Виноградов и «Николай Николаевич» одновременно посмотрели на ретивого чекиста как на больного. Помолчали. Вздохнули. Тот уже и сам понял, что сказал что-то не то, задвигал руками, переставляя на журнальном столике чайные принадлежности, рассыпал сахар. — Сколько у меня есть времени, чтобы подумать? — О-о! Это зависит только от тебя: хочешь — решай прямо сейчас, хочешь — ответишь года этак через три-четыре… Только вряд ли тогда это нас заинтересует. Торопиться не надо, не надо спешить, осадил себя Виноградов. И верить ничему не надо… Слепому видно, что им нужно: после того как задержали Мастера и разворошили его команду, концы обрубились — никого нотою в окружение Степаненко не внедрить, а так глубоко и плотно, как капитан Виноградов, в этой «ядерной» истории никто не сидит… — А если я не оправдаю? Ну — не оправдаю оказанного доверия? — Надо постараться… Да и все равно — хуже-то не будет? Владимир Александрович посмотрел на электронное табло в дальнем углу — если часы не врут, до истечения трех суток осталось не так уж много… Стоило рискнуть. — Давайте вернемся к этому разговору завтра с утра? А? Молодой отреагировал бурно. «Николай Николаевич», казалось, не удивился: — Воля ваша… Но с течением времени условия будут меняться. Не в вашу, разумеется, пользу… Думайте! Захотите повидаться — меня найдут… — Он кивнул коллеге, чтоб вызвали сопровождающего. Владимиру Александровичу было очень плохо — привыкший доверять своему ощущению времени, он прекрасно понимал, что с каждой минутой его шансы оказаться сегодня дома неуклонно стремятся к нулю. Задержанного или выпускают до истечения трех суток, или не выпускают вообще. Промежуточные варианты, в основном, относятся к области теории права… Закончился ужин — значит, сейчас не меньше восьми. Или начало девятого… — Пошли… Вещи возьми, не оставляй тут ничего. Виноградов шел по бесконечному коридору за усатым старшиной — не впереди него, а за! — и не позволял, запрещал себе поддаваться сладкой, заполняющей все существо, почти мучительной надежде. Если бы сейчас, именно в этот момент его попросили о чем-то — Владимир Александрович, наверное, натворил бы массу глупостей: дал какие угодно показания, подписал любую ахинею, разрыдался… Обошлось… Входя в уже знакомый кабинет Тарасевича, капитан уже вполне владел собой. — Проходите. Присаживайтесь. Незнакомых не было. Курящий у окна Тарасевич, следователь прокуратуры — тот самый, покладистый… На одном из двух свободных стульев — Сашка Кошель, адвокат и веселый пьяница. Представитель защиты старался выглядеть невозмутимым. За руку Виноградов поздоровался только с Кошелем. — Начнем? — Да, пожалуй… Следователь прокуратуры обратился к Владимиру Александровичу: — Вы подтверждаете показания, данные в качестве свидетеля до задержания сотрудниками милиции? — Какие показания? — уточнил Виноградов. — По поводу обмена чеков в Пароходстве… Вот протокол допроса, вот оперативник, который его писал… — Подтверждаю. Следователь придвинул к себе бланк и начал переписывать сначала установочные данные, а затем и сам текст протокола, составленного в первый вечер Тарасевичем. Он делал это молча, не задавая, к удивлению Виноградова и его адвоката, никаких уточняющих вопросов, только поинтересовался номером ордера на ведение дела Кошелем… Процедура заняла минут десять, и вышедшее из-под пера следователя заняло едва ли больше стандартного листа. — Прочитайте. Если все верно — напишите и поставьте подпись. Внимательно, выискивая подвох, Владимир Александрович ощупал глазами протокол — строчку за строчкой. — Все верно, — он передал его адвокату. Кошель не менее тщательно прочитал процессуальный документ и вернул его подзащитному: — Подписывай. Выполнив необходимую формальность, Виноградов вернул протокол. — Ознакомьтесь… Следователь достал из папки два экземпляра типографского бланка, с заготовленным заранее машинописным текстом. Прежде чем передать его подозреваемому, проставил дату от руки. «Следователь по особо важным… рассмотрев… установил… в действиях отсутствуют признаки… для задержания не имеется оснований…» — Не прокомментируете? — вежливо поинтересовался Кошель. — В каком смысле? A-а… Я, собственно, хотел сделать это еще два дня назад, как только получил от оперов материалы. Нужно было только формально допросить Владимира Александровича — и нет проблем… А он, понимаете, отказался без адвоката… Что же, гражданские права — дело святое! — А потом? — Потом? Потом выходные были — суббота, воскресенье… У вас есть основания для жалобы? Кошель тихо скрипел зубами. Виноградов чувствовал себя сопливым пионером. Тарасевич улыбался… Следователь обращался к защитнику: — Видите ли, коллега, квалификация действий Владимира Александровича — вопрос весьма сложный и спорный… Сыщики считают так, я — так, а мое начальство, может быть, совсем иначе… Милиционеры, конечно, несколько перестарались — можно было обойтись без крайних мер, но… Закон дает органам внутренних дел такие права. Можете, впрочем, написать в горпрокуратуру… Виноградов стонал и плакал — про себя, разумеется, не выпуская позор наружу: гады, как классно обгребли! А он-то думал… — Можем идти? — Разумеется! О! Как раз ровно трое суток… — ответил за следователя Тарасевич, с радостным удивлением посмотрев на часы. — Надо же, как удачно. — А вещи? Изъятые при обыске? Удостоверение? — От злости Виноградов почти пришел в себя. — Сюда меня на машине привезли… — Тихо-тихо! Не нервничай, — придержал подзащитного за рукав Кошель и обратился к уже стоящему в дверях следователю: — Действительно… Как бы с документами решить вопрос, с вещами… — Все вопросы — вот, к оперативнику. Он пропуск выпишет и вообще… Договоритесь, когда надо будет подъехать, если есть какие-то проблемы. Всего доброго! — Следователь эффектно покинул поле выигранного боя. — Слышь, не при адвокате… Ты думаешь — ты умный, да? Всех обставил — и отскочил? Не-ет… Это только начало! Мы тебя и без прокуратуры… — Тарасевич не угрожал. Он просто обрисовывал реальные перспективы дальнейшей милицейской судьбы Виноградова. 5 …и повинен есть, и суд себе ям и пию… Молитва ко святому причастию Утром Виноградова разбудил телефон. Он привычно вынырнул из-под огромного теплого одеяла, свесил на пол босые ноги — и вдруг замер, не в силах сделать больше ни одного движения… Отголосок пережитого страха противно заныл в груди. Телефон продолжал надрываться. Владимир Александрович посмотрел на темный циферблат в углу: скоро двенадцать. Жена уже отвела детей. Может быть, она — с работы? Вряд ли… Телефон замолк, и Виноградов внезапно понял, что это теперь всегда будет с ним — ощущение кого-то третьего «на проводе», боязнь неурочных визитов, жизнь без долгосрочных планов… Началась новая серия звонков, и, пересилив себя, он снял трубку: — Слушаю. — Доброе утро. Извините. Эю Владимир Александрович? Голос был незнакомый — пожилой, интеллигентный. Не страшный. — Да. — Вас беспокоит… Моя фамилия Гессен, Анатолий Михайлович. Я адвокат господина Степаненко.