– Ты не можешь контролировать меня. Я больше не человек. У меня есть эта сила, и я воспользуюсь ею. – Но если она узнает, что она у тебя есть… – И что она сделает? Убьет меня, чтобы сила перешла к тебе? Так разве ты не этого хочешь? Я смотрю на него, не моргая, провоцируя его солгать мне. В его глазах мелькает искра, и он отпускает свои эмоции, позволяя им захлестнуть меня мощной волной боли и недоверия. – Ты в это не веришь. – Это не вопрос. Он знает, что я не могу заставить себя поверить в это, даже если захочу. Он все смотрит на мое лицо, словно пытается увидеть в моих чертах больше, чем чувствует благодаря узам. – Я не знаю, что она сделает, Бри, но я не буду рисковать. Ни за что. – Это решать не тебе. Это моя жизнь, и только так я смогу… – Только так я смогу жить в ладах со своей совестью. Нет, я не произнесу этих слов. Я не покажу эту слабость. Не ему. Это перебор. Оберон отдал свою жизнь, чтобы спасти меня, и при этом пожертвовал будущим всего своего королевства. Затем, из-за того, что я приняла Зелье жизни, сила короны привязалась ко мне, и каждый член двора теней снова в опасности. Все ради меня, ради моей жизни. Я могу ненавидеть фейри, могу быть пойманной в ловушку в этом новом теле фейри и ненавидеть и это тоже, но я никогда не поверю, что моя жизнь важнее жизней стольких людей. Если я не буду бороться за этих детей – которые ни в чем не виноваты, – как я буду жить в ладах с самой собой? Однако у меня нет навыков Себастьяна и нет щита, который мог бы помешать ему раскрыть эту тайную правду из того, что он получает через наши узы. Его глаза расширяются, и мне интересно, что он чувствует. Отвращение к себе? Скорбь по всем, кто пожертвовал ради моей жалкой жизни? Тщетность этого бессмертия, которого я даже не заслуживаю? – Бри, – тихо говорит он. – Я знаю, каково это, Себастьян. Я жила, выполняя все прихоти своего жадного кредитора. Я была в ловушке и работала до тех пор, пока не теряла сознание, и все равно с каждым днем оказывалась все дальше от свободы. – Но ты ненавидишь наш вид. Я вздергиваю подбородок. – Я никогда не буду такой, как она. Никогда не стану такой же фанатичной и самодовольной и не начну думать, что моя жизнь важнее тысяч жизней. То, что дети – фейри, не имеет значения. Они – дети, а она чудовище. Он сглатывает, и эхо его сердечной боли прокатывается по мне, когда он говорит: – Как ты можешь винить меня за то, что я так отчаянно тебя люблю? Я напрягаюсь. – Так завтра я помогу? – Ты хочешь так рисковать детьми? – О чем ты? – Я не разговаривал со своей матерью с тех пор, как мы заключили узы, Бри. Я не знаю, что она делает, что знает или что запланировала. – Почему она не хочет встретиться с тобой? Его челюсть дергается, и он не отводит глаз от стены, когда говорит: – Секреты? Интриги? Я не знаю, но что бы это ни было, это нехорошо. Меня беспокоит то, что может произойти. – Ты и должен беспокоиться. Твоей матери нельзя доверять. – Я уже знал это, но с таким количеством неизвестных меня волнует, что она может сделать, если поймает тебя на своих землях. Она без колебаний уничтожила бы целый лагерь беженцев, чтобы добраться до твоей силы. Я была готова спорить, но его замечание заставляет меня задуматься. Зачем пытаться спасти их, если мое присутствие поставит их жизни под угрозу? – Если я позволю тебе сделать это без меня, ты обещаешь вернуть их домой? Его плечи опускаются, и его облегчение окатывает меня, как прохладная вода. – Доверься мне. Я сам приведу тебя посмотреть на детей, когда их вернут домой, во двор теней. Обещаю. Сделав глубокий вдох, я киваю. – Я буду настаивать на этом, но работай быстро. И что бы ты ни делал, Баш, не позволяй ей убедить тебя смотреть в другую сторону. Он качает головой. – Даю слово. – Спасибо. Я делаю шаг вперед, сокращая расстояние между нами, и протягиваю руку, чтобы запустить пальцы в волосы у основания его шеи. Полоска кожи, стягивающая их сзади, падает на землю, и у Себастьяна перехватывает дыхание. Его взгляд опускается на мой рот. – Абриелла, – бормочет он, наклоняясь к моим губам. Движением настолько быстрым, что он не замечает этого, я поднимаю свой нож и отрезаю прядь его белокурых волос. Я отступаю, прежде чем его губы успевают коснуться моих. Себастьян моргает и прищуривается, глядя на прядь волос у меня в кулаке. – Для чего она? – Это плата за дорогу в Замок Гор. Его глаза расширяются, но прежде чем он успевает ответить, я обрываю еще одну нить на своем браслете и передаю прядь волос Баккену. – Абриелла, – зовет Себастьян, но мы уже исчезли. Глава 9 – Вы уверены, что я больше ничего не могу для вас сделать? – спрашивает Холли, во второй раз наполняя мою чашку кофе. Стоило бы попросить ее перестать это делать. Остаток дня я буду на взводе. Но, наверное, уж лучше так, чем спать на ходу. Ночью, когда Баккен перенес меня обратно ко мне в комнату, я была просто сама не своя. Но я заставила себя лечь в постель. Несмотря на то что мне не давали покоя тысячи мыслей, я заснула, едва моя голова коснулась подушки. Я не просыпалась до самого утра – до того момента, как меня накрыло такой волной гнева и предательства, что я вскочила с кровати, готовая драться. И только тогда я поняла, что это чувствует Себастьян, а не я. Раздается тихий стук в дверь, и Холли бросается открывать, прежде чем я успеваю встать из-за маленького столика, за которым она подала мне завтрак. – Ваше Величество, – говорит она, приседая в низком реверансе. – Доброе утро. Что я могу для вас сделать? – Доброе утро, Холли, – говорит Миша, кивая головой в знак приветствия. Он одет в кожаные штаны и свободную белую тунику, за спиной у него висят ножны с мечом. На его плече сидит Шторм. – Я пришел поговорить с Абриеллой. Можешь, пожалуйста, выйти из комнаты? Еще один реверанс. – Конечно, Ваше Величество. Если вам что-то понадобится, я буду в коридоре. – Спасибо. – Он смотрит ей вслед, затем тихо закрывает за ней дверь и поворачивается ко мне. – Как спалось? – спрашивает он. – Очень крепко. – Я позволяю себе еще один глоток кофе и отодвигаю чашку. – Ты говорил, что когда я отдохну, ты мог бы научить меня отгораживаться. Миша кивает. – Ты уверена, что у тебя хватит на это сил? – Я бы хотела это узнать. – Это сложно, и, разумеется, если узы заключаются с самыми чистыми намерениями, от них никогда не возникает желания отгораживаться. – Никогда? – спрашиваю я. Так трудно представить, что кто-то хочет постоянно знать, что чувствует кто-то другой. Я чаще всего хочу скрыть свои эмоции, а не выставлять их напоказ. Миша пожимает плечами. – Это глубокая душевная связь на всю жизнь. Она заключается навсегда – в этом ее смысл. И есть пары, которым мало просто связать себя узами. – А чего еще они хотят? – Я даже не пытаюсь скрыть ужас в своем голосе. – Они хотят вечности. Обещания, что узы никогда не будут разорваны и им никогда не придется жить друг без друга. Такие пары отправляются к Ледяной реке, что течет под Гоблинскими горами, и плавают в ее водах, связывая свои жизни навечно.