Такого количества народа Коренев на фабрике не видывал. Сейчас, когда все собрались на празднике, самое идеальное время для побега. Зайти за угол, бросить плакат и убежать… – Изоляторный цех! – объявил женский голос через громкоговоритель, и колонна, в которой стоял Коренев, двинулась мимо трибун. Шли слаженно, но медленно, чтобы растянуть парад по длительности и создать иллюзию большего количества участников, чем удалось собрать на самом деле. Транспарант сносило в сторону сильным ветром, и Коренев с трудом удерживал древко. «До чего скатился! Стыд и позор!» бормотал внутренний голос. Сосредоточился на рыжих волосах Алины, идущей в трех десятках метров впереди. Она то показывалась, то исчезала за нестройными рядами прочих участников шествия. Хотелось, чтобы она его наконец-то заметила, но она продолжала брести под руку с подругой. Решил подобраться ближе и начал обходить впередиидущих, стараясь не привлекать внимание немногочисленных, но важных гостей. Во время очередного маневра внезапно зацепился взглядом за одну из фигурок, стоящую среди наблюдателей. Владимир Анатольевич! Это, без сомнений, был он. В левой руке он держал поводок, заканчивающийся зевающей собакой, а правой вытирал платком со лба пот, катившийся из-под теплой шапки-ушанки. Коренев забыл об Алине, параде и необходимости соблюдать подобие строя. Он не видел под собою земли и несся наперерез толпе, наступал на ноги и расталкивал других участников, которым не повезло оказаться на его пути. Плакат волочился следом и бил по коленям. – Молодой человек! Осторожней! – раздавались крики, но Коренев не обращал на них внимания. Он топтался по чужим ботинкам, в ответ ругались и вскрикивали от боли, но это казалось ему сущей мелочью, когда появился реальный шанс выбраться на свободу. – Владимир Анатольевич! – закричал он, опасаясь упустить из виду знакомую фигуру с собакой. – Я здесь! Посмотрите сюда! Со всех сторон на него зашипели, и даже Алина с подругой оглянулись на шум. Стройность рядов нарушилась, возникла заминка. Благостная картинка дружного коллектива, в ногу идущего в будущее, разрушалась на глазах. Владимир Анатольевич притворился, что ничего не заметил. Он поглядел на часы и пошагал прочь от места проведения парада, потянув на поводке недовольного пса. Единственный шанс на спасение ускользал, и Коренев припустил быстрее. Выбросил плакат, сдерживающий бег, и теперь ничто не мешало расчищать перед собой дорогу двумя руками. Владимир Анатольевич с испугом оглянулся на шум, но при виде Коренева ускорился. – Стоять! – закричал Коренев, выбежал из толпы и пересек свободное пространство между колонной и наблюдающими. – Вы не можете меня бросить! Я вас засужу! Охрана напряглась и придвинулась к гостям из столицы. Люди из охраны бежали к нему. Он увернулся от протянутых рук и прорвался через ограждение за пределы праздничной зоны. К нему потеряли интерес и вернулись к мероприятию. Он успел заметить плащ Владимира Анатольевича, исчезнувший за двухэтажным зданием конторы изоляторного цеха, и бросился следом. Запыхавшись и выпуская клубы пара, забежал за угол. Услышал лай и хищно улыбнулся. – Вот вы где! – сказал он. – Ну, теперь-то не отвертитесь. Испуганный Владимир Анатольевич проигрывал в неравной схватке с псом – тот, не обращая внимания на натяжение поводка, стоял у единственного в цеху дерева и лаял на шокированного Мурзика, уцепившегося когтями в ствол. – А, это вы, – Владимир Анатольевич изобразил удивление. – Я вас и не заметил, так сказать. – У меня сложилось противоположное ощущение, – прохрипел запыхавшийся Коренев, подошел ближе и приготовился вцепиться в плащ при первых признаках побега. – Прискорбно, но ваше впечатление обманчиво, – ответил Владимир Анатольевич и дернул за поводок. – Фу! Сидеть! Обычно они не лают и на котов не реагируют, а тут как с цепи сорвался, с ним такого не случалось. Ума не приложу, что на него нашло, так сказать – пояснил он. – Зубы мне не заговаривайте! Бросили здесь и не почесались разузнать, куда я пропал! – разозлился Коренев, которому было наплевать, отчего золотистый ретривер вел себя, как голодная дворняга. – Поверьте, я тоже удивился, не разыскав вас на месте. Я же просил не уходить! – Не надо вешать лапшу на уши! – Коренев не верил ничему. – Вытаскивайте меня отсюда немедленно! – Не могу, я пытался. Насколько мне известно, вас застали с поличным во время хищения, и вы обязаны отработать ущерб в трехмесячный срок, так сказать. – Вы издеваетесь, что ли? Я здесь четвертый месяц торчу по вашей милости! Кусачки стоят копейки! как можно за эту мелочь сгноить человека в душегубке? – Увы, серьезное дело, такие вещи на фабрике не проходят безнаказанно. Кроме того, система видеонаблюдения показала, что вы нанесли дополнительный ущерб, когда повредили опору паропровода. Оценка потерь от упущенной выгоды в связи с трехдневным простоем с учетом прямых расходов на ремонт автоматически продлила срок вашего пребывания на фабрике, так сказать. – Надолго? – На год и четыре месяца. Коренев застонал. – Я хочу обратиться к руководству! – Исключено, – заявил Владимир Анатольевич. – Вы же сами слышали, Директор в отъезде и появится через три недели. Я бы рад помочь, но с порядком на фабрике строго. – Каким порядком? – вспылил Коренев. – Каждый второй ворует безнаказанно! – Во-первых, что позволено Юпитеру, не дозволяется быку, а во-вторых, компетентные органы без нас разберутся, – сурово отчитал Владимир Анатольевич и утешительно добавил: – А о вас я не забыл и по возвращении Директора постараюсь с ним переговорить. Вы, кстати, книгу пишете в соответствии с договором? Сроки прошли, пойдут штрафные начисления за неустойку. – Нет, не пишу и даже не пытался, – прорычал Коренев, всерьез разозлившись. – Жаль. У вас имеется богатый опыт, и вы можете излагать по личным впечатлениям. Взгляд изнутри, так сказать. – Как писать, если по прошествии четырех месяцев я не имею ни малейшего понятия о продукции фабрики?! По-вашему, я должен работать в две смены – утром смазывать подшипники, а вечером – скрипеть гусиным пером при свете восковой свечи? – Поэтично и верно по содержанию, так сказать, чувствуется рука мастера. Продукция фабрики представляет засекреченную информацию, которую вам никто сообщать не станет. А писать следует не о сухих цифрах технических отчетов, а о людях, об их взаимоотношениях. Передайте семейную атмосферу предприятия, где рабочий коллектив – словно одна большая семья, – предложил Владимир Анатольевич. Пес наконец-то успокоился и смирно сидел у его ног. Мурзик лениво сполз на землю и потрусил к столовой. – Что-то я не заметил никакой семейной атмосферы. – Это потому, что вы зациклены на собственных проблемах, а надо смотреть на людей, находящихся рядом, – пояснил Владимир Анатольевич. – Мне пора, я должен бежать, но про вас помню. Я в вашем благополучии заинтересован, как в себе самом. Я это, фактически, вы. Мы с вами одно целое, если вы понимаете, о чем я говорю. В конце концов, вы же фабрику и построили, так сказать. Он пожал растерявшемуся Кореневу руку и ушел широкими шагами с присмиревшим псом на поводке. Коренев из беседы понял только, что продолжит влачить жалкое существование в вагончике на лежаке. Телефон! Нужно было номер попросить! Растяпа. #34. Убежденность Коренева в виновности Вани достигла уровня уверенности в том, что солнце поднимается на востоке. В россказни Владимира Анатольевича он не поверил, зато общение с Директором больше не казалось обычным сновидением. Если сон – не сон, а чистая правда, путь из фабрики ему заказан. Коренев остаток празднеств провел на лежаке в депрессии и раздумьях под звуки громкоговорителя, перечислявшего основные вехи в истории предприятия и пророчившего столетия непрерывного развития и улучшения. У него не оставалось сомнений в необходимости побега – не может человек безо всяких причин быть заперт в четырех стенах. Вопиющее безобразие, нарушение закона, за которое он натравит на руководство фабрики полицию! Пусть разберутся! Он припомнил прошлую жизнь на большой земле и помрачнел. Не нужно заблуждаться, никто ему не поможет и ни с кем разбираться не станет. Руководство откупится, а его самого сделают виноватым и сдерут неустойку за нарушение сроков договора. Как ни крути, а права существуют исключительно на бумаге. Бригадир занемог – торжественный парад на холодном воздухе не прошел даром. Он кашлял до рвоты и кутался в теплый ватник. В таком режиме его хватило до обеда. Затем не выдержал, оставил Кореневу огромную стопку чертежей и отправился лечить простуду алкогольными компрессами и спиртовыми растираниями водкой с перцем. Коренев и сам ощущал легкое недомогание, но не обращал на него внимания, поглощенный идеей побега. Пачка чертежей пришлась кстати – калькирование занимало руки, пока шестеренки подбирали самое эффективное решение. Ответ должен быть простым, но гениальным. Он увлекся, и счет чертежей пошел на десятки. Большое количество повторений автоматизировало движения, а увлеченность планом побега оставляла руки под контролем спинного мозга – они работали сами и даже бессознательно подправляли ошибки в тринадцатиричной системе счисления. На третий день самостоятельной работы сделал перерыв и отправился в медпункт, где Алина заступала на ночное дежурство. – Привет! – сказала она грустно. – Я тебя на параде видела! Ты так кричал, что пришлось приостановить съемку и повторить шествие. Она говорила без упрека и возмущений, просто информировала, пребывая в меланхолическом настроении. – Встретил старого знакомого, который меня завел на фабрику и бросил здесь, – пояснил он. – И попытался его догнать. – Получилось? – она подняла на него огромные, полные жалости глаза. – Почти, – махнул рукой. – Он ничем мне помочь не смог, за ним стоят серьезные люди. Алина покачала головой, словно не верила. – Ты сам себя сюда завел, – прошептала она, заполняя карточки. – Но боишься признать. – Не мели ерунды, меня затащили обманом, посулили деньги, а я, дурак, повелся на круглую сумму! – сказал он с досадой. – Бесплатный сыр бывает исключительно в мышеловке, как я не сообразил. Алина мелким почерком, не похожим на размашистые каракули врачей, заполняла карточки больных. Общение с Кореневым не мешало ей заниматься работой. Его это нервировало, он хотел полного внимания. Схватил ее за руки и сказал: – Я отсюда сбегу! Перемахну через забор, отобьюсь от Ильича, совершу подкоп, но не останусь ни одной лишней минуты! – заявил он и призвал Алину поддержать его в благородном начинании. Вопреки его ожиданиям, она не обрадовалась, а наоборот, огорчилась еще сильнее. Тогда он решил, что она опечалена его скорым отъездом и поспешил добавить: – И хочу взять тебя с собой! Она приоткрыла рот, чтобы возразить, но он приложил указательный палец к ее губам и сказал: – Отказ не принимается! Я все продумал до мелочей и без тебя не уйду. К его удивлению, Алина уронила голову в ладони и со всхлипываниями зарыдала, ее худые плечи дрожали в такт с локтями, упиравшимися в наполовину заполненные карточки. Он растерялся, потому что такой реакции не ожидал. Крики, споры, возражения, твердый отказ, но слезы?.. Это выходило за пределы его разумения. Он опустил руки на ее вздрагивающие плечи и пробормотал: – Алиша, ты чего? Не реви, дурочка, все ж хорошо будет…