Папа Роу виртуозно обошел причину того, почему целых два года у них не было возможности побыть одним. Это заставляет меня задуматься: часто ли они обсуждали, как повлияло произошедшее на их дочь, и обсуждали ли вообще. – Вы что, разводитесь? – вдруг заявляет Роу. Ее ладонь вспотела в моей. – О нет, родная. Боже, нет! – восклицает Карен, снова обмениваясь с мужем странным и нервозным взглядом. – Нам непросто тебе о таком говорить… Твой папа получил на работе огромное повышение. Это хорошо. Это… прекрасно. Но это значит, что мы переезжаем. В Сан-Диего. – Мы переезжаем в Сан-Диего? – переспрашивает Роу. – Да. Тебе там понравится. Ну, летом. А я уже заключила контракт с Университетом Сан-Диего. Буду преподавать экономику. Карен напряженно застывает на краешке стула, ожидая, когда дочь улыбнется, поздравит ее и скажет, что она в восторге. Но пальцы Роу нервно вздрагивают на коленях. Она потеряна. – А как же наш дом… в Аризоне? На самом деле она спрашивает: а как же Джош и ее воспоминания – какими бы трагичными те ни были. И я знаю, ее родители так волновались именно из-за этого. – В том-то и дело. Твой папа вступает в новую должность в первых числах января, поэтому мы должны готовить дом к продаже. И надеемся, что продадим его быстро. А к новой должности прилагался отпуск. Твоему папе подарили поездку на Багамы. И мы отправимся туда после Дня благодарения. Роу выглядит так, будто ее сейчас вырвет. То ли из-за вываленных на нее разом новостей, то ли из-за страха, что ей придется ехать на День благодарения в такое место, как Багамы, – на самолете и по воде; то ли из-за того, что она потеряет еще одну связь с Джошем. – Можно, Роу поедет ко мне домой? – спрашиваю я, не успев еще толком обдумать возникшую мысль, но пальцы Роу еще крепче сжимают мою ладонь, и я продолжаю: – Я про праздники. Вы сами сказали, что давно не проводили время вдвоем. И… наверное, здорово будет провести отпуск наедине друг с другом? Мои родители обрадуются, если Роу отпразднует День благодарения с нами. Мы празднуем его безо всяких формальностей. Я хочу, чтобы она поехала со мной. Очень хочу. Не знаю, кого больше радует моя идея – Роу или ее маму, у которой на глазах наворачиваются слезы. Карен смотрит на Тома и кивает, выражая свое одобрение. Том же поворачивается к дочери, понурив плечи и сведя брови. – Роу? Ты сама чего хочешь? Мы ведь тоже празднуем не особо традиционно, и бабушка с дедушкой в этом году к нам не приезжают. Мы будем втроем. Закусив губу, Роу переводит взгляд с родителей на меня, затем – на свои колени. Когда же она снова смотрит на меня, ее глаза заглядывают прямо в мое сердце, и оно сжимается. – Ты уверен, что я могу поехать с тобой? Твоя семья захочет меня принять? – Мы уже хотим. – Наклонившись к ней, шепчу остальное: – Я хочу тебя. Пожалуйста, поедем вместе. – Хорошо, – отвечает Роу, и тихая улыбка на ее губах показывает, что внутренняя битва со страхом и тревогой закончена. – Но можно мне увидеть дом? – резко разворачивается она к маме. – В последний раз перед продажей? Если дом купят до завершения семестра, можно, я вернусь попрощаться с ним? Роу тяжело сглатывает, и Карен кивает, протянув через стол руку и сжав ладонь дочери. Роу «Моего дома больше нет. Его нет. Его больше нет», – мысленно повторяю я снова и снова, всю ночь. Я не в полной мере осознаю произошедшее, понимаю только, что не смогу туда вернуться. Но я ведь и не хочу туда возвращаться?.. Иногда у меня возникает чувство, будто я попала в мир фантазий и как в детстве играю в переодевание. Только сейчас я меняю не наряды, а место действия: играю в университетскую жизнь. И когда игра закончится, все будет как прежде. Но это же не так, правда? На самом деле я сейчас прохожу через то же самое, что и тысячи других студентов: посещающих занятия, живущих в общежитиях или снятых квартирах, все реже звонящих своим родителям по мере того, как месяцы превращаются в семестры, а семестры – в годы. Однако у других студентов нет такого прошлого, как у меня, нет шрамов, покрывающих их тела и сердца, и нет первой любви, которая занимала все мысли почти тысячу дней. – Все хорошо? – спрашивает Нейт, мягко приподнимая большим пальцем мой подбородок. Мы лежим в объятиях друг друга в его розовой комнате – еще одном месте действия в моей стране фантазий. – Да. Нет… Не знаю. Это плохо? – Я утыкаюсь в его шею, касаясь макушкой подбородка. Так я чувствую себя в безопасности. – Да. Нет. Не знаю, – с тихим смешком отвечает Нейт. Действительно ли он меня понимает? Непонятно. Но притворяется он хорошо. – Я рад, что на День благодарения ты едешь ко мне домой. Я эгоист. – Я тоже рада, что еду к тебе домой. – В глубине души я и правда этому рада. – В Сан-Диего красиво. Есть пляжи. Я улыбаюсь. – Люблю пляжи. Мне так кажется. А так не знаю. Никогда ни на одном не была, – признаюсь, чуть не смеясь. – Шутишь? – Нейт слегка отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. Подтверждая свои слова, качаю головой: «Нет». – Я мало что видела и делала. – Щеки вспыхивают при мысли о моем последнем первом опыте, подаренном Нейтом. – Похоже на то, – поддразнивает меня он, но тут же становится серьезным. – Мы составим список. Хочу приложить руку к большей части твоих «первых раз». – Хорошо, – соглашаюсь я, усиленно стараясь не думать о своей бывшей спальне и своем бывшем парне, который живет всего в нескольких кварталах от моего бывшего дома. – Я не умею водить. – Да ладно! – Голос Нейта отдается в шее, к которой я прижимаюсь ухом, и действует успокаивающе. – Никогда не училась. А потом и надобность отпала. И – та-дам! – я – неопытный подросток. – Да, ты довольно неопытна, – смеется Нейт, и от смеха его грудь вибрирует. – Хорошо, что у тебя есть классный бойфренд. Я научу тебя… на праздниках. – Спасибо, – благодарю его, имея в виду вовсе не уроки вождения. – Не за что. – Нейт крепко прижимает меня к себе и выключает свет. Он тоже говорит вовсе не об уроках вождения. Это… любовь. 25. Нейт Сегодня я буду паршиво играть. Не высыпаюсь, когда рядом Роу. Не потому, что мне неудобно или она храпит. Просто я не расслабляюсь, боясь отвести от нее взгляд. Страшусь, что она исчезнет. Тай рано разбудил нас. Я поспал не больше пары часов, когда он ввалился в комнату за бритвой и чистой одеждой. Брат искренне обрадовался, узнав, что Роу на День благодарения поедет с нами, а сам Кэсс почему-то не приглашает. Может, из-за ее сестры. А может, боится. Я выхожу со скамейки запасных и замечаю мужчину, прислонившегося к стене на границе поля. Кажется, это отец Роу. На всякий случай иду в том направлении, ведь родители Роу планировали перед отлетом посмотреть большую часть игры. Подойдя ближе, убеждаюсь, что это действительно Том. Узнав меня, он снимает солнечные очки и убирает их в карман рубашки. – Мистер Стэнтон, спасибо, что пришли. Очень надеюсь, что мы одержим для вас победу. – Я протягиваю для пожатия руку. – Мне жаль, но Роу еще не здесь. Она сказала, что вы придете прямо к началу игры. Наверное, еще собирается. Такое чувство, будто он знает: я лгу. Будто он в курсе, что я провел ночь с его дочерью и расстался с ней всего час или два назад. – О, спасибо, Нейт. Да, Роу придет вместе с Карен. Я хотел прийти сюда пораньше, – сказав это, Том замолкает, и это странно. – Дадите советы по технике моей игры? Ваша дочь покритиковала мой замах, – смеюсь я, пытаясь разрядить какую-то уж слишком серьезную атмосферу. Том смеется в ответ, но как-то принужденно. Я вижу, он думает о чем-то своем. – Нет, вообще-то… я надеялся перехватить тебя перед игрой. – Он устремляет взгляд за мое плечо, а потом, резко выдохнув, смотрит прямо в глаза. – Как много ты знаешь… о Роу? – Достаточно, сэр, – быстро отвечаю я и тут же понимаю, что отреагировал как-то остро и настороженно, поэтому добавляю: – Она рассказала мне… о случившемся. О стрельбе. Том кивает, его глаза полны нескрываемой печали. – Она рассказала тебе о своей лучшей подруге? Бетси? – Да, – с тяжестью на душе отвечаю я. – А… о Джоше? – Да. – Из уважения опускаю взгляд. Когда же поднимаю его на Тома, он опять смотрит вдаль. Отец Роу явно еще не сказал того, ради чего ко мне пришел. Он словно не в силах произнести нужных слов, и чем дольше мы стоим и молчим, тем сильнее несказанное давит на нас обоих. – Сэр, что происходит? Том закрывает глаза, и когда открывает их и смотрит на меня, они красны от сдерживаемых слез. – Роу здесь другая, – замечает он. Я лишь киваю. – Ей здесь… лучше. Боже, Нейт, ты не представляешь, как мы с Карен боялись того, что Роу никогда… никогда… не станет лучше. В первый год она была похожа на зомби. Полгода даже не разговаривала. Я этого не знал, но не прерываю Тома. То, что Роу хочет, чтобы я знал, и то, что ее отец хочет, чтобы я знал, должно храниться в разных коробках. И мне нужно быть достаточно сильным, чтобы не перемешать их содержимое. – Каждый день – лечение. И первый год мы не могли ее вытащить из дома. А потом однажды она спросила, можно ли ей навестить Джоша. Мы отвезли ее к нему домой, радуясь, что она захотела выйти из чертова дома. Теперь он плачет, и от вида этого плачущего мужчины – высокого, крепкого, в годах – в моих глазах тоже стоят слезы. Но я сдерживаю их. Делаю глубокий вдох и киваю, побуждая его продолжить. – Она сидела на кухне, в нескольких комнатах от него, не желая видеть его самого, но желая быть там, где он. Быть с его семьей. Джош все равно не мог ее слышать. Не мог ни говорить, ни открыть глаз. Он просто лежал там с трубками и аппаратами и круглосуточной сиделкой, работу которой оплачивал штат. Ха! Как будто родителям Джоша, от этого было легче. Дети были в школе, Нейт. По идее, в самом безопасном месте в этом гребаном мире.