– Давай, Ханна! – Ухмыльнувшись, молодой репортер прислоняется к книжной полке. – Изложишь свою версию? Мир хочет знать, что ты из себя представляешь. Я впиваюсь в него взглядом. – Что ты сейчас сказал? – Ладно, может и не весь мир, но моих читателей точно интересует, что с тобой случилось. – Он опять сует мне под нос мобильный. – Хочешь сделать заявление? Можно даже устроить встречу с твоей новой подружкой. Как бишь ее, Морган? Я качаю головой. Хватит. – Ты хочешь знать, что я из себя представляю? – переспрашиваю я и обдумываю ответ. «Я ведьма. Сломленная, горюющая Стихийница, которая не в силах даже воду охладить». – Я злюка. И смертельно устала от стервятников вроде тебя, пытающихся превратить мою жизнь в контент для тупых блогов. – У меня не блог… – Убирайся отсюда! – Ты здесь больше не работаешь. – Негромкий, но полный злорадства голос буквально обвивает мне позвоночник. Юный репортер расправляет плечи, возвышаясь надо мной. – Ты не можешь меня выгнать! – Тогда дай пройти! – Протискиваюсь мимо парня, но он хватает мою руку, не давая сбежать. Я надвигаюсь на него. В горле теснится гнев вперемешку с паникой. – Пусти! Прочь с дороги! Он еще сильнее сжимает мое запястье и выкручивает, пока у меня не вырывается болезненный возглас. – Не то что? – Эй?! – Голос Джеммы прерывает наше противостояние. Мы оба поворачиваемся и видим ее в конце прохода. Подруга сразу замечает страх в моих глазах, потому что зовет на помощь Лорен. Репортер разражается ругательствами и отталкивает меня. – Я с тобой не закончил, – говорит он, пряча мобильный в карман брюк. – Даже не надейся. – В лице у него столько ярости, что прямо дух захватывает. Он смотрит на меня… Так смотрел и Бентон. Будто я монстр. Смущенная, сбитая с толку встречей, я наблюдаю, как парень выскальзывает за дверь. Зуб даю: он один из подпевал Бентона, которых Джемма постоянно велит избегать в сети. Когда появляется Лорен, его уже след простыл. Лорен осматривает проход между рядами, глядя то на Джемму, то на меня. – Вы в порядке? – Да, – отвечаю я, растирая запястье, – в полном. Просто какой-то чересчур ретивый репортер. – Я вру – ведь он улизнул, и тревожить Джемму теперь ни к чему. Лорен хмурится. – Репортеры должны понимать, что нельзя третировать несовершеннолетних. Я как минимум раз в неделю их из «Котла» выпроваживаю. Прости, что так получилось, Ханна. Вряд ли русоволосый парень – из настоящего информагентства, однако я пытаюсь улыбнуться. – Ничего страшного. Пожалуй, мне пора. – Да, конечно. – Лорен раскрывает объятия, и я льну к ней, греясь ее теплом. Надо же, как сильно я соскучилась по ее невозмутимой безыскусности! Джемма сосредоточенно за мной наблюдает, но пока не говорит ни слова. Прощаясь, я машу Кэлу, который рассчитывает покупателя за кассой. – Дай знать, чем закончится сегодняшний вечер! Кэл поднимает большой палец и снова погружается в работу. Наверное, можно отправить ему эсэмэску завтра – уже после рейда. Если облава пройдет удачно, и препарат уничтожат, я попрошу парня поручиться за меня на Совете. Должен же у меня быть способ нанести ответный удар. Джемма упорно молчит, пока мы не укрываемся в отцовской машине, где нас не услышат проходящие мимо туристы. – Что случилось в «Котле»? – Просто очередной папарацци, одержимый худшим моментом моей жизни, – отвечаю я, хотя с тем типом явно что-то не так. Если он не член фан-клуба Бентона, то преследовал какую-то цель. Я завожу машину и удобнее устраиваюсь на сиденье из мягкой кожи. От кондиционера в лицо веет сосной и дождем – ароматом папиного любимого освежителя воздуха, который возвращает меня в прошлое. В пору, когда своих тачек ни у меня, ни у Вероники не было, и отец возил нас в молл. В тот день, когда папа впервые заговорил со мной о сексе, держа наготове мобильный, на экран которого вывел результаты гуглежки по запросу «безопасные лесбийские интимные отношения». Воспоминание о секс-ликбезе вызывает улыбку, хотя в тот момент я умирала от стыда. – Эй! Ты правда в порядке? – Скоро буду брать по доллару за каждый такой вопрос. Джемма, я в норме. Молодой идиот с диктофоном в руках колышет меня меньше всего. – Я выруливаю с парковки и еду к дому подруги. Когда за окном мелькает кладбище, сердце сжимается, и я отчаянно сдерживаю волну боли, которая вот-вот нахлынет и застелет глаза. В ушах хором звучат выкрики: «Несправедливо, несправедливо, несправедливо!» – только мыслям на эту тему давать волю нельзя. Запрещаю себе тосковать по папе, не то расклеюсь окончательно. Джемма тянется к моей руке и крепко сжимает. Она не говорит ни слова: ей и не нужно. Я отвечаю на рукопожатие, смаргивая остатки слез. Но вот я высаживаю подругу и сдерживаться больше не могу. Когда сворачиваю на свою подъездную дорожку, перед глазами плывет. Я в полной прострации. Этот коттедж мне не дом. Мое жилище стало очередной жертвой террора, развернутого Бентоном против ковена. Родители Холла, опытные Охотники на ведьм, сожгли наш родной дом дотла. Я потеряла папу и все, к чему он прикасался. Глубокое кресло, в котором он читал мне вслух сказки. Свои детские рисунки, которые отец расклеил по стенам кабинета. И семейный гримуар – книжку с заклинаниями и описаниями ритуалов – с заметками, сделанными папиным компактным, убористым почерком. Все это потеряно. Потеряно безвозвратно. 3 На следующий день у меня запланирована первая предварительная беседа с папиной начальницей, окружным прокурором Натали Флорес. Она вернулась из декрета и ведет дело Бентона. Судебное разбирательство состоится в конце месяца – через двадцать четыре дня – и с подготовкой тянуть больше нельзя. Окружной прокурор Флорес начинает допрос постепенно: интересуется нашими отношениями с Бентоном, событиями, приведшими к тому, что парень взял меня в плен. Говорить трудно, особенно потому, что каждый вопрос вызывает болезненные воспоминания. «Ожоги вам с Вероникой не лечили. Бентон поджег растопку вокруг кола или нет?» «Зачем тем вечером ты отправилась к Бентону домой?» «Ты знала, что именно с Бентоном столкнулась в доме у Вероники несколькими днями раньше?» И так далее, и тому подобное. К концу беседы пламя воспоминаний буквально лижет кожу, к горлу подкатывает дурнота. – О родителях Холла ничего не слышно? – спрашивает мама, когда мы собираемся уходить. – Полиция проверяет все зацепки, – отвечает окружной прокурор Флорес, но за долгие годы мы с мамой слышали от отца достаточно, чтобы понимать: это значит, что у них нет ничего. В машине мама тянется к моей ладони, но я, не сдержавшись, отстраняюсь. – Прости, – говорю я, крепко обхватывая себя руками. – Просто… Мам, просто мне было тяжело. – Я снова содрогаюсь от наплыва воспоминаний. Бентон хватает меня и волочит к костру… Он сильный и взваливает меня на плечо, когда я пытаюсь сопротивляться… – Знаю, Ханна. – В салоне становится чуть прохладнее. Мама смотрит на дорогу, и машина вливается в поток транспорта. – Мне хотелось бы облегчить тебе эти испытания или вовсе избавить от них. – Остановившись на светофоре, она поворачивается ко мне. – Как насчет мороженого? Я охотно киваю. – Да, конечно. Мама включает поворотник, чтобы заехать к нашему любимому киоску с мороженым, одному из немногих, открытых после Дня труда[3]. – А можно Морган потом меня навестит? Мама отвечает не сразу. Ей до сих пор не по себе от того, что Морган – Кровавая Ведьма, несмотря на хештег-кампанию «Не все Кровавые Ведьмы», которую я развернула дома. Однако с девушкой она общается совершенно нормально, а для меня действуют те же правила, что и во время романа с Вероникой, и, приводя Морган в гости, я каждый раз чувствую мамины страх и сомнения. С одной стороны, хочется верить, что после случившегося летом в ней зашкаливает мать-медведица, а с другой – про Кровавых Ведьм я слышала такие же страшные байки, что и родительница. В общем, я прекрасно понимаю, что подобные предрассудки сами собой не исчезают. Но вот мама растягивает губы в лучезарной улыбке. – Разумеется! Если хочешь, пусть и на ужин останется. Не успевает она закончить фразу, как я набираю эсэмэску Морган. Отвечает Морган уже после того, как мы расправляемся с мороженым – у меня было с мятно-шоколадными чипсами, у мамы – кофейно-шоколадное.