Майте подумала о том, чтобы незаметно стащить у сестры ее новую авторучку. Правда, последний раз она крала у нее вещи, когда они были подростками. Теперь довольствовалась мелочовкой, которую удавалось украсть у соседей и от случая к случаю в аптеке или универмаге. Мать Майте пересчитала свечи и взяла спички. – Загадывай желание, – сказала Мануэла. Майте тупо смотрела на крошечные язычки пламени и ничего не могла придумать. Дети захныкали, требуя, чтобы им положили по куску торта. Мама предупредила, что воск зальет весь десерт, если она будет медлить, и Майте, так и не загадав желание, задула свечи. Мама разрезала торт и сначала положила детям, затем – младшей дочери. – Ты же знаешь, я слежу за фигурой, – состроила гримасу Мануэла. Она была худой, но любила напрашиваться на комплименты. – Ну хоть немножко, – стала уговаривать ее мать, и Мануэла наконец-то согласилась на крошечный кусочек. Напоследок вспомнили и про Майте. Она была голодна, но торт не вызывал у нее аппетита, и она просто возила по тарелке вишенки, перекатывая их с одного края на другой. Шоколадно-вишневый торт обожала Мануэла. Майте сразу следовало бы догадаться, что даже в ее день рождения мама в первую очередь постарается угодить младшей дочери. Лучше бы она дождалась Диану и приняла ее предложение поужинать у них дома, мысленно сетовала Майте. Но теперь-то уж что сожалеть?! Поздно. Майте подумала про Хорхе Луиса и стала убеждать себя, что никакой аварии не было. В следующем выпуске появится нужное объяснение. Может, это был кошмарный сон. Да, наверняка. Беатрис проснется, а вдалеке бьют барабаны… Джунгли, да. Как же Майте нравились рисунки джунглей в «Тайном романе». Неестественно большие пышные цветы; в листве прячутся обезьяны и экзотические птицы. Ягуары, поджидающие в темноте добычу; ночь, словно нарисованная дешевыми красками, – точечки звезд и круглая луна на небе. Влюбленные держатся за руки, влюбленные купаются в реке… Один из малышей Мануэлы, кружа по комнате с тортом в руках, положил ладошки на пиджак Майте, висевший на спинке ее стула, и испачкал его в шоколаде. Мануэла, хмыкнув, поймала сына и салфеткой вытерла ему руки. – Теперь придется сдавать в химчистку. – Майте укоризненно посмотрела на сестру. – Мылом потри – отойдет, – равнодушно посоветовала та. – Его нельзя стирать. Только сухая чистка. – Глупости. Иди застирай. Делов-то. Давай иди. Майте схватила пиджак, прошла в ванную и там принялась яростно затирать пятно. Бесполезно. Оно даже ни-чуточки не поблекло. Когда она вернулась в комнату, мать с сестрой взахлеб обсуждали кого-то из их кузин. Мануэла закурила. От сигарет сестры у Майте всегда начинала болеть голова, и Мануэла это знала. – А где-нибудь в другом месте покурить нельзя? – спросила Майте. – Майте, садись и ешь свой торт, – велела мама. – Мне пора, – заявила Майте. Ни мать, ни сестра на это ничего не ответили. Младший ребенок Мануэлы заплакал. Майте взяла свою сумку и, не сказав больше ни слова, ушла. Вернувшись к себе, она включила свет и поздоровалась с желто-зеленым попугайчиком, которого держала в клетке у окна в гостиной. Потом прошла в кухню, сделала себе бутерброд с ветчиной и сыром, быстро проглотила его, открыла журнал, который целый день таскала в сумке, и снова принялась его листать. В дверь постучали. Майте не отреагировала. Стук повторился. Майте вздохнула и пошла открывать. На пороге стояла соседка из квартиры напротив – студентка художественной школы. Майте иногда видела, как та поднимается по лестнице с холстом под мышкой. С девушкой она не была знакома, но таких, как она, знала хорошо: современные, свободные, энергичные, представители нового поколения, которые не считают себя обязанными отдавать дань уважения своим суетливым матерям и раздражающим их сестрам и в свое удовольствие пьют, курят, живут полной жизнью. – Простите, надеюсь, я не очень поздно, – произнесла девушка. На ней было пончо с ярким цветочным узором. На Майте по-прежнему был ее офисный наряд – белая блузка с воротником-стойкой, отделанным рюшем, и юбка песочного цвета, – и, хоть испачканный пиджак она сняла, все равно рядом с девушкой она выглядела как школьная учительница. – Нет, ничего. – Меня зовут Леонора. Я живу напротив. – Да, знаю, – отозвалась Майте. По ее прикидкам, девушка поселилась здесь полгода назад. Она отслеживала, кто и когда из соседей по дому въезжает и выезжает. – Извините, что раньше не представилась. Сами знаете, как это бывает. В общем, я разговаривала с управдомом, и она сказала, что вы иногда берете на себя заботу о домашних питомцах. Управдом донья Эльвира – миниатюрная пожилая женщина, любившая посплетничать, – жила на первом этаже. У нее была аллергия на кошек и собак, что для Майте обернулось благом, поскольку она предлагала соседям свои услуги по временному уходу за их домашними питомцами, когда тем больше не на кого было оставить своих животных. Обычно это входило в обязанности управдома. – Да, беру. Вы хотите, чтобы я присмотрела за вашим питомцем? – Да, за котом. Всего пару дней. Сегодня вечером я уезжаю в Куэрнаваку, а вернусь в воскресенье вечером. В крайнем случае в понедельник утром. Вы не могли бы меня выручить? Я понимаю, что обратилась в последнюю минуту, но я была бы вам очень признательна. Управдом говорит, что на вас можно положиться. Управдом жаловалась, что эту девушку часто навещают мужчины и они сильно шумят. При этом она так выразительно вскидывала брови, что у собеседников не оставалось сомнения, о каком шуме идет речь. Майте подумала, что Леонора, возможно, едет на свидание с одним из тех мужчин в таком месте, где соседи не имеют ничего против шумного секса. Она готова была поспорить, что у этой девицы куча поклонников. Та была красива, словно сошла со страниц столь любимых Майте комиксов: зеленые глаза, каштановые волосы. Разве что не плакала. Многие девушки на обложках журналов либо слезы лили, либо целовались с каким-нибудь парнем. – Ну, что скажете? – спросила Леонора. На губах ее, словно крылья бабочки, трепетала любезно-нервная улыбка. Майте пожала плечами: – Меня обычно нанимают на несколько дней. Если меньше недели, то и заморачиваться нечего, – солгала она, а сама прикидывала, сколько ей запросить, чтобы чрезмерной ценой не отпугнуть девушку. Сережки в ушах Леоноры, похоже, были из настоящего золота, а не поддельные, как те, что продают с уличных лотков в торговых районах: они зеленеют через несколько дней. Денежки у этой девицы, видно, водятся, рассудила Майте. – Прошу вас. Я не хочу уезжать, оставляя кота без присмотра. Животным свойственно попадать в беду, если за ними никто не приглядывает. У меня была собака, так она съела коробку шоколада и околела. – Понимаю. Ответственные хозяева домашних питомцев не бросают своих животных на произвол судьбы, а вы, я вижу, торопитесь. Что ж, ладно. – И Майте назвала сумму больше той, что она обычно брала за свои услуги. Леонора согласилась, не зная, как благодарить Майте за ее доброту. Вручая ей ключи от квартиры, она спросила: – Вы дадите мне свой телефон? Я… на тот случай… кот… На тот случай, если мне нужно будет связаться с вами по поводу кота. Значит, она из тех чокнутых кошатниц, которые трясутся над своими ангелочками, сюсюкаются с ними, наряжают в нелепые костюмчики. Майте домашних животных никогда особенно не любила, не считая своего попугайчика. Но присмотр за ними был для нее дополнительным источником дохода и давал возможность порыться в личных вещах их хозяев. Записывая свой номер телефона, Майте пыталась представить, что она украдет у Леоноры. Она всегда с осторожностью выбирала свои трофеи. Не слишком дорогое, не слишком заметное, но что-нибудь интересное. Девушка, все еще волнуясь за кота, объяснила Майте, где она хранит корм. После ее ухода Майте вернулась в кухню и схватила свой журнал. Сомнений быть не могло. Хорхе Луис возвратится: в одном из следующих выпусков непременно очнется. Ободренная этой мыслью, она прошла в гостевую комнату и просмотрела пластинки. Поставила альбом Бобби Дарина и, слушая его песни, воображала возлюбленного своей мечты. Той ночью Майте грезились барабаны в нефритово-зеленых джунглях. Однако утром из окна гостиной она снова увидела все тот же серый город – бесчисленные дома и машины, лес телевизионных антенн на крышах. И никакой возлюбленный нигде ее не ждал, как она на то ни надеялась, сколько ни молилась. Глава 3 Маг позвонил им и сказал, чтобы они не высовывались, сидели тихо. Элвис охотно подчинился, ведь события вечера десятого июня наделали много шуму. Официально никто из государственных деятелей не признавал факт существования «соколов», а некоторые газеты, четко придерживавшиеся линии правительства, написали, что все студенты, как один, коммунистические агитаторы, и этого должно было быть достаточно, чтобы унять недовольство населения. Но другие издания, а также отдельные люди – тупые демонстранты и их товарищи, даже отдельные журналисты, не желавшие помалкивать, – без устали чесали языками, рассказывая, как за ними гнались громилы, которые даже стреляли в них. В общем, некрасивая получалась картина. Честно говоря, Элвис не ожидал, что их действия привлекут такое внимание. «Соколы» регулярно нападали на активистов и разгоняли вызывавшие подозрение немногочисленные собрания студентов. В прошлом месяце несколько «соколов» заявились в государственную школу и разгромили там библиотеку. И никто даже не пикнул, а если кто и чирикал, ребята спокойно игнорировали эти протесты. Но в этот раз сложилась весьма щекотливая ситуация. В подпольных бюллетенях упоминались фамилии конкретных людей. Таких как Альфонсо Мартинес Домингес[17]. Подумать только! Это ж правитель города, черт возьми! Не какая-то там шпана, которая может безнаказанно болтать что угодно, а правитель города! Президент Эчеверриа твердил, что ему ничего не известно, но в целом у Элвиса складывалось впечатление, что все эти события, будь они прокляты, принимают катастрофический характер. Слишком много людей задавали чересчур много вопросов. Неудивительно, что Маг приказал своим парням пореже выходить из квартиры. При обычных обстоятельствах Элвиса это вполне бы устроило, поскольку у него появилась возможность полистать свой словарь Ларусса и послушать пластинки. Но Гаспачо выбыл из строя, находился неизвестно где, и компанию Элвису составляли Блондин и Антилопа, а это все равно что постоянно чувствовать за спиной пристальные взгляды двух стервятников. Эти паскуды аж слюной исходили, так им не терпелось доложить Магу о том, как Элвис накосячил во время стычки со студентами. И Элвис в конце концов напялил наушники, надеясь, что музыка Бобби Дарина поможет ему отвлечься от тревожных мыслей. Дарин, пожалуй, был чересчур слащав, но Элвис обожал эстрадных певцов с красивыми голосами. Черт возьми, разве песня «Beyond the Sea»[18] может оставить кого-то равнодушным? Элвис не собирался возвращаться в Тепито. Ни за что! Тепито – бездонная мусорная яма, чертов отстойник. Там у него нет будущего. Он покинул родной дом в возрасте пятнадцати лет. За два года до этого его исключили из школы. По сути, ни за что. Ему нравилось учиться, нравилось читать, но, когда приходилось писать, буквы нередко менялись местами, почерк у парнишки был некрасивый, выполнение заданий занимало слишком много времени. Слова будто слипались в комок у Элвиса в голове, и ему приходилось осторожно выуживать их по одному. Да и учителя были о нем невысокого мнения. Однажды Элвис разворотил один из школьных туалетов, и это хулиганство сочли достаточным основанием для того, чтобы исключить его из школы. А он знал, что другие вытворяли и не такие безобразия и их никто не исключал. Просто его учителям давно хотелось избавиться от одного из самых «тупых» учеников. Как мило с их стороны. В другую школу Элвис не пошел. У его матери было четверо детей, забот полно, со старшим ей некогда было возиться. Она просто огрела его шваброй и велела устроиться на работу. Элвис не нашел ничего приличнее, чем место упаковщика покупок в продовольственном магазине. В результате он примкнул к одной из местных шаек, просто так – ради карманных денег и интересных приключений. Все члены шайки были примерно его возраста. Никаких ужасных преступлений ребята не совершали, в основном приставали к домработницам, ходившим за покупками. А деньги «зарабатывали» тем, что угрожали местным лавочникам побить окна их магазинов. Большинство торговцев послушно платили. Только один отказался – владелец аптеки «Андорра». У него был сын на несколько лет старше и ростом повыше, чем члены шайки. И он пригрозил шпане, что обратится за помощью к своему дяде – тот, по его словам, служил в полиции, – если они начнут безобразничать. Да еще как-то надавал тумаков двоим из членов шайки за то, что те ошивались возле его драгоценной аптеки. Элвис не собирался никому мстить. Видит бог, он и не думал ввязываться в драки, у него были дела поинтересней. Но один из членов шайки затаил обиду на то, что сын аптекаря поставил ему синяк под глазом, и жаждал мести. И вот однажды вечером они всей бандой подкараулили сына аптекаря, когда тот возвращался пешком домой, и избили его. Он был рослый парень, но противостоять пятерым подросткам было нелегко, да к тому же оказалось, что тот парень, которому поставили синяк, зачем-то прихватил с собой ржавую железяку, которой он проткнул сына аптекаря. К счастью, пострадавший выжил. К несчастью, предупреждения о родственнике из полиции оказались правдой. Уже на следующий день стало известно, что полиция разыскивает всех засранцев, участвовавших в нападении. Элвис не желал, чтобы разгневанный полицейский отправил его в тюрьму или в исправительную школу для малолетних правонарушителей либо в другое подобное учреждение, и поспешил смыться из города. Ему было пятнадцать лет, представления о жизни он имел весьма смутные. Когда-то он слышал от другого подростка, что в Сан-Мигель-де-Альенде полно туристок, которые специально приезжают потрахаться. И подумал: ну и ладно, какая разница! Да, туристок было много, а вот насчет потрахаться… Все оказалось не так просто. Приезжавшие в город американки подыскивали для секса смуглых мужчин с большими «приборами», а Элвис был худой подросток, совсем не похожий на парней из порнофильмов и девичьих сексуальных грез. Но если он принимал несчастный вид, ему обычно бросали несколько песо, – достаточно, чтобы не умереть с голоду. Когда Элвис познакомился с американкой Салли, жизнь наладилась. Женщина была среднего возраста. Поговаривали, что она имеет склонность к молоденьким и одержима «истинной» мексиканской культурой. Элвис нуждался в жилье и горячем питании, поэтому он охотно сменил свои башмаки на хуарачи[19], чтобы потрафить фантазиям американки о смуглых мексиканцах. Некоторое время все шло хорошо. Он выполнял для Салли всякие поручения, ухаживал за цветами в арендованном ею доме, вылизывал ей «киску», когда она этого требовала. Взамен он имел свободный доступ к ее коллекции пластинок, собственную комнату, туалет и телевизор. Правда, карманных денег Салли не давала. Самым лучшим из всего этого, честно говоря, была коллекция пластинок. Тогда-то парень и выбрал себе прозвище Элвис, прослушав несколько песен короля поп-музыки. Он даже находил в себе некое внешнее сходство с юным Элвисом Пресли. Купил себе черную кожаную куртку, как у певца в одном из фильмов. Имя, что дали ему от рождения, его все равно не устраивало. Он даже стал играть на гитаре, висевшей в гостиной; сама Салли к ней никогда не притрагивалась. Салли ему нравилась, и потому Элвис был потрясен, узнав, что она нашла другого парня, чуть старше его, но не намного, – должно быть, у того член был больше или он лучше лизал «киску», – а Элвиса выставила на улицу. Просто так, ни за что ни про что. Элвис в общем-то не очень переживал, что пришлось расстаться с этой бабешкой, но не преминул с ней посчитаться: пробрался в дом, взял деньги – он знал, где Салли их держала в специальной шкатулке, – шесть виниловых пластинок и исчез навсегда.