В этот раз он должен приехать в пятницу вечером, прямо к ужину, и мы его ждем. Сюзанна приготовит его любимый напиток – виски «Мэйкерс Марк» с имбирем. Мама всегда смеется над тем, как она готовится к его приезду, но Сюзанна не обращает на это внимания. Кстати, она и мистера Фишера дразнит. А он дразнит ее в ответ. Наверное, слово «дразнит» здесь неуместно, скорее, это похоже на препирания. Они много спорят, но при этом всегда улыбаются. На них весело смотреть: мама и папа часто ссорились и никогда так много не улыбались. Мне кажется, что для отца мистер Фишер слишком хорошо выглядит. По крайней мере, лучше, чем мой отец. Но зато он и тщеславнее. Возможно, он такой же привлекательный, как и Сюзанна, но я не могу никого с ней сравнивать, потому что люблю ее больше всех. Мне иногда кажется, что в душе мы представляем себе какого-нибудь человека в тысячу раз красивее, чем он есть на самом деле, будто смотрим на него через особые линзы. Но, может быть, только так мы видим его по-настоящему. Мистер Фишер всегда давал нам двадцатку, куда бы мы ни пошли. Конрад, как самый старший, отвечал за наличные. – На мороженое, – говорил он. – Купите что-нибудь вкусненькое. Конрад был от этого в восторге. Он просто обожал отца. Тот был для него героем. Во всяком случае, какое-то продолжительное время. Значительно дольше, чем это удается другим людям. Мой отец перестал быть моим героем тогда, когда я увидела его с одной из его аспиранток после того, как они с мамой разъехались. Она даже не была симпатичной. Конечно, легко винить во всем отца, но я считаю, что в их разводе виновата именно мама. Не понимаю, как она могла оставаться такой спокойной и безмятежной. Папа плакал, страдал, а она даже ничего не говорила. Наша семья распалась, и она просто смирилась с этим. Это было неправильно. Когда мы тем летом вернулись домой, папа уже переехал, забрав свои шахматы, записи Билли Джоэла[2] и Клода. Клод – это кот, преданный отцу, как никому другому. Хорошо, что он забрал его, но я все же расстроилась. Отсутствие кота я переживала намного тяжелее, чем отсутствие папы. Клод жил с нами так долго, что, казалось, весь наш дом – его собственность, и без него в нем было совсем пусто. Папа отвел меня в ресторан и сказал: – Прости, что я забрал Клода. Скучаешь по нему? – Он отрастил бороду, и на ней остался соус от салата, и меня это раздражало. И его борода тоже – она была такой же отвратительной, как и обед. – Нет, – ответила я. Я не могла поднять взгляд от тарелки лукового супа. – Это же твой кот. Итак, папе достался кот, а маме – я и Стивен. Это всех устраивало. Большинство уикендов мы проводили с папой. Мы оставались в его новой квартире, которая всегда пахла плесенью, сколько бы ладана папа ни зажигал. Я, как и мама, терпеть не могу ладан. Я постоянно чихаю от него. Думаю, папа чувствует свою независимость, зажигая в своей новой квартирке столько ладана, сколько ему хочется. Как только я вошла в квартиру, я сразу же спросила у него с осуждением: – Опять ладан жег? Неужели он забыл о том, что у меня аллергия? Папа виновато признался, что действительно кое-что жег и что такое больше не повторится. Но он продолжает это делать. Он жжет его, когда меня там нет, а потом проветривает, но я все равно чувствую этот отвратительный запах. В его квартире две спальни. Папа спит в своей, а я в другой, на маленькой двуспальной кровати с розовыми простынями. Стивен остается на раскладном диване, и я завидую ему, потому что он может в любое время смотреть телевизор. В моей комнате только кровать и комод, которым я почти не пользуюсь. Мои вещи лежат в одном ящике, а остальные всегда пустуют. Еще в комнате есть полки с книгами, которые папа купил для меня. Папа часто покупает мне книги. Он все надеется, что я стану такой же умной, как он, и полюблю чтение. Мне правда нравится читать, но не то, что он пытается подсунуть. Я не люблю научную литературу, по мне, так лучше романы. И я терпеть не могу эти розовые колючие простыни. Если бы он спросил меня, какой цвет я люблю, я бы сказала, что желтый, но никак не розовый. И все же он пытается. По-своему, но пытается. Он даже купил подержанное пианино и втиснул его в столовую только ради меня, сказав, что теперь я могу заниматься, когда остаюсь у него. Но я практически не сажусь за инструмент, пианино расстроено, а у меня не хватает духу сказать ему об этом. Это одна из причин, по которой я так жду лета. Летом мне не нужно оставаться в папиной маленькой унылой квартирке. Это не значит, что я не хочу с ним видеться, наоборот, я очень по нему скучаю. Но его квартира наводит на меня тоску. Мне хочется видеть его дома. В нашем родном доме. Хочется, чтобы все вернулось на свои места. Но теперь мы проводим все лето с мамой, а по возвращении отправляемся куда-нибудь с папой. Как правило, во Флориду, навестить бабушку. Мы зовем ее Бабуля. Эта поездка тоже грустная. Бабуля все время пытается убедить отца вернуться к маме, потому что она обожает ее. – Ты говорил с Лорел? – интересовалась она у папы спустя месяцы после развода. Я терпеть не могу то, что бабуля постоянно напоминает ему об этом; ведь все произошло не по его воле. Это мама ушла от него, и это было унизительно. Я знаю, что именно она подала на развод и ускорила весь процесс. Думаю, папа был бы не против остаться жить в нашем двухэтажном домике с Клодом и всеми своими книгами. Однажды он процитировал мне слова Уинстона Черчилля о России, что она – «загадка, завернутая в тайну и погруженная в неизвестность». Но если послушать папу, Черчилль говорил о нашей маме. Это было еще до развода, и папа сказал это горько, но с уважением. Даже когда он злился на маму, он восхищался ею. Я думаю, что он должен был остаться с ней навсегда и попытаться разгадать ее тайну. Ему нравится разбираться в загадках, теориях, теоремах. Икс у него всегда чему-нибудь равен, икс не может быть просто иксом. Я не считаю маму загадочной. Для меня она всегда была благоразумна и уверенна в себе, но не загадочнее стакана воды. Она всегда знает, чего хочет и чего не хочет. А не хотела она продолжать жить вместе с папой. Я не уверена, разлюбила ли она его, или вообще никогда не была влюблена. Когда мы уезжаем к бабушке, мама тоже куда-нибудь отправляется. В такие далекие края, как, например, Венгрия или Аляска. Она всегда ездит одна и много фотографирует, но я никогда не просила показать мне эти фотографии, а она никогда не спрашивала, хочу ли я их посмотреть. Глава 13 Я сидела в садовом кресле, ела тост и читала журнал, когда мама опустилась рядом со мной. Лицо ее было серьезно, и в глазах читался тот целеустремленный взгляд, с каким она обычно проводила со мной воспитательные разговоры. Я едва терпела эти разговоры, как едва терпела месячные. – Чем собираешься сегодня заняться? – спросила она как бы невзначай. Я проглотила последний кусочек тоста. – Этим. – Может, тебе стоит начать читать летний список литературы для подготовительных курсов? – сказала мама, смахивая крошки с моего подбородка. – Да, как раз хотела этим заняться, – ответила я, хотя еще даже не думала об этом. Мама откашлялась и вдруг спросила меня: – Конрад принимает наркотики? – Что? – Конрад принимает наркотики? Я чуть не поперхнулась. – Нет! И почему ты спрашиваешь у меня? Конрад не общается со мной. Спроси у Стивена. – Я уже спрашивала. Он сказал, что не знает, а Стивен не станет врать, – сказала она, вглядываясь мне в лицо. – Ну, я бы тоже не стала бы врать! Мама вздохнула. – Я знаю. Просто Бек беспокоится. Его поведение изменилось. И еще он бросил футбол… – А я бросила танцы, – сказала я, закатив глаза. – И ты еще ни разу не видела меня, бегающую с косячком в зубах. Мама поджала губы. – Пообещай, что расскажешь мне, если что-то узнаешь. – Ну, я даже не знаю… – проговорила я. Мне вовсе не нужно было ей ничего обещать. Я прекрасно знала, что никаких наркотиков Конрад не принимает. Одно дело пиво, но уж точно не наркотики. Я бы могла даже своей жизнью поклясться. – Белли, это серьезно. – Мам, успокойся. Он не принимает наркотики. И когда ты успела поступить на службу в наркоконтроль? О чем еще хочешь поговорить? – Я, улыбаясь, подтолкнула ее плечом. Она едва сдержала улыбку и покачала головой: – Перестань. Глава 14 13 лет Поначалу они думали, что мы ничего не понимаем. С их стороны это было действительно глупо, потому что это была одна из тех редких ночей, когда мы все находились дома. Мы расположились в гостиной. Конрад слушал музыку в наушниках, Джереми и Стивен играли в видеоигру. Я сидела в глубоком уютном кресле и читала «Эмму», не столько потому, что она мне нравилась, а потому, что с такой книгой на коленях я выглядела умной. Если бы я действительно хотела почитать, то закрылась бы в своей комнате с «Цветами на чердаке»[3] или с какой-нибудь другой книгой, но уж точно не с Джейн Остин. Кажется, Стивен первым почувствовал. Он обернулся, принюхался, как это делают собаки, и сказал: – Вы чувствуете этот запах? – Я же говорил тебе, что не надо съедать всю печеную фасоль, – сказал Джереми, не отрывая взгляда от экрана телевизора. Я хихикнула. Хотя это было вовсе не то, что имел в виду Джереми, я тоже почувствовала этот запах. – Это марихуана. – Мне хотелось первой сказать об этом, чтобы показать, какая я опытная и всезнающая. – Не может быть, – поразился Джереми. Конрад снял наушники и сказал: – Белли права. Это марихуана. Стивен поставил игру на паузу и повернулся, чтобы посмотреть на меня.