Он налегал на слово «они». – Пусть в типографию обращаются, мы при чем? – Брошюрка, это так, баловство. Ее нам для информации прислали. Иллюстративный материал, так сказать. Коренев положил буклет на стол фотографией вниз. Ему продолжало казаться, что женщина взывает к нему с беззвучной мольбой. – И что от нас требуется? – Сущая безделица, – сказал Ваня. – Хотят к столетию предприятия издать книгу. Огромный том с качественной печатью и небольшим тиражом, чтобы хранить в местной библиотеке и дарить гостям города и фабрики. В юбилейном издании, само собой, должна быть отражена столетняя история предприятия и нарисованы радужные перспективы. Интервью, с директором, главным инженером и старожилами, их фотографии, стихи талантливых слесарей… Оформлением и версткой займутся другие люди, с тебя исключительно текстовый материал. – Объем исследовательской работы колоссальный! – Во-первых, при фабрике есть библиотека с архивом, а во вторых, твоя командировка продлится целых три месяца. – Эти месяцы надо на что-то жить! Наших командировочных хватает только на соль и спички. Ваня достал из ящика стола чек. – Две трети – твои. Половину выдаю авансом. Цифра впечатляла, но вспомнился парадокс высокого вознаграждения, вычитанный в их же газете в разделе «А знаете ли вы?». Однажды ученые – заметка умалчивала, были ли эти ученые британскими – пришли к выводу, что уровень оплаты влияет на качество и скорость выполнения работы, причем не самым очевидным образом. Те, кому платили скромно, задержались со сроками, задание выполняли спустя рукава, но с поставленной задачей справились. Работники с достойной средней оплатой трудились с максимальной отдачей и уложились в отведенный срок. Но когда группе людей предложили огромные деньги за несложное задание, возникла странная ситуация – горбатиться никто не хотел, работа ползла медленней улитки, и к установленному часу не было готово и трети. – Сроки какие? – Говорю же, три месяца. – Мало, – заявил Коренев. – Не успею. – Чепуха! Ты сегодняшнюю статью вмиг накатал. – Это лишь маленькая статейка, а не целая книга! – Во-первых, в ней картинок и фотографий больше, чем текста, а во-вторых, в спешке ты пишешь лучше. В состоянии стресса рождаются шедевры. – Столетняя история задрипанной фабрики не станет шедевром. – Бледный ты какой-то, на тебе лица нет, – перевел тему Ваня. – Ничего серьезного, утомился. Поездка к Дедуле аукается – от него до шоссе пришлось пешком идти. Туда-то я на такси ехал, а на обратном пути связь пропала, в их глуши сигнал не ловится. – Не отпускал бы таксиста, все равно визиты к Дедуле короткие. – Я был бы признателен, если бы вы с Виталиком рассказали мне это перед поездкой, – сказал Коренев. – Берешь заказ? Считаю до трех, раз, два… – Не знаю. Внутренний голос советовал отказаться, но гонорар позволил бы заткнуть пару-тройку существенных дыр в домашнем бюджете. Два «я» вели спор. Ленивое «я» говорило, что нечего связываться с «колхозом» и плодить безвкусицу, лучше провести время с пользой – книги почитать, вторую нетленку написать. Другое, более жадное и деловитое «я» требовало принять предложение и выдать на-гора юбилейную агитку о славных буднях трудового коллектива. Ваня гипнотизировал Коренева, пока тот разбирался во внутренних ощущениях. – Ну? Что думаешь? – не выдержал главный редактор. – Не знаю. И хочется, и колется. Ваня вздохнул и выложил последний козырь: – Тебе лучше на некоторое время исчезнуть из города. Местный авторитет Арам, под чьей крышей находились убитые азиаты, пообещал разобраться и найти виновных. Я, конечно, постараюсь тебя не сдавать, но если начнут пытать, долго не продержусь, даже майор не поможет. Ваня был серьезен. Ситуация поворачивалась так, что выбора не оставалось. Нужно соглашаться и надеяться, что до него не доберутся, пока он будет сидеть на фабрике и записывать мемуары пожилых и ответственных работников. Ваня продолжал сыпать доводами: – Оплата высокая, скроешься из города и заляжешь на дно, издашь первую полноценную книгу – будет, что писать в графу «Имеющиеся публикации»… Главный редактор попал в точку. Именно эту графу хотелось заполнить в заявках, прилагаемых к рукописи. Человек публиковавшийся имеет более высокие шансы на рассмотрение и принятие к последующей публикации. – Черт с тобой! – Молодец! Умница! – обрадовался Ваня. – Зайди в бухгалтерию, пусть командировочные оформят. Пока будешь оформляться, сообщу заказчикам о твоем согласии. Коренев уставился на тыльную сторону брошюры и продолжил сидеть. – Слушай, а почему ты мне предложил? – спросил он. – Может, кто-то бы из наших заинтересовался. Например, Михайленко, он и пишет быстро, и с деньгами у него вечные проблемы – все-таки пятеро детей. Он в командировку поедет, будто в отпуск на море. Три месяца вдали от семьи – для него мечта десятилетия. Жене грех жаловаться, потому что Михайленко столько за четыре года не зарабатывает. – Хотят именно тебя, – сказал Ваня и сглотнул. – В смысле «именно меня»? – В прямом. Позвонили и потребовали, чтобы ты лично написал этот опус, а прочих даже рассматривать не желают. Я сразу Михайленко предложил, я же стараюсь заботиться о сотрудниках. Но они уперлись, ни на кого другого тебя менять не согласны. – Странно, откуда им обо мне известно? Ваня развел руками: – Никогда на фабрике не был, ничего сказать не могу. Подозрительно. – Им кто-то тебя порекомендовал, – предположил Ваня. – Я бы не заморачивался. Ну, захотелось людям дать тебе работу, подумаешь, делов-то. – Вот это и подозрительно. Ни с того, ни с сего… – Накручиваешь. Я бы согласился без раздумий, но мне никто не предлагает, – вздохнул Ваня. – Не рассиживайся, иди к бухгалтеру за авансом. Вернешься – определимся с датами, телефонами и с прочей чепухой. Коренев пошел к двери, но на пороге остановился и спросил: – Ты помнишь, как посылал меня на выставку детского рисунка? Ваня прищурил глаз. – Было дело. Ты, кстати, так и не принес статью, а я на нее оставил место в макете. Пришлось заполнять полосу рубрикой «Знаете ли вы?» Знаете ли вы, сколько у улитки зубов? Ваня взял лежащий на столе острый карандаш и принялся затачивать перочинным ножиком. Получалось неаккуратно, грифельный кончик постоянно скалывался. – Не моя вина. Выставка на следующий день закрылась, и меня попросили ничего не публиковать, – сказал Коренев. – Какая досада, – отреагировал Ваня безразличным тоном. – Мне сообщили, что неизвестный молодой человек в нетрезвом виде пытался испортить одну из картин. Главный редактор сдавил карандаш, и тот с громким хрустом переломился. Ваня в молчании выбросил оставшиеся куски в мусорное ведро и смел со стола опилки. – Я думаю, этим молодым человеком был ты. – Да, я. И что? – Почему? – Не знаю, – Ваня взял другой карандаш, но не стал его точить, а лишь мял в руках. – Стою, смотрю, и вдруг на меня такая злость нашла. Она с портрета таращилась глазищами, словно сверлила… Прямо в душу заглядывала. Я испугался, в жизни так страшно не было, будто молнией ударило, и сразу протрезвел. Показалось, мгновение – и она во мне навсегда останется. Знаю, звучит глупо, но я решил не сдаваться и бороться, содрал картину и пытался ее растоптать, но мне не дали. – М-да, – протянул Коренев. – Сколько проблем из-за безымянного детского рисунка. – Почему же? Было у нее название. Я его тоже порвал. – И как же она называлась? – «Многословие», – сказал Ваня, и карандаш в его руках снова сломался.