– А еще друзья у Леоноры есть? – Ну, девушка она общительная. Есть один парень… Рубен. Они встречались, но потом она его бросила, так что не берусь сказать, остались ли они друзьями и пытаются ли поддерживать цивилизованные отношения. Так, дай-ка подумать. Да, есть еще одна девчонка, Конча. Носит очки со стеклами цвета бутылки из-под кока-колы, коротышка, веснушчатая. – Мне надо проникнуть в «Астериск». У тебя есть их адрес? – Я же говорю: Джеки совсем свихнулась. – Джеки может пулями из задницы стрелять, я все равно хочу понять, что затевает ее банда. Скажешь или нет? – Вот упрямый осел. Хотя мне-то какое дело? Хочешь увидеть Жаклин, подожди до завтра. У них сходки по субботам в районе пяти. – Хусто полез в рюкзак, висевший на спинке стула, порылся в нем, вытащил черно-белую листовку и протянул ее Элвису: – Адрес там указан. Предъявишь листовку, и тебя пропустят. Скажешь, что Карлито дал. Он много болтает и всегда на рогах. Не вспомнит, говорил он с тобой вообще когда-нибудь или нет. Элвис сложил листовку и сунул ее за пазуху: – Спасибо. Еще одна просьба. – Что, теперь хочешь, чтобы я провел тебя в Национальный дворец? – Чувак, без обид. Я просто пытаюсь кое-что выяснить. Ты же вроде как друг Гаспачо, да? Мы с ним тоже друзья. Он был старшим моей группы. – Да, мы с ним друзья. Иначе зачем, по-твоему, я стал бы с тобой балакать? – Отлично. Я хочу его найти. Он покинул нашу ячейку, и я не знаю, куда он подался. Маг мне вряд ли скажет, а я хочу убедиться, что он жив-здоров. К тому же в квартире остались его вещи. – Собираешься по почте отправить ему щипчики для ногтей и ботинки? И думаешь, я знаю, где он живет? – Ну сам-то я точно этого не знаю. А ты вроде как из ГУОПР… ну и еще друг Гаспачо. Элвис достал несколько купюр и вложил их в блокнот Хус то. – Деньги… Ладно, лучше скажи, что твоему боссу нужно от «Астериска», – потребовал тот. – Не скажу. – Это ты так благодаришь меня за любезность? Вот дерьмо. Элвис вложил в блокнот еще две купюры: – Любезность можешь засунуть себе в задницу. Цену набиваешь? Бери деньги, или я найду другого пройдоху, который это выяснит. Хусто с интересом посмотрел на Элвиса: – Малыш, а ты парень с характером. Но тебе повезло: деньги мне не помешают… Приходи через пару деньков, – сказал он вместо «до свидания». Элвис кивнул и, приободренный, покинул «Гавану». Хорошее настроение продлилось недолго. Он зашел перекусить в первое попавшееся кафе. Ужиная, смотрел на календарь, что висел за барной стойкой. На нем была изображена вульгарная гавайская танцовщица в окружении разбросанных бумажных цветов. Та напомнила Элвису Кристину. Он не верил, что можно потерять голову из-за девчонки, но именно это с ним произошло. Разве несколько лет назад ради девчонки он не вступил в эту мерзкую секту? Да, было дело. Дурак был. Оправданием ему служило лишь то, что Кристина была очень красива и тоже, казалось, проявляла к нему интерес. Не такой, как Элвис к ней, – он-то был влюблен по уши. Тем не менее он это не выдумал. Проблема заключалась в том, что настроение у девушки менялось каждые пять минут: то она изнывала от страсти, то становилась холодна как лед. Иногда хотела покинуть Тлакепаке, иногда хотела остаться там вечно. Да, от случая к случаю Кристина спала с Элвисом. Но у него всегда создавалось впечатление, будто она делает ему одолжение, и ему было неприятно видеть ее с главарем секты или с другими мужчинами, что жили в комплексе. Комплекс! Ветхий дом, несколько жалких кур и коз. Элвис трудился под палящим солнцем, кормил долбаных кур или пытался чинить разную мебель. Остальные ленились, всю самую грязную работу перекладывая на его плечи. Правда, каждый раз, когда он намеревался уйти, Кристина усмиряла его порыв страстными поцелуями. Элвису это нравилось и не нравилось одновременно. Сразу вспоминалась немолодая американка, которая держала его в любовниках. В ее глазах Элвис читал полнейшее равнодушие. Знал, что она легко найдет ему замену. Ушел Элвис потому, что устал от переживаний. В последующие месяцы он не раз порывался написать Кристине, но потом приходил к выводу, что это бесполезно. Порой у него возникало желание вернуться в Тлакепаке. Посмотреть, как там у нее дела. Элвис не хотел жить как хиппи и уже тем более как те придурки-сектанты. Его денег хватило бы на то, чтобы снимать квартиру; они могли бы вполне уютно устроиться. Хотя бог знает, живет ли Кристина по-прежнему в Тлакепаке. Элвис не общался с ней несколько лет. Глупость какая-то. И чего это вдруг он вспомнил эту девчонку? Наверно, из-за того, что Хусто его растревожил своей болтовней про Анайю. Элвис пытался представить себе другую жизнь, отличную от той, что он вел сейчас, может быть, с Кристиной. Или он мог бы попробовать себя в качестве агента, как предложил Хусто. Наверно, это было бы не так уж трудно. Может, его подсаживали бы в камеры с активистами, и он, выдавая себя за революционера, доносил бы на них. Иногда полиция использовала с этой целью бывших активистов. Некоторые из тех, кого сажали в тюрьму Лекумберри, соглашалась сотрудничать с властями и доносить на своих соратников. Например, Аякс Сегура Гарридо пошел на сделку с совестью и потому на суде был признан невиновным. Теперь он в кармане у ФУБ. Но как раз ничего такого Элвис для себя не хотел. Все это дурно пахло. И никак не соотносилось с той жизнью, какую вел Маг. Элвис мечтал жить так, как Маг: иметь такие же полки с книгами, такой же автомобиль, такие же костюмы. Но, в принципе, его не вещи Мага привлекали. Не серебряные запонки и не дорогие сигареты. Его восхищали манера речи и внешний вид Мага. Элвис боялся, что теперь у него этого никогда не будет. Мало того, Маг исчезнет из его жизни. Исчезнет, как Гаспачо. Щелкнул пальцем, и человек исчез. Даже в голове не укладывалось, как такое возможно. Будь проклят Гаспачо. Вот куда он подевался? Элвис доел свой ужин, напоследок тоскливо взглянул на гавайскую танцовщицу и отправился восвояси. В квартире никого не оказалось. Очевидно, Блондин досиживал последние минуты дежурства, а Антилопа поехал его сменять. Элвис отворил дверь в комнату Гаспачо и встал в проеме, скользнув взглядом по кровати, шкафу, небольшому письменному столу в углу. Гаспачо содержал комнату в чистоте и порядке, вещами ее не загромождал. В одном углу висела афиша фильма «Телохранитель»[58]. Эту картину Элвис не смотрел, но Гаспачо во всех подробностях пересказал ему сюжет. Элвис встал перед узким шкафом, окинув взглядом рубашки, брюки и то, что Гаспачо называл своим штатским прикидом – пиджаком цвета авокадо с желтыми заплатками. Этот пиджак Гаспачо надевал, когда шел в кино. Элвис не понимал, чем его приятеля привлекал этот нелепый наряд, но Гаспачо он нравился. Впрочем, Гаспачо ведь не выражал недовольство, если Элвис ночью надевал солнцезащитные очки или причесывал волосы на манер Джеймса Дина или Пресли. И никогда не смеялся, если Элвис не мог правильно произнести какое-нибудь слово. Элвису вдруг стало очень одиноко, и он пожалел, что сейчас в квартире нет ни Блондина, ни Антилопы, хотя не любил ни того ни другого. Элвис прошел в свою комнату и, порывшись в пластинках, нашел свой «Blue Velvet». Он поднес пластинку к свету, рассматривая дорожки. У него была запись в исполнении Беннетта[59]. Элвис поставил пластинку и опустился на кровать. Он подумал о Майте Харамильо, в коллекции которой имелся «Blue Velvet» в исполнении Прайсока. Пластинка заиграла, и парень почувствовал себя не столь одиноким. Возможно, Майте сейчас крутила ту же песню. И если это так, если они оба, находясь в разных местах, совершали одно и то же действие, значит, они делали это вместе. И потому Элвис был не одинок. Он представил две пылинки, кружащиеся в воздухе. Возможно, так бывает везде и со всеми. Всегда есть кто-то, делающий то же самое, что и какой-то другой человек на свете. Как тень или отражение в зеркале, как «альтер эго», о котором говорил Маг. Люди просто этого не знают. Например, кто-то в Японии левой рукой нарезает овощи под стук дождя за окном, а некая женщина в Мексике делает то же самое, и оба этих человека в одно и то же время поднимают глаза к небу и видят пролетающую мимо птицу. Элвис лег на кровать, вытянув вверх руки, схватился за изголовье и стал тихо подпевать пластинке. Слов он не понимал, но знал, что они означают: это была музыка печали. Глава 13 Майте решила надеть желтое цветастое платье с бантом на вороте. Яркий цвет придавал выразительность ее лицу, но, пожалуй, для такого наряда она уже была старовата. В магазине на вешалке платье смотрелось идеально, но, как нередко с Майте бывало, когда она купила его и примерила дома, ее мнение об обновке резко изменилось. Слишком вычурное, колени не закрывает, а они у нее всегда казались грязными, сколько ни три их пемзой. Платье это Майте не носила, повесила его поглубже в шкаф. Но вообще-то из всех ее туалетов это был самый симпатичный и самый современный наряд. Остальной гардероб составляли унылые офисные костюмы и два-три варианта платьев для выходных, которые были ни то ни се. Майте срезала с желтого платья этикетку, с сожалением посмотрев на цену: дорого оно ей обошлось. С другой стороны, это ведь туалет для особых случаев. Правда, случаев таких, чтобы надеть его, было совсем не много. Майте тщательно выгладила платье, повесила его на плечики, а сама занялась макияжем и волосами. И опять она испугалась, что может переусердствовать с косметикой. Не хотелось ей выглядеть молодящейся унылой матроной с нарумяненными щеками. Хотя на многодетную мать семейства она конечно же пока еще не была похожа. – Тридцать лет – не пятьдесят, – твердо сказала Майте себе. Однако при этом ей вспомнились обрывки разговора между какими-то клерками из здания, в котором она работала; она случайно услышала их разговор, сидя у барной стойки в близлежащем кафетерии. Парни возмущались тем, что в каком-то баре вечно сидят одни старые перечницы с обвисшими сиськами. А где найти ухоженных молодых девиц? Майте тогда вжалась в табурет, глядя на свое отражение в зеркалах за стойкой бара. – Тридцать лет – не пятьдесят, – повторила Майте, укладывая волосы. Во всяком случае, волосы у нее красивые. Правда, обе ее тети начали лысеть довольно рано. Неужели и ее ждет та же судьба? Майте тщательно осмотрела линию волос. – Не сходи с ума, – прошептала она, продолжая колдовать над своей внешностью. Нужно было еще сходить к Леоноре, кота покормить, а опаздывать на встречу Майте не хотела. Кристобалито нравились ее волосы, в ту пору длинные, до самого пояса. Бывало, когда они с ним лежали обнаженные в постели, она накрывала волосами груди, представляя себя леди Годивой. А сейчас кого может интересовать ее нагота? Кожа сухая, а бедра… Нет, сегодня Майте не станет себя расстраивать. Сегодня хороший день. Ее ждет что-то интересное, хотя с ней никогда ничего не происходило. Она была как флюгер, равнодушные ветры крутили ее из стороны в сторону, но наконец-то в ее жизни забрезжили какие-то события: обед с Эмилио Ломели, таинственное исчезновение Леоноры, Рубен попросил ее о помощи. Майте стояла на пороге перемен. Стала участницей некоей истории. Нужно было поторопиться, и Майте решила не кормить кота. Иначе опоздает. Она уже опаздывала. Кот подождет. Не так уж долго она будет отсутствовать. Майте пулей вылетела из квартиры, сбежала вниз по лестнице. Конечно, было бы проще взять такси, но она на всем экономила. Поэтому ей предстояло добираться общественным транспортом, а потом немного пройти пешком. Эмилио Ломели жил в Поланко[60]. Майте редко бывала в этой части города. С некоторых пор здесь любили селиться состоятельные еврейские семьи, американские и британские дипломаты, а также представители растущего слоя зажиточных мексиканцев, желавшие побаловать себя деликатесами из дорогих гастрономов и выпечкой из булочных в европейском стиле, а также посидеть в кофейнях, расположенных неподалеку от парка Чапультепек[61]. В этом районе можно было заказать любые продукты и бутылку красного вина с доставкой на дом или отведать паэлью в ресторане Фраскати. Женщины посещали обеды с одновременным показом мод и благотворительные мероприятия. Все здания в этом районе были новые, никаких вам покрытых плесенью дворцов колониального периода и старинных домов из тезонтла[62]. Всюду красота неописуемая. Поланко, символизировавший торжество благополучия, был совсем не похож на ту часть города, где выросла Майте. Она чувствовала себя туристкой на далекой планете. Дом Эмилио Ломели, выкрашенный в белый цвет, снаружи производил обманчивое впечатление скромного жилища. Эмилио открыл дверь и пригласил девушку войти. Майте невольно осмотрелась по сторонам. Высоченные потолки, стены, облицованные панелями из роскошного темного дуба. Помещение представляло собой открытое пространство, словно проектировавший его архитектор забыл про такое понятие, как перегородки, и столовая плавно переходила в гостиную. Акриловые кресла в виде пузырей, великолепный длинный диван с обивкой из красного бархата, большой стол на восемь персон, букеты цветов в вазах из зеленого стекла… Все это было похоже на картинки из каталогов. Ее «кабинет», который Майте считала очень милым, по сравнению с этим выглядел совсем убогим. Сам Эмилио, словно бриллиант в чудесной оправе, казалось, сверкал на фоне дорогой мебели. С искусно зачесанными назад волосами, он чем-то напоминал Дэвида Джэнссена[63] в сериале «Беглец». Только был гораздо симпатичней. Чтобы не таращиться на него, Майте стала рассматривать развешанные на стенах фотографии. Все они представляли собой сделанные крупным планом изображения различных частей тела в обрамлении серебряных рамок. Глаз женщины, губы, идеально ухоженный ноготь. Майте затруднялась определить, принадлежат они одной женщине или нескольким. Стиль фотографий делал их анонимными. – Это вы снимали? – спросила она. – Да, сделал целую серию подобных снимков. Я выставлял их несколько лет назад, – ответил Эмилио, жестом обводя всю стену дома из конца в конец. – Наверху у меня своя «темная комната». Майте бросила взгляд на лестницу. Что там, на втором этаже? Такие же снимки – глаза, уши, губы? Как выглядит спальня Эмилио? Ее украшают более откровенные фотографии? Над кроватью висят снимки грудей, языков, женских гениталий? Например, снимки сосков Леоноры в оттенках серого. Возможно, вон с той фотографии на стене на Майте смотрел глаз Леоноры с расширенным зрачком. Эта курьезная мысль возникла сама собой при упоминании «темной комнаты», подразумевавшей тайны под покровом ночи. Вроде бы обычное выражение, но мозг среагировал на него, наполняя сознание фантастическими образами. С Майте так бывало, когда она слышала определенные словосочетания.