*** Не изменяя своей привычке входить к отцу без стука, я распахнул дверь его спальни и вошел. Огляделся по сторонам, отмечая перемены. Никогда прежде в этой комнате ничего не менялось, кажется, я знал ее наизусть: каждый уголок, каждую вещь, лежащую на своем месте, каждую пылинку. А тут спустя столько лет такое перевоплощение. Комнату было не узнать. Новые стены, мебель, занавески, люстра делали комнату, похожей на королевские покои. В спальне стало слишком светло, слишком просторно, слишком приторно. К горлу подступил комок, захотелось на все плюнуть, развернуться и уйти. Но тут я вспомнил про одну вещь, которая всю мою жизнь простояла на прикроватной тумбочке отца, и была для меня подобием иконы. Я стал лихорадочно рыскать глазами по всем углам в поисках ее. Но фотографии матери нигде не было. Во мне начинала закипать злость. Я понимал, что если сейчас не уйду, то просто взорвусь, отыгравшись на первом попавшемся. Хватаясь за ручку двери, я готов был вылететь из спальни, как вдруг за спиной раздался скрип. Я молниеносно развернулся. Из ванной комнаты, расположенной напротив входной двери, вышла Элина. Ее хрупкое тело было завернуто в махровое полотенце, а голова была опущена так, что волосы, свисающие над грудью, полностью закрывали лицо девушки. Она шла на меня, перебирая пальцами мокрые локоны и стряхивая с них струящуюся влагу. Я замер. Сердце пропустило тяжелый удар. От представшей картины запотела не только ладонь, сжимающая дверную ручку, но и все тело, вспыхнувшее от увиденного. Кем бы ни была эта чертова вертихвостка, в первую очередь она оставалась женщиной. А я был бы не мужиком, если бы никак на это не отреагировал. Она ступала по паркету босыми ногами, оставляя мокрые следы и все ближе приближаясь ко мне. Я, молча, наблюдал за ее плавными движениями, ощущая тяжесть в легких. Закрыв глаза, я перевел дыхание и на выдохе снова их открыл. Элина остановилась в трех шагах от меня и одним резким движением откинула пряди волос назад. Брызги, разлетевшиеся по комнате, впечатались в стену, оставляя мокрые следы. Некоторые из них попали мне в лицо. Но я даже бровью не повел, встречаясь с ошеломленным взглядом девушки. Элина смотрела на меня так, как ребенок смотрит на паука: испуганно и в тоже время удивленно. Ее ладони вцепились в полотенце в районе тяжело вздымающейся груди, привлекая к себе ненужное внимание. Я мимолетно кинул на них взгляд, возвращаясь к лицу девушки и вновь погружаясь в ее зеленые бездны. — Что ты тут делаешь? — Страх и удивление уступили место гневу. Густые естественные брови сомкнулись на переносице, а в глазах промелькнула злость. Ее тело было напряжено, а щеки горели пунцовым румянцем. Именно они выдали ее с потрохами. Раздражение было защитной реакцией на испытываемое смущение. Нападая, она пыталась защититься. Но я не собирался ей уступать. — К отцу пришел. Или отныне мне надо разрешения спрашивать? — Съязвил я, отвечая с не меньшим недовольством в голосе. Элина опешила, поражаясь моей наглости. Морщина между бровей разгладилась, а взгляд стал мягче. Девушка закусила нижнюю губу и отвернулась. Ее глаза забегали по комнате в поисках чего-то. — Нет, не должен. — Одарив меня мимолетным взглядом, Элина направилась в сторону постели и, взяв с нее легкий халатик, накинула его на плечи. — Но в следующий раз будь добр хотя бы стучаться. — Девушка запахнула полы халата и для надежности завязала пояс узлом. А потом, развернувшись ко мне лицом, напряженно выдохнула. — Все-таки теперь эта спальня не только твоего отца, но и моя. Вот же стерва. Мало того, что все здесь изменила под себя, так еще права качает. Думает, если отец женился на ней, так все можно? Нет, я тебе не маменькин сынок. В рот заглядывать не собираюсь. И тем более следовать твоим новым правилам. — Это спальня моей матери, а ты… — Я немного помедлил, сверля Элину долгим мучительным взглядом, способным пригвоздить человека к стене, размазав его, как жвачку. — Ты — жалкое ее подобие. И никогда, слышишь меня, никогда ты ее не заменишь. И, если к вечеру фотография матери не вернется на свое место, я за себя не ручаюсь. В глазах Элины вспыхнуло недоумение. Но я был настолько раздражен, что не обратил на это внимания. Мои нервы, как оголенные провода, готовы были заискриться синим пламенем. Я понимал, что если сейчас же не покину комнату, то взорвусь окончательно. Поэтому, не дожидаясь, пока девушка найдется с ответом, выскочил из спальни, как ошпаренный, оставляя позади себя смотрящую мне вслед девчонку, разбередившее во мне то живое, что казалось никогда уже не проснется. Глава 4 Дмитрий Я сидел за барной стойкой ночного клуба «Vegas City» вот уже битый час, перебирая в мозгу события минувших дней. Бармен то и дело подливал мне абсент, от которого понемногу начинала кружиться голова. Но не смотря на это, я продолжал пить, наслаждаясь приятной горечью во рту. Это хоть немного отвлекало от мыслей, которые уже несколько дней не давали покоя. Я до сих пор не понимал, какими такими чарами обладала эта зеленоглазая тихоня, что все домашние были околдованы ею. Все, кроме меня. Приходилось сбегать из дома, чтобы в очередной раз не выслушивать от бабули, какая Элина замечательная, как отцу с ней повезло. От этих разговоров уже воротило. Но я из последних сил старался держать себя в руках, понимая, что, если хочу чего-то добиться, то должен действовать хитростью. Иначе ни один из членов семьи меня не поддержит, решив, что я просто приревновал отца к этой вертихвостке. Дьявол! Как подумаю о ней, хочется кулаком стену вышибить. Неужели кроме меня никто больше не видит, что вся ее наивность — напускная. Черт бы ее побрал. Не верю я, что в двадцать лет можно оставаться ангелом воплоти. Не в нашей жизни. Сейчас такого не бывает. А, если и бывает, то где-то в другом измерении, не с нами. Из бабушкиных рассказов я узнал, что последние пять лет Элина прожила с матерью-алкоголичкой. Такие, как она, бедные несчастные овечки только и ищут, за чей счет поживиться. И мой отец стал легкой добычей. Он повелся на ее глазки недолюбленного ребенка. А мне ничего не оставалось, как раскрыть ее истинную сущность: показать, что под шкурой овечки прячется самая настоящая тигрица, ведущая свою нечестную игру и надеющаяся выйти из нее победителем. Но меня так просто не проведешь. Я не привык идти у кого-то на поводу. Не привык проигрывать. Поэтому победа будет за мной. — Коть, милый, оставь уже в покое свой бокал, пойдем потанцуем, — из размышлений меня вывел подвыпивший голос Ритки, возомнившей себя моей девушкой. Она навалилась на меня со спины, обнимая тонкими руками. Ее пальцы без стеснения пощипывали через тонкую ткань футболки мои соски. А горячее дыхание обжигало шею. — А то мне ску-у-учно. — Притворно обижено протянула она. Я ненавидел все те ласкательные прозвища, которыми она меня называла. Они резали слух. Ритка об этом знала, но избавляться от них не спешила. У нее вошло в привычку называть меня «котенком», «тигренком», «львенком» и на каждый мой недовольный рык надувать свои и без того полные губки. Вот и сейчас я грозно сверкнул глазами после ее очередного «коть», но она и бровью не повела. Одаривая меня ослепительной улыбкой, Ритка еще сильнее вцепилась в мое запястье, потянув его на себя. — Давай, вставай, коть, пошли. Ее мало волновал мой отказ. Дочь влиятельного папочки, любимица и первая красавица города, не привыкла слышать категоричное «нет». Она знала, стоит ей щелкнуть пальцем, и весь мир падет к ее ногам. А, если нет, то всегда есть любящий отец, готовый завалит любого, посмевшего обидеть его златовласку. Вот только я был им не по зубам. Тоже знал себе цену. И не готов был пред кем-то пресмыкаться. Наверное, именно поэтому Ритку так тянуло ко мне, и она закрывала глаза на все мои «нет», попросту пропуская их мимо ушей. — Я же просил не называть меня так, — залпом осушив бокал с абсентом, выпалил я. А потом, молниеносно встав с высокого узкого стула, прижал Ритку к барной стойке ягодицами и впечатался в ее ярко-красные губы изголодавшимся поцелуем. — К черту танцы, у меня есть идея получше. Златовласка расплылась в хитрой улыбке, обнажая свои белоснежные зубки. Эта дьяволица любила секс не меньше меня самого. И надо признать, в постели была чертовски хороша. Вот только поговорить нам было не о чем. Она мало, чем интересовалась. Ее основными увлечениями были: шмотки и брюлики. Все остальные спектры жизни она заносила в список «скучно». Поэтому именно крышесносный секс стал тем спасательным кругом, который держал наши хрупкие отношения на плаву. — Моему мальчику хочется ласки? — Ритка скользнула ладошкой к моим джинсам и остановилась в районе паха. Ее широко распахнутый взгляд излучал желание и похоть, а язык бессовестно облизывал губы. — В вип? Я без лишних разговоров кивнул и потащил ее через весь зал к лестнице, ведущей на втором этаже. Именно там располагался излюбленный vip-балкон, открывающий прекрасный вид на танцпол. За его тонированными стеклами не раз происходило такое, о чем лучше не знать тонким ранимым душам. И сейчас, убегая от злосчастных мыслей, разъедающих мой мозг, я готов был это повторить. Все, чего мне хотелось — это распластать Риткино тело на полу и раствориться в ее громких стонах. *** Элина — Этот парень сведет меня с ума, — сетовала Марина Андреевна, мать Павла и по совместительству моя свекровь, накрывая на стол. — Что ты думаешь? Он снова сбежал с ужина. Друзья, алкоголь и девочки ему дороже собственной бабки. Павел посмотрел на мать поверх газеты и снисходительно улыбнулся. Он любил ее всем сердцем, но его любовь была сдержанной и тихой. Чаще она проявлялась в каких-нибудь мелочах: в принесенной с утра чашке чая, мимолетном добром слове, сказанном на бегу или объятии невзначай. Павел рассказывал, что будучи еще мальчишкой, он тратил последние карманные деньги на какие-нибудь безделушки вроде вазочек для цветов, чтобы порадовать маму, увидеть на ее лице счастливую улыбку. Еще тогда он пообещал ей, что, когда вырастит, обязательно заработает много денег, чтобы она ни в чем не нуждалась. Пообещал и стал идти к своей цели. Закончив школу, он поступил в местный госуниверситет на специальность «Автоматизация и механизация сельского хозяйства», но, не проучившись и года, понял, что, имея собственный бизнес, можно жить намного богаче, чем тот же преподаватель вуза. В результате, бросив учебу, Павел стал заниматься самостоятельно. Обложился книгами по агротехнике и стал искать новые интересные знакомства с людьми, занимающимися сельским хозяйством. Так Паша познакомился со своим теперь уже лучшим другом Славкой, который держал огромные теплицы и сбывал овощи по оптовым ценам, делая на этом хорошие деньги. Трудолюбие Вячеслава вдохновило Павла на собственное дело и спустя несколько лет Паше удалось неплохо подзаработать. На тот момент он уже обзавелся семьей и поэтому останавливаться на достигнутом не собирался. Сколотив первоначальный капитал, Павел стал изучать теорию строительного искусства. Быстро все освоив, он набрал команду специалистов и принялся за дело. Так и начался его строительный бизнес, со временем принесший большое состояние и доброе имя. Он добился, чего хотел. Его семья перестала бедствовать, вот только другое горе постигло ее. Двадцать пять лет назад при родах умерла его первая жена. Дежурная фраза врачей: «У вас родился прекрасный сын, но спасти вашу жену не удалось. Слишком сильное кровотечение…» — стала для него приговором. Приговором на всю оставшуюся жизнь. Но он нашел в себе силы — жить. Жить не для себя, а ради… Ради крохотного тельца, которое прижимал к груди, оплакивая бездыханное тело супруги. — Ма, не причитай. Ты же знаешь, как он привязан к тебе. Просто возраст берет свое. Он уже не тот пятилетний мальчик, который так любил слушать твои сказки. Не сегодня — завтра женится, и будешь правнуков нянчить. Я понимающе посмотрела на Павла. Он, конечно же, был прав. Вот только Марине Андреевне от этого было не легче. Она вырастила Диму, как родного сына. Заменила ему мать. Ее любовь была выше неба, глубже океана, безгранична и безусловна. — И все равно я считаю, что хоть иногда можно забыть про ночную жизнь и провести время с семьей. Тем более в доме новый член семьи, а он не удосужился даже один вечер остаться с нами, чтоб поближе познакомиться с женою собственного отца. Последние слова были сказаны с интонацией обиженного ребенка. Меня передернуло. Куда уж ближе? Воспоминание недавней встречи вспыхнуло с новой силой. Я не рассказала о ней Павлу. Никому не рассказала. Хотя в тот же вечер попросила мужа вернуть фотографию первой жены на место. Не потому что испугалась Диминых угроз. Нет. Просто мне самой стало неудобно от того, что из-за меня Павел спрятал единственную оставшуюся память о жене в далекий ящик, когда я сама выставила фотографию отца на самое видное место в спальне. Я понимала чувства Дмитрия. Даже нашла тысячу оправданий его злости на меня в тот момент. Мальчик вырос без матери, и та фотография была единственным звеном, соединяющим его с нею. Как позже выяснилось, она много лет простояла на прикроватной тумбочке Павла, а тут из-за меня ее убрали. Не знаю, как бы я отреагировала на его месте. Но радости точно б не испытала. — Марина Андреевна, — мне хотелось убедить женщину в том, что наше «близкое» знакомство с Дмитрием ни к чему, вот только я понимала, что это она сказала к слову. На самом деле причина ее негодования была глубже. — Я понимаю ваши чувства, и, думаю, вам стоит поговорить об этом с Димой. Скажите ему, как скучаете, и я уверенна, он пожертвует не одним вечером, чтобы остаться рядом с вами. Женщина одарила меня добрым взглядом. — Такая молодая, а сколько мудрости в твоих словах. — Марина Андреевна подошла ближе и обняла меня, как самая настоящая мать: с нежностью, теплотой и любовью. — Не знаю, когда он успел вырасти. Кажется, еще вчера был ребёнком, а уже сегодня ловлю его нечастые визиты дома и мечтаю просто побыть рядом, как в старые добрые времена. Я обняла женщину в ответ. У меня не было такой бабушки. Да и мама никогда не проявляла особых материнских чувств. Единственная женщина, которой я была небезразлична, была моя тетя. Тетя Ира, папина родная сестра, но в силу своего характера женщина проявляла любовь через поступки. Поэтому было немного странно ощущать женские объятия на своих плечах. — Вот, что называется, спелись. — К нам подошёл Павел и довольно улыбнулся. — Ужинать-то мы будем сегодня? Не разнимая объятий, мы в один голос ответили «да» и искренне засмеялись. В тот момент я в полной мере ощутила себя на своем месте. Дома. В своей семье. *** Уже давно перевалило за полночь, а я так увлеклась чтением, что даже не заметила, когда стемнело. Удобно устроившись в мягком кресле у камина, я поглощала страницу за страницей, проживая с героями их жизни. Автор настолько проникновенно рассказывала об их любви, что было невозможно оторваться. Где-то на середине книги я даже всплакнула. Но долгожданный happy end принес свою порцию радости и удовлетворения. Откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, я заулыбалась сама себе, как умалишенная. Мое воображение продолжало рисовать счастливые картинки будущего героев, а сердце ликовало от умиления. Так красиво бывает только в книгах. Какие бы преграды не посылала судьба, автор всегда найдет способ с ними справиться. В конце таких историй всегда торжествует любовь, за это я и любила чтение. Отрешаясь от повседневности, я почти каждый вечер уходила в мир книг, и была признательна Павлу за принятие моей слабости, за понимание. Ведь вместо того, чтобы засыпать рядом с ним, я упивалась очередной историей о любви, полностью растворяясь в ее судьбосплетениях, и засыпала лишь тогда, когда роман был полностью дочитан. Вот и сегодня довольная счастливым концом романа, я готова была отправиться спать, когда позади себя услышала скрип входной двери. Я не обернулась. Наоборот, затаив дыхание, сильнее вжалась в спинку кресла, желая остаться незамеченной. Я прекрасно знала, кто пришел. И мне совсем не хотелось с ним встречаться. Закрыв глаза и скрестив пальцы, я стала молиться, чтобы прошел мимо. Но мои молитвы не были услышаны. Тяжелые шаги Дмитрия становились все отчетливей. А мурашки, бегущие по спине, неприятнее. После той встречи в спальне, мы, конечно, пересекались с Димой пару раз, но он делал вид, что не видит меня. А я старалась не обращать на это внимание, не зацикливаться, но где-то глубоко внутри понимала, что его неприязнь ранит меня, задевает за больное. Переступая порог этого дома, я очень переживала за наше с ним знакомство. Боялась, что не примет. Так оно и получилось. В каждом мимолетном взгляде я ловила усмешку. Он всем своим видом кричал о своем превосходстве, о том, что я нечета его семье, пустое место. Холод, исходивший из его глаз, леденил душу, но я не хотела скандалов, поэтому, проглатывая обиду, продолжала терпеть, очень надеясь на то, что со временем Дмитрий разглядит во мне человека, достойного его отца, и сможет принять. Сильнее вжавшись в кресло и прижав книгу к груди, я все-таки продолжала надеяться, что Дима ненадолго задержится в гостиной и уйдет прежде, чем я выдам себя каким-нибудь шорохом. Но не тут-то было. Шаги становились ближе, а мое дыхание тяжелее. Даже треск горящего в камине огня стал, как мне показалось, громче, а блики на стенах — пугающе игривы. Они так быстро меняли свою амплитуду, что я не успевала следить за их меняющимися перед глазами картинками. От этого действа сердце забилось быстрее, а глаза непроизвольно сжались. — И что ты тут делаешь? — Чудовищно холодный голос, раздавшийся надо мной, заставил меня вздрогнуть и вновь затаить дыхание. Я медленно открыла глаза и встретилась взглядом с его торсом. Поднять их выше не решилась, боялась снова окунуться в пучину неприязни и высокомерия. Однако просто сидеть и молчать было бы глупо, поэтому борясь с паникой, прочно засевшей в груди, я собрала все силы в кулак и как можно увереннее ответила: — Читаю… Голос не дрогнул. Но по раздавшемуся хмыканью, я поняла, что на губах Димы снова заиграла самоуверенная усмешка. — Что читаешь? Черт. Выругалась про себя. Какая ему разница, что я читаю. Мне совсем не хотелось с ним говорить, вот только встать и уйти было бы неправильно — этим я бы расширила бездну между нами. Поэтому не оставалась ничего другого, как отвечать на его сыплющиеся вопросы. — Думаю, тебе это будет неинтересно… — Ха, — от его короткого, но резкого смешка по телу прошла неприятная волна дрожи и я все-таки решилась поднять глаза. Дмитрий смотрел на меня сверху вниз, явно чувствуя свое превосходство. Ядовитая ухмылка была не только на губах, но и в бездонных, как сам Тихий океан, глазах. Он смотрел так, будто сама непоколебимая волна накрывала меня с головой. От такого давления мой взгляд непроизвольно пополз вниз, цепляясь за книгу, как за спасательный круг. — Отчего же? А ты попробуй… Я, молча, протянула ему книгу, желая одного, поскорее закончить этот цирк. Слишком затянувшаяся надменность привела к тому, что рядом с ним меня не покидало чувство «половой тряпки». Это одновременно обескураживало и выводило из себя. — Розовые сопли, значит? — Он снова издевался. — А я-то думал там, что посерьезнее… Я начинала злиться. Вскинув подбородок и собрав всю волю в кулак, я посмотрела ему прямо в глаза, решив на этот раз выдержать его подавляющий взгляд.