– Ты говорила с Савви? Микки качает головой. – Ее я тоже не могу найти, но я знаю, что Джо звонила, так что… Лео наконец отходит от меня. Я чувствую, как он изучает мое лицо, но когда я смотрю на него, я не знаю, что это означает. Кажется, что он разочарован, но я не могу понять, в себе или во мне. – Эбби нужно собираться, но я помогу тебе с поисками, – говорит он Микки. – У меня есть несколько идей. Они обсуждают это и в течение минуты расходятся в разные стороны, оставляя меня на пляже с фотоаппаратом, все еще болтающимся на шее. Я смотрю на воду и без удивления обнаруживаю, что косатки исчезли. Глава двадцать седьмая Учитывая, что я гораздо меньше знакома с историями о призраке Габи, чем десятки ребят, вернувшихся в лагерь Рейнольдс, я, вероятно, должна быть последним человеком, который последовал бы к ней за Финном. Но вот я здесь, всего пять минут спустя, стою у подножия дерева, которое якобы принадлежит призраку и передо мной тень человека в форме Финна вырисовывает огромные фигуры на земле. Я с хрустом ступаю на валяющуюся на земле ветку, замирая на месте, и тут между ветвей высовывается лицо Финна. Он смотрит на меня, закрывает глаза и говорит: – Черт. – Я тоже рада тебя видеть. Он поворачивает голову в сторону горизонта, который темнеет с каждой секундой. – Я не застрял. – Это похоже на то, что сказал бы застрявший человек. – Савви с тобой? У меня даже нет сил обидеться. Даже если бы были, у нас есть проблемы посерьезнее – его голос звучит так, словно он находится на грани паники. – Только я. Прежде чем он успевает выкрикнуть еще какое-нибудь оправдание или любое другое свое словечко, я перетягиваю ремень сумки, чтобы камера Поппи оказалась у меня на спине, разминаю запястья и начинаю карабкаться на дерево. Это не совсем легкий подвиг без должного освещения, но в этом-то и проблема. Нет времени возвращаться за Савви или кем-нибудь другим. У меня есть около пяти минут, чтобы помочь ему, прежде чем солнце скроется от нас и весь лагерь погрузится во тьму. – Тебе вовсе не обязательно. Я быстра, быстрее, чем Финн ожидает. Его глаза расширяются, когда я приближаюсь к нему, большие и красноватые, выдающие его состояние до того, как он успевает отвернуться. – Что ты здесь делаешь? Он цепляется за дерево и еще одну ветку, но, по крайней мере, кажется, что он расслабляется, когда я оказываюсь наверху. Между нами нет ничего, кроме коры и выцветшего знака «Загадай свое желание». Все его планы не смотреть на меня тут же рушатся, когда под моей рукой трещит ветка, и он вздрагивает всем телом. – Разве у тебя нет своих проблем? – спрашивает он напряженным голосом. Теперь я достаточно высоко, чтобы быть на уровне его глаз. – Неплохое замечание. Он смотрит на меня, в то же время, не глядя на меня – частично пытаясь разглядеть, и частично сосредоточившись на руках, которыми он обхватил дерево. – Финн. Он прислоняет голову к стволу дерева. – Я… карабкался. И дело в том, что обычно я не лазаю по нему один. И я… немного… – Застрял, – говорю я. Он смущенно выдохнул. – Ну, теперь я здесь. Я помогу тебе спуститься. Такое ощущение, что это говорит кто-то другой. Я не привыкла чувствовать себя так, будто у меня есть авторитет, есть план действий. Это всегда лежало на Конни в нашем трио, или на родителях дома, или на армии учителей и консультантов в школе. Я как бы предполагала, что у меня это плохо получается. И, возможно, все осталось так же, но сейчас нет времени размышлять об этом. – Да, – говорит Финн, но это звучит не столько как «да», сколько так, словно он подавился собственной слюной. Я пробую другую тактику. – Зачем ты вообще сюда полез? – Чтобы загадать желание, – говорит он непринужденно. – Эх. Я пытаюсь вспомнить, какие желания мы загадывали, но мне кажется, что прошли годы с тех пор, как он впервые привел меня сюда. Лео сказал мне однажды, что все клетки кожи обновляются каждые две-три недели, но в этот раз я как будто почувствовала это – каждая из них умирает и возрождается, создавая новую версию меня с гранями и частями, которым я еще не знаю применения. Тогда мои желания были такими конкретными. Возможно, я не могла решить свои проблемы, но, по крайней мере, я могла дать им имена. Сейчас я даже не знаю, с чего начать. Именно поэтому я вспомнила, что именно сказал тогда Финн, потому что это именно то, что я чувствую все эти недели спустя. – Чтобы все было не так хреново? Он издал хрип, который можно счесть за смех, уводя голову в сторону от меня. Проблема в том, что его конечности слишком заняты приклеиванием к дереву, чтобы он мог отвести глаза или остановить слезу, быстро скатившуюся по его щеке. – Ты знаешь, что я даже не должен был ехать в лагерь в этом году? Мы собирались отправиться в большое путешествие по США вместе с семьей – я и мои мама и папа. Мы планировали эту поездку несколько лет. У меня сжалась грудь, я гадаю, что будет на другом конце этой истории, и по выражению его лица понимаю, что сейчас все перейдет от плохого к худшему. – Но потом моя мама просто ушла. Он говорит это с таким недоумением, словно это случилось только что. Будто бы он застрял сейчас не на дереве, а в этом уходе мамы. Я жду, пока он продолжит, но он витает где-то в сотне миль от этих ветвей деревьев, там, куда я не в силах дотянуться. – То есть она бросила твоего отца, или… Финн качает головой, и частично возвращается в реальность. – Я имею в виду… она просто пришла ко мне в комнату однажды утром и сказала, что едет в Чикаго к дяде, хочу ли я поехать, и я сказал «да». Она сказала, что будет ждать меня внизу. Я спросил: «Постой, прямо сейчас?», и она ответила «да», а я сказал «у меня ведь школа» и… – Поток бреда Финна остановился, как поезд, который затормозил, поняв, что вот-вот сойдет с рельсов. – То есть я едва успел открыть глаза. Я не думал… Уже почти совсем стемнело. Все шансы использовать солнечный свет для того, чтобы спуститься вниз, потеряны, поэтому я оставляю попытки поторопить его. Я вишу и позволяю времени идти вместе с нами. – Сейчас она живет там, в Чикаго. Она просто решила, что больше не хочет быть с моим отцом, и уехала от нас обоих. Я цепляюсь за то, что он сказал раньше, зная, что это не поможет, но не находя других слов. – Но она хотела, чтобы ты поехал с ней. Финн резко выдыхает, наконец, отрывает лоб от дерева, чтобы посмотреть на меня. – Нет, не хотела. Если она так попросила меня, то нет. Ты спрашиваешь кого-то о чем-то подобном, только если хочешь услышать ответ «нет». Я всматриваюсь в непроглядную тьму внизу, пытаясь понять, что могло прийти ей в голову. Она не хотела, чтобы он шел с ней, потому что знала, что его мир находится здесь. Она не хотела, чтобы он чувствовал, что должен сказать «да» и оставить все позади, но все же хотела, чтобы он знал, что она любит его. Потому что иногда попытка защитить людей от твоих собственных хреновых решений настолько невозможна, что нет правильного и неправильного способа сделать это – все в конце концов подрывается на месте. Можно только попытаться предугадать, в каком направлении произойдет взрыв. Эта мысль подбирается слишком близко к моему гневу, с которым я еще не готова расстаться, и колет, как игла, пытаясь проколоть его. Беда в том, что я прекрасно понимаю, почему мои родители поступили так, как поступили. Но это не меняет того, что я чувствую по отношению ко всему этому сейчас. – Это был не выбор. Это была ловушка. И в любом случае… – Его голос становится низким. По крайней мере, он больше не выглядит испуганным. Только усталым. Пристыженным. – После этого я кое-что испортил. Я сказал ей, что ненавижу ее и никогда больше не хочу видеть. Мое собственное «да пошли вы нахрен» все еще дребезжит по всему лагерю, как пинбольный шарик. – Ты говорил это не всерьез, – говорю я. – Думаю, когда я это говорил – было всерьез. Мы на мгновение замолчали. – Это дерьмово, – говорит он. – То, как она ушла, я имею в виду. Я совершил некоторые вещи, которые мне не следовало делать. Испортил свои оценки. Мой отец заставил меня вернуться к этой пресловутой «Методике Рейнольдс», в основном, чтобы наказать, но думаю, что еще он просто не хочет больше иметь со мной дело. А моя мама… – Ты думал, что она вернется домой. Когда все стало совсем дерьмово.