Глава 2 И говорю я еле слышно, Наверно, послан ты мне свыше… © Елена Рогачева — Не берет? — Погруженная в свои мысли я не заметила, как в спальню вошел Павел. Он обнял меня со спины за талию и, положив подбородок на плечо, тихо произнес, — Ты расстраиваешься каждый раз, когда ей звонишь. Мне это совсем не нравится. Его голос был пронизан минорными нотками и звучал подавлено. Я прислонилась щекой к его виску и, медленно покачав головой, попыталась выдавить из себя улыбку. — Нет, наверное, еще не проснулась. Я, конечно, мало верила в правдивость своих слов, но говорить о наболевшем не было сил. Каждый день одно и то же. Просыпаюсь и звоню. А в ответ — режущие слух гудки. Я уже не помню, когда в последний раз видела ее трезвой. С каждым днем пропасть между нами становится шире. Мы отдаляемся друг от друга: и, кажется, я начинаю забывать ее настоящие черты лица. Зависимость сделала свое дело: в свои сорок три, она похожа на старуху, лицо которой сравнимо с минным полем. И как я не стараюсь сохранить в памяти рваные отрезки счастливого прошлого, пропитое лицо матери вытесняет все хорошее, оставляя на душе горький осадок жалости и сочувствия. Злюсь на нее, ругаюсь, пытаюсь помочь, но не могу: она не принимает помощи. Говорит, что устала жить, что ждет, когда ее заберет отец, а мне остается корить себя за беспомощность и бездействие, ведь не смотря ни на что, я любила ее и люблю. По-своему: тихо и бескорыстно. Не оставляя места обидам и разочарованию. — Не обманывай себя, Лин. Мы оба знаем, что это не так, — Павел одним легким движением развернул меня лицом к себе и прижал к груди. Сдерживаясь из последних сил, чтобы не заплакать, я закусила нижнюю губу и обняла мужа в ответ. — Но ты же помнишь, что я обещал помочь? И я держу слово. В независимости от того согласится твоя мать или нет, мы отправим ее в реабилитационный центр, где она пройдет курс лечения. Ей помогут, Лин. Обязательно помогут. Я оторвалась от широкой груди Павла и заглянула в его глаза: он не врет. Он действительно хочет помочь. Потому что переживает за меня, за мое душевное состояние. И готов сделать все, чтобы я улыбалась, была счастливой. Я ценю это. Но сама идея с реабилитационным центром не внушает надежду: пройденный этап. Отец не раз отправлял ее на лечение. Но проходил месяц, другой и она срывалась. Каждый новый срыв укреплял ее зависимость. Становилось только хуже. — Спасибо, Паш. — Все-таки отвечаю я. Нет желания его расстраивать. Он верит, что все получится, а вера способна на многое… — Смотри, Эль, все не так страшно, как кажется, — и я смотрю. Широко открытым взглядом, немного испуганным, потерянным, наблюдаю за тем, как отец, слегка качаясь из стороны в сторону, становится на ролики и начинает делать первые неуверенные движения вперед. Шаг, второй, третий… И он резко падает на землю. Даже мне становится больно. — Папочка, — хныкая, подбегаю к нему и обнимаю его со спины, — тебе больно? Но отец в противовес мне начинает громко смеяться. Его заразительный смех отдается звоном в ушах. Я ничего не понимаю. Выхожу вперед и удивленно хлопаю ресницами. — Есть немного, — сквозь смех отвечает отец и тут же притягивает меня к себе, — но это правда не страшно. Как я тебе и говорил. Я мотаю головой в знак протеста и, упираясь ладошками в его грудь, серьезно заявляю: — Ну, уж нет. Я никогда их не надену. — Это еще почему? — Удивляется отец. — Я не смогу, пап. У меня не получится. Грустно опускаю взгляд, но папины теплые пальцы приподнимают мой подборок и заставляют посмотреть ему в глаза. Он больше не смеется. Напротив, теперь его лицо сосредоточено, а вмиг посерьёзневший взгляд смотрит на меня задумчиво и изучающе. — Что значит: не получится? В мире нет ничего невозможного, Эль. Главное верить в свои силы, и тогда все будет хорошо. И я поверила. В свое время, поборов в себе страх падения, я встала на ролики и поехала, теперь настало время побороть страх неудачи и довериться Павлу. — Что бы я без тебя делала? — Касаюсь пальцами его щетины и искренне улыбаюсь. — Глупости, Лин. Уверен, ты бы нашла способ справиться с этим. Павел прикасается губами ко лбу, и я чувствую разливающееся по телу тепло. Как же мне повезло с ним. Всегда такой родной, нежный, чувствительный, он улавливает мое настроение и разделяет его пополам. Делит со мной и радость, и печали. Судьба благосклонна ко мне: она подарила шанс на счастливое будущее. И я всеми силами буду стараться его сберечь. Прижимаюсь сильнее, словно через объятия можно передать всю силу своей любви, и на выдохе произношу беззвучное «спасибо». Спасибо за подаренную встречу, за настоящую любовь. *** — Ты будешь кофе или чай? — спрашиваю мужа, затягивая на его шее галстук. Я долго училась этому ремеслу, но даже после многочисленных тренировок на вешалке, было ощущение, что делаю это впервые. Павел посмотрел на меня сверху вниз и добродушно улыбнулся. Я улыбнулась в ответ, немного смущаясь своей криворукости и удивляясь его терпению. Не каждый выдержал бы таких долгих манипуляций над галстуком, но ему видно нравилось наблюдать за мной, поэтому он не спешил помогать. — Кофе, — продолжая согревать меня взглядом, Павел накрыл мои руки своими и легонько сжал их, — оставь, я сам. Иди, приготовь нам завтрак, я скоро спущусь. Я благодарственно выдохнула. Слава богу, мои неумелые махинации прекращены. Кивнув мужу в знак согласия, я поднялась на носочки и, поцеловав его в щеку, поспешила на выход. — Хорошо, я жду. Спустившись в кухню, я тут же принялась колдовать над завтраком. Кружась по комнате и напевая только что придуманную песню, я думала над нашим с Павлом разговором. Пыталась сообразить, как уговорить мать добровольно согласиться на лечение. Затея с принуждением отпадала сразу. Ведь в таком деле главное — желание. Нет желания, нет смысла что-то начинать. Но учитывая то, что последние две недели мать пила, не просыхая, надежда на то, что она даст положительный ответ, угасала с каждой секундой. Однако поверить в плохое означало — сдаться, поэтому я предпочитала думать о хорошем. — М-м-м… Про мачеху меня предупредили, а про новую кухарку упомянуть забыли. Незнакомый мужской голос, раздавшийся за спиной, был настолько неожиданным, что я подпрыгнула на месте и, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, задела рукой стоящую на столе кружку. Звон бьющегося стекла разлетелся по всей комнате. В тот же момент сердце дернулось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди и повторит неудавшийся подвиг — разлетевшейся вдребезги чашки. Пригвоздив взгляд к лицу незнакомца, я перевела дыхание и попыталась собраться с мыслями. Одно было ясно точно: передо мной сын Павла — Дмитрий. Собственной персоной. — Это была любимая кружка отца. — Как бы между прочим пояснил он. Издевается. В этом не было сомнений. На дне его темных зрачков плясали черти. А чуть полноватые четко очерченные губы изогнулись в вызывающей ухмылке. Мне стало не по себе. Ужасно неловко. Я в полной мере ощутила свою криворукость. И чтобы хоть как-то разрядить обстановку, снять нервное напряжение, сковавшее все тело, переключила внимание на осколки и, опустившись на пол, стала их собирать. Ирония судьбы: я много раз представляла эту встречу, но чтобы так — ни разу. Дмитрий принял меня за кухарку. В другой ситуации я бы посмеялась над этим, но сейчас, сидя перед ним на коленях и пряча глаза в пол, я всеми силами старалась скрыть дрожь в теле, успокоить свое испуганное сердце. А парня, казалось, забавляет ситуация. Скрестив руки на груди и облокотившись о дверной косяк, он продолжал стоять в паре шагов от меня. Беззвучно. Неподвижно. Даже не пытаясь помочь. Я всем телом ощущала его пронзительный взгляд и играющую на губах усмешку. Хотелось убежать. Спрятаться. Провалиться сквозь землю. Раствориться в воздухе. Но как назло ничего не происходило. Я оставалась на месте, продолжая чувствовать неловкость и волнение. — Ай, — резкая боль в пальце заставила меня вскрикнуть и прижать палец к губам. Почувствовав во рту металлический привкус крови, мне пришлось собраться с силами, чтобы не заплакать. В один момент накатила такая обида и злость на себя, что, если бы не постороннее присутствие, я бы точно разрыдалась. — Черт, тихоня, у тебя обе руки левые. Дмитрий подскочил ко мне в три секунды, и, оторвав мою руку от губ, подул на палец. От былой ухмылки не осталось и следа. Теперь его океанический взгляд смотрел на меня пристально, внимательно и изучающе. А я хлопала ресницами, чувствуя себя нашкодившим ребенком. Наверное, в тот момент я действительно была похожа на маленькую девочку. Другого объяснения такой резкой смене настроения в Димином взгляде — я не находила. Из серьезного он стал мягким и загадочным. Так смотрят только на детей. Даже рядом с Павлом я не ощущала себя настолько ребенком, как в тот момент. Сглатывая подкативший к горлу ком, я непроизвольно перевела взгляд на Димины губы и, затаив дыхание, стала наблюдать за их движениями. Они были вытянуты трубочкой и продолжали дуть на палец. Медленно, аккуратно, завораживающе. Я смотрела на них, как загипнотизированная, и чувствовала, как напряжение покидает мое тело, а на его смену приходят расслабление и спокойствие. Сколько мы так простояли, одному богу известно. Я опомнилась лишь тогда, когда уголки Диминых губ поползли вверх и обнажили белоснежные зубы, возвращая на его лицо прежнюю мальчишескую улыбку. — В следующий раз будь поаккуратнее. — Беззаботно просвистел парень, опуская мою ладонь. — Так, кто ты, прекрасная незнакомка? Может сводная сестра? А? Я недоверчиво заглянула в его горящие глаза. А он, приподняв левую бровь, подмигнул мне, и вновь потянулся рукой к моим губам. Я инстинктивно отвернулась в сторону, но Дима без лишних колебаний развернул мое лицо к себе и вытер с губ размазанные капли крови. В этот самый момент за его спиной послышались шаги, и я, резко оттолкнув его руку, попятилась назад. В комнату вошел Павел. — Димка, сынок. Приехал все-таки. И как всегда без предупреждения. — Привет, отец. — Мужчины пожали руки, а потом заключили друг друга в объятия. Я стояла, как вкопанная. Смотрела на отца и сына и снова чувствовала желание сбежать. Внутри закипала непонятная тревога. Было ощущение, что я сделала что-то плохое, предосудительное, хотя ничего такого в мыслях не было. Чтобы избавится от этого чувства, я решила дособирать осколки. Но мужчины не дали мне даже начать, переключив все свое внимание на меня. — Может познакомишь со столь прекрасным юным созданием? — Выдал Дима, оборачиваясь ко мне и одаривая очередной ослепительной улыбкой. Этот парень знал себе цену. Знал, как произвести впечатление. Его лицо было настолько выразительным и подвижным, что выдавало каждую эмоцию с потрохами. Пшеничные волосы ниспадали на широкие плечи и были немного растрепаны. А глаза… Дымчато-синий взгляд был самым особенным в его внешности. Было в нем что-то, что заставляло робеть перед ним. Может причиной тому был цвет. Цвет холода. Льда. Штормового океана. Но даже сейчас, когда лицо парня улыбалось, его глаза оставались непроглядными. Они подавляли своей уверенностью и силой. Смотрели в душу. И казалось, способны прочесть мысли. — Дима, познакомься, это моя Элина. Лина, это мой сын — Дмитрий. Сказать, что Дима был удивлен — это ничего не сказать. Широкие брови подпрыгнули вверх, а рот приоткрылся и замер. За одно мгновение на его лице отразился шквал противоречивых чувств. Но уже в следующую секунду парень взял себя в руки, и оно стало непроницаемым. Одна только надменная ухмылка выражала всю иронию происходящего. И била по самому больному. Не принял. Чего боялась, то и случилось. Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла слабой, неестественной. Протянула ладонь для пожатия, но вместо этого Дмитрий склонился над ней для поцелуя и елейным голосом прошептал: — Очень рад нашей встрече, Элина… Глава 3 Дмитрий Я прибыл в родной город как всегда без предупреждения. Сюрприз для домашних. Не мог не приехать, ведь дома меня ждал не меньший сюрприз в виде мачехи. На протяжение последних недель все наши телефонные разговоры с отцом были посвящены его жене. Он мог без умолку рассказывать о ней. Из его рассказов я четко знал, что моя мачеха — не что иное, как «восьмое чудо света». Сокровище. Подарок судьбы. Называйте, как хотите. Но факт остается фактом — мой отец влюбился. Влюбился, как мальчишка. И эта эйфория счастья передавалась мне даже через трубку телефона. Вот что делает с людьми любовь, в которую я не особо верил. Дурацкое слово, придуманное когда-то безмозглыми романтиками, чтобы обратить обычный животный инстинкт размножения в цивилизованную одежду. Хотя, как его не крути, все сводится к одному: к жажде обладания чужим телом. Не верю я в такого рода чувства. Любить можно отца, мать, ребенка или собаку, на худой конец, но все, что связывает мужчину и женщину — это обычная похоть. Страсть, которая со временем проходит, оставляя после себя едкое послевкусие из усталости и равнодушия. Однако, слушая отца, я все больше убеждался, что некоторым любовь все-таки дана. Дана, как дар, как благословение на новую жизнь. И, как ни странно, я был рад за него. Наконец-то пришло время пожить не ради кого-то, а для себя, ведь лучшие годы своей жизни отец подарил мне и своему второму детищу — строительному бизнесу. Теперь я даже права не имел на ревность или прочую хрень, которая могла разрушить его хрупкое счастье. И сегодня прилетел, чтобы поздравить его с началом новой жизни. Пожелать всего самого лучшего. Увидеть наконец-то искрящиеся глаза и бесконечно живую улыбку. Он и раньше улыбался. Но его улыбка была слабой, натянутой, искусственной. А сегодня я знал, что увижу на лице отца самую настоящую искреннюю радость, которую подарила ему невеста. Его новое счастье. Моя мачеха. О которой я знал немного, но знал самое главное — она вдохнула в отца новую жизнь. А это уже говорило о многом. Ради этого я готов был принять его выбор. Кем бы ни была моя будущая мачеха, я обещал себе — одобрить. Знал, что иначе расстрою отца. А этого хотелось меньше всего. Надоело видеть его потухший взгляд, ссутулившиеся плечи, тяжелую походку. Я жаждал впитать в себя искрящийся жизнью смех, который в последнее время слышал все чаще. Хотел увидеть, как горят глаза, наполненные смыслом жизни, как распускаются крылья за спиной, как отец начинает новую счастливую жизнь. В свои сорок пять он встретил женщину, готовую скрасить его старость, и я действительно хотел поддержать его выбор, сказать, что рад за него, пожелать семейного счастья. Даже готов был бросить прежнюю жизнь безбашенного студента и взяться за семейный бизнес, дав отцу возможность больше времени проводить с возлюбленной. Мечтал отправить их в круиз вокруг света, организовав тем самым медовый месяц. Но моему подарку не суждено было осуществиться. Ведь, сколько я не представлял свою будущую мачеху, я явно не ожидал увидеть рядом с отцом эту маленькую хрупкую девочку с глазами ангела, способными разбередить душу, вывернуть ее наизнанку. Она могла быть, кем угодно: новой прислугой, сводной сестрой, да даже просто мимо проходившей, но никак не… Дьявол! Это просто какой-то бред. Она и мой отец? Да, о чем, черт возьми, они думали? Хорошо замешкался лишь на мгновение. Тогда, как никогда, был несказанно рад своему умению — скрывать эмоции за маской безразличия. Натянув на лицо усмешку, я решил подумать обо всем потом, а тогда, как и обещал — принял. Вернее сделал вид, что принял. Вот только девочка оказалась не глупа. Слабый огонек смятения в зеленых глазах и дрожащая ладонь в моей руке выдали с потрохами ее волнение и страх. Но, не смотря на это, она не отвела взгляд в сторону. Смотрела в упор. А я отвечал тем же. До сих пор перед глазами ее белое, как лепесток лилии, лицо. Я бы не назвал Элину красивой. Нет. Видел и красивее. Но ее миловидность подкупала своей невинностью и простотой. А широко распахнутый взгляд беспокойных глаз в сочетание с обрамляющими все лицо черными кудряшками делали ее похожей на пятилетнюю крошку, чьи тонкие черты лица трогали до слез. Вот только не в нашей с ней ситуации. Сейчас, пытаясь выкинуть из головы въевшийся образ маленькой девочки, я все больше недоумевал, что могло быть общего у этой тихони с моим отцом. И чем больше об этом думал, тем тошнотворнее становилось на душе. В голове не укладывалось, что какая-то малолетка могла по-настоящему испытывать чувства к отцу. И дело было не в том, что отец был плох собой или не достоин. Нет. Просто разница в двадцать пять лет говорила сама за себя. О какой любви могла идти речь? Мое и без того твердое убеждение, что любви нет, укоренилось во мне с новой силой. Я-то, в отличие от отца, не был до беспамятства влюблен и мог соображать трезво и рассудительно. Я понимал, что здесь не пахло любовью. За ангельской внешностью и глазами ребенка скрывалась охотница. Запудрив отцу мозги своей псевдолюбовью, эта вертихвостка надеялась обеспечить себе достойное будущее. Другого разумного объяснения я не находил. Отец же в силу своей влюбленности, не видел очевидного, продолжая верить в то, что Элина — его судьба. Он купился на ее молодость. Вот только я не мог позволить ему обжечься. Мне была невыносима мысль, что однажды эта тихоня причинит боль самому дорогому мне человеку. Поживится за наш счет и уйдет, променяв его на более молодое тело с не менее толстым кошельком. А я знал, что именно так оно и будет. Вот только девочка просчиталась, не на того нарвалась. Я поговорю с отцом, достучусь до его трезвого рассудка, а если нет, то сам вправлю ей мозги. Или она оставит нас в покое, или я не оставлю в покое ее. Третьего варианта не дано. Будет бежать отсюда, спасаясь бегством. И обратного пути уже не будет.