— Пока только то, что она живет одна, без мужа или детей, — ответил Утес, листая свои бумаги. — И еще. В 2002 году ей делали промывание желудка, когда она пыталась покончить с собой, наглотавшись снотворного. — Если она выживет, у нас наконец будет свидетель, которого нам так не хватало, — сказала Тувессон, обвела лицо Ингелы Плугхед и поставила рядом знак вопроса. После этого стала рассматривать остальных одноклассников, пока не дошла до Фабиана Риска. — Да, кстати, сегодня утром я заезжала к Риску. — И как дела у нашего частного детектива? — спросил Утес. — Похоже, он еще какое-то время не сможет вставать. — Ты спросила его о… — Да. Он тоже не мог назвать другого подозреваемого, кроме Клаеса Мельвика. Но у него есть версия. — Тувессон повернулась к остальным. — Фабиан считает, что само место убийства — своего рода реконструкция личности самого преступника и его мотивов. — Она взяла одну из фотографий, где был заснят мох с отпечатавшимися контурами человеческого тела под стеклянной пластиной, и показала ее коллегам. — Не знаю, правильно ли я его поняла, но думаю, он хотел сказать, что это автопортрет преступника. Утес захохотал: — Вау, чем его лечат? Наверное, чем-нибудь посильнее альведона. Больше никто не засмеялся, а вскоре смолк и Утес. Все подавленно молчали. Словно весь коллектив вдруг осенило, что преступник не просто опередил их на шаг, а обогнал на целый круг. Тувессон стала бездумно обводить глазами развешанные фото, на которых было заснято все — от отпиленных рук Йоргена на полу в душевой до полуметровой линзы, собирающей энергию солнца, и мха с контурами человека. Она испытывала усталость и опустошение, прекрасно осознавая, что это заметно. Но из-за сильного переутомления ее это не волновало. Ей только не хотелось бы, чтобы другие видели, что она тоже сдалась. И хотя в ее профессии это считалось смертным грехом, в котором она ни за что и никогда не призналась бы, в глубине души она перестала надеяться на то, что им удастся раскрыть данное дело. Им не всегда удавалось раскрывать все преступления. Они раскрывали большинство, но не все. Но Тувессон всегда полагалась на своих коллег и всегда чувствовала полную уверенность в том, что в конце концов они справятся. Сейчас же она испытывала только большие сомнения в своих силах и в силах остальных. Если это сомнение заметят коллеги, это окажет разрушительное действие на их дальнейшую работу. По дороге в участок ее не отпускала мысль о том, что в конечном итоге ей неизбежно придется принять решение закрыть дело, и остаток жизни она будет считать его своей самой большой неудачей. По ее недосмотру дело так и не дошло до суда, и только что она совершила роковую ошибку — отстранила Фабиана от расследования. Она даже подумывала о том, чтобы опять привлечь Фабиана, но решила, что это в каком-то смысле означало бы признать остальных недееспособными. Сейчас ей оставалось только отвечать за свои поступки и надеяться на лучшее. — Не знаю, что вы чувствуете, — сказала Тувессон скорее для того, чтобы прервать молчание, поскольку понятия не имела, что говорить дальше. — Но для меня это самое трудное и страшное дело, с которым я когда-либо сталкивалась, и у меня такое ощущение, что мы по-прежнему еще не начинали приближаться к разгадке. Но это не так. Мы возьмем его, я в этом полностью уверена. Но… — Она встретилась глазами с Лильей, Муландером и Утесом. — Если мы хотим получить хоть малейший шанс раскрыть дело, мы должны быть готовы думать по-новому, нестандартно. В данной ситуации нет глупых идей. Этот мох может и правда быть автопортретом преступника, что в свою очередь может оказаться ключом к пониманию его характера и к поиску мотивов. — Она дала им возможность осознать ее слова. — А мы вообще-то уверены, что это мужчина? — спросила Лилья. — Нет, в данной ситуации это с тем же успехом может быть и женщина. — К вопросу о неожиданных идеях, — сказал Муландер. — Никто не размышлял над идеей Линкана о граффити в школе во Фредриксдале? — Честно говоря, с тех пор прошло больше тридцати лет, — отозвалась Лилья. — Школа наверняка несколько раз ремонтировалась. — А вот и нет, — возразил Утес. — Линкан говорит, что капитальный ремонт будет в школе только следующим летом, так что у нас есть шанс. Ну, я не знаю. — Утес развел руками. — Предлагаю тебе поехать туда и посмотреть, — сказала Тувессон. — Терять нам нечего. Утес молча кивнул. — Ирен, ты поедешь со мной. А ты, Ингвар, займешься парком Рамлеса Бруннспарк. Все допили свой кофе и встали. — Мы не обсудили одну вещь, — подала голос Лилья, и к ней повернулись остальные. — Сначала были Йорген и Гленн, два хулигана. А теперь Клаес и эта Ингела. Означает ли это, что все в классе потенциальные жертвы? Тувессон не знала, что ответить. Ей пришла в голову та же мысль, но она выбросила ее из головы. Может быть, поэтому дело кажется таким пугающим и неразрешимым? Или она просто устала. — По-хорошему, мы должны взять их под защиту полиции, — заметил Утес. — Проблема в том, что у нас не хватает ресурсов, — отозвалась Тувессон. — Мы уже отрядили четырех человек в больницу, где лежат Риск и Плугхед. Восьмерых, если учесть, что это круглосуточная охрана. Но я спрошу в Мальме, не смогут ли они прислать подмогу, — подытожила она, хотя в глубине души знала, что только большим количеством полицейских тут не обойтись. В конечном счете, они могут предложить только один надежный вид защиты — поймать преступника. 55 При малейшем движении в спину Фабиана словно вонзалась тысяча иголок, хотя он, идя по больничному коридору, с виду нескончаемому, старался двигаться как можно более плавно и, главное, тратя как можно меньше энергии. Два полицейских в форме, которые ночью дежурили у входа в его палату, сменились на двух новых, которые неохотно позволили ему покинуть палату и отправиться в отделение неотложной помощи, где с большой долей вероятности находилась Ингела Плугхед. Пока что за время долгого пути они не сказали ни ему, ни друг другу ни слова, и Фабиан не мог понять, играют ли они в молчанку или дуются друг на друга. Он проснулся сорок минут назад и увидел заголовок: НОВАЯ ЖЕРТВА В КЛАССЕ ЗЛА Так вот, значит, в каком классе он учился. Класс зла. Он повторил слова про себя и попытался понять, почему его гнетет неприятное чувство: что-то не так. Впервые преступнику не удалось лишить свою жертву жизни. А если это входило в его планы? К тому же он вспомнил, что Ингела Плугхед была одной из самых приятных в классе. Он не мог припомнить, чтобы она хоть раз о ком-то плохо отозвалась. Она единственная из класса осмеливалась вставать на сторону Клаеса. Фабиан вспомнил, как во время урока на тему «Кем ты мечтаешь стать» Ингела сказала, что будет адвокатом, чтобы помогать всем слабым и беззащитным. Кем она стала на самом деле, он понятия не имел. Но он слышал, что она якобы страдала тяжелой депрессией и даже пыталась покончить с собой. Когда они, наконец, дошли до холла с лифтами, Фабиан нарушил молчание и крикнул одному из полицейских, чтобы тот не нажимал на кнопки. Он хотел нажать сам. В детстве он любил играть именно с этими лифтами. Четыре лифта располагались посреди крестообразного больничного здания по четырем сторонам света. Как только он входил в большой круглый холл, в центре которого на полу стояла кнопочная панель, ему начинало казаться, что его поднимают на командирский мостик Энтерпрайза. Кнопки всех лифтов помещались не внутри лифтовых кабин, а именно на этой напольной панели, и можно было нажать какой угодно этаж. Фабиан обвел холл глазами и понял, что и сейчас испытывает то же чувство. Помещение состарилось с тем же достоинством, что и «Звездный путь», и не хватало только Кристин Чапел с ее целительным лазерным лучом. Он нажал на зеленую кнопку нижнего этажа, и двери лифта сразу открылись. — Ты уже на ногах? — спросила Лилья, когда Фабиан вполз в отделение неотложной помощи. — Как сказать. — Дай-ка посмотрю, — Лилья обошла его, встала за ним на цыпочки и посмотрела на его затылок под больничной рубашкой. — Ой, черт возьми… — Спасибо. Именно это я и хотел услышать. — Полагаю, что ты здесь по той же причине, что и мы. Несмотря на отпуск, — сказала Тувессон. Фабиан встретился с ней глазами, но ничего не ответил. К ним подошел врач. Он сдвинул вниз марлевую повязку и пожал Тувессон руку. — Насколько я понимаю, вы пришли к Ингеле Плугхед. — Как она себя чувствует? — Сравнительно неплохо. Нам наконец удалось остановить кровотечение. Мы не сразу поняли, что с ней в действительности произошло. — Врач замолчал и огляделся, словно проверяя, что их никто не слышит. — Какой-то непрофессионал явно пытался сделать ей вагинальную гистерэктомию. — Что это значит? — Ей вырезали матку. Тувессон посмотрела на Фабиана, будто ждала, что он скажет. Но его мысли были слишком заняты попытками объяснить, почему кто-то подверг Ингелу Плугхед вагинальной гистерэктомии. И почему вообще ее надо было чему-либо подвергать. — А как определили, что это непрофессионал? — спросила Лилья. — Разрезы находятся совсем не там, где должны, и потом, ей даже не пытались зашить саму рану. К тому же у нее в моче обнаружили высокую степень содержания бензодиазепи́нов, то есть лекарств от беспокойства и расстройства сна. — Значит, ее накачали лекарствами и провели операцию, когда она была без сознания? Врач кивнул. — Но сначала ее изнасиловали. — Что? — Я пошлю письменный отчет. Прошу меня извинить, но я не закончил обход. И врач ушел, не дав возможности задавать дополнительные вопросы. Тувессон покачала головой и повернулась к остальным. Новость об изнасиловании словно затмила всю напоминающую пытку операцию. Что касается Фабиана, изнасилование развеяло все сомнения. Теперь он знал наверняка. — Во всяком случае, это означает, что преступник — мужчина, — сказала Тувессон. — И у нас, вероятно, есть неопровержимые доказательства, — подхватила Лилья. Тувессон кивнула. — Но не в отношении нашего преступника, — возразил Фабиан. — Это кто-то другой. — Почему это должен быть кто-то другой? — удивилась Тувессон.