает тень этого на моем лице и опускает голову, как будто он думает о том же самом. – С другой стороны, этот тест… отчасти я даже рад, что никого не нашел, – признается он. – Даже не знаю, задумывался ли я всерьез о том, что могло бы тогда произойти. Что раскопалось бы. Я придавливаю каблуком ботинка грязь. – Надеюсь, то, что произошло между мной и Савви, не задело тебя. Эта надежда рушится, когда Лео без колебаний отвечает. – В этом-то все и дело. Со мной все иначе. Эта история с твоими родителями – они должны были понимать, что ты рано или поздно узнаешь. Вся эта неразбериха больше их заморочки, чем твои. – Он качает головой. – Но вот со мной – если эти люди вообще еще существуют – то они диктуют условия. Никто никогда не лгал об этом. А значит, есть шанс, что если я найду их, то раскопаю что-то, с чем они не готовы справиться. Что-то, с чем я не готов справиться. Я не знаю, что сказать, и нужно ли тут вообще что-то говорить. Мы оба знаем, что он прав. Но мне все равно становится больно за него – я знаю Лео достаточно хорошо, чтобы понимать, что это решение принято не столько, чтобы уберечь себя, сколько для защиты других людей. И если я что и усвоила за последнюю неделю, так это то, что нам всем нужно защищать гораздо больше, чем мы думаем. – Пока что я отпускаю эту ситуацию. – Лео говорит эти слова скорее земле, чем мне. Видно, что он думал об этом гораздо больше, чем говорил, и решение далось ему нелегко. Но он смотрит на меня со новоиспеченной решимостью и заявляет: – Я хочу больше сосредоточиться на будущем. На этой школе в Нью-Йорке. Она как бы открыла дверь, где я могу узнать больше о кулинарии, но также и о своем происхождении. Это не то, что я пытался сделать, но, может быть, мне было суждено все это прочувствовать, чтобы оно привело меня к тому, что есть сейчас. Может быть… Я киваю под натиском этого «может быть», под его весом. Он всегда был таким целеустремленным, всегда вкладывал всего себя в свои идеи. И я всегда была первой, кто прыгал в эту бездну вместе с ним. Странно думать, что я больше не смогу этого делать. Неважно, что произойдет между нами дальше, но что-то определенно обрывается – его будущее находится за тысячи миль, а мое все еще погрязло в старшей школе, важных решениях и беспорядке, который я устроила сегодня на парковке. – Так ты думаешь, ты когда-нибудь встретишься с двоюродными братьями Микки? – спрашиваю я. – Научишь их говорить «доброе утро» на эльфийском? – Я собираюсь поговорить с Карлой о поездке следующим летом. – Он делает паузу, какая-то мысль застыла на кончике его языка, и добавляет: – И я думаю… ну, это еще далеко, и, если допустить мысль, что меня не вышвырнут из Нью-Йорка… но мы с Микки обсуждали идею однажды открыть, скажем, современный ресторан. Менудо с «Читос». Шарики лазаньи с банановыми листьями. Детство Микки в тандеме с детством Лео. Понимаешь? Понимаю, я практически вижу его перед глазами. Среднего размера, уютный и теплый – такой ресторан, где каждый, кто побывал там однажды, сразу же находит повод пойти туда снова. Интересно, будет ли он в Сиэтле? Я сглатываю комок в горле, слишком напуганная, чтобы спросить. – Вот, черт, – говорю я. – Если я собираюсь вложиться в него, нужно найти способ быстро разбогатеть. Лео торопливо смеется, как будто он давно ждал, когда я проболтаюсь об этом, и теперь рад, что наконец получил этот шанс. – Нам хватит и того, что ты сделаешь нам фотографии еды для сайта. – Пока я буду есть все, что снимаю, вы двое можете на меня положиться.