Действительно, решающую встречу Антонов провел на уровне. Проведя гостью на кухню и угостив ее кофе, он начал с того, что изложил ей почти все недавно полученные от Семичастного сведения. – Да, – вынуждена была согласиться Нинель, – ваш кей-джи-би работает неплохо. Мы не ожидали, что он выяснит так много и столь быстро. В главном ты прав – я действительно хочу узнать, можешь ли ты вылечить дядю. – Вполне возможно, что и смогу, но для этого он должен приехать в Москву. Я в Израиль не поеду. Но я тоже хотел бы прояснить один вопрос. Или даже несколько. Он тебе действительно дядя? – Конечно. – Врешь. Я же экстрасенс, чувствую ложь. Он твой любовник? – Нет! – С одной стороны, вранье, а с другой – правда. Я делаю вывод, что вы одно время были близки, а потом расстались. Это так? – Да. – Вот теперь действительно «да». И продолжай, пожалуйста, с учетом того, что я тебе только что продемонстрировал. – Я уже почти все сказала. Для твоего начальства могу добавить, что наша благодарность будет безгранична. В разумных пределах, само собой. Кстати, моя лично тебе – тоже. – Дорогая, я с нетерпением жду этого момента уже четыре месяца, а то, что на самом деле Семичастный мне не начальство, а всего лишь временный организатор работы, роли не играет. Объясни скорее, твоя благодарность будет заключаться в том, о чем я думаю, или мне придется, скорбя, уйти отсюда безутешным? – Не придется, – улыбнулась Нинель и ловким движением стянула водолазку через голову. Под ней, естественно, ничего не было. – Насмотрелся? – спросил меня Антонов. – Все, ставлю блокировку, рано тебе еще глазеть на то, что мы тут сейчас устроим. Глава 19 – Нет, программно как-то коряво получается, – вздохнул Саша. – Нужно по прерыванию. – У меня и так вся плата забита, а ты предлагаешь туда еще один компаратор впихнуть? – без особого восторга уточнил я, но тут зазвонил телефон. – Виктор Васильевич? – услышал я. – Зайдите за зарплатой, пожалуйста, а то уже без пяти шесть, девочкам пора домой. И Саше передайте, если он у вас. – У меня, передам, уже идем. – Опять получка? – оторвался от клавиатуры Фроловский. – Вроде еще аванс не кончился. Пошли, что ли, чего девчонок задерживать. Саша жил один в двухкомнатной квартире в пятиэтажке рядом с нашей, и это имело два следствия. Первое – не такого уж большого по моим меркам оклада – порядка трехсот пятидесяти рублей, правда, не считая премий, – ему было более чем достаточно. То есть тратил он меньше, чем получал. И второе – женщины это отлично знали, поэтому он пользовался повышенной популярностью среди институтской прекрасной половины. Особенно в бухгалтерии, куда нас с ним сейчас и позвали. По вполне понятным причинам мне глазки почти не строили, в этом я еще раз убедился, получая после Саши деньги. И вместе с ними мне всучили какую-то серенькую книжицу. Вроде сберкнижки, но поменьше, потолще и потемнее. Я уже хотел было спросить, что это такое, но девочки собирались домой, шел седьмой час, у них ушло немало времени на попытки флирта с Сашей. В общем, я решил их не задерживать. Спрошу дома у тети Нины, а если она будет не в курсе, завтра с утра узнаю у Октябрины. – Расчетная книжка! – сразу опознала непонятную фиговину теща. – У нас в садике их обещали выдать только в следующем месяце. Это значит, что у вас в институте уже появился приемный отдел стола заказов. Там можно заказать всякий дефицит, причем ждать придется гораздо меньше, чем просто в магазине по записи. А ты можешь написать заявление, чтобы тебе на нее переводили какую-то часть денег с зарплаты. У-у, да у тебя там уже лежит четыре сотни. Наличные на нее класть тоже можно, это в любой сберкассе, но тогда взимается налог, причем прогрессивный. И в обратную сторону то же самое – захочешь снять, придется за это немного заплатить. Проценты по вкладам на нее не зачисляются. – А что хоть можно купить-то? – У нас женщины на чешские сапожки облизываются, а вообще в столе заказов должен быть полный каталог. – Вам эти сапоги заказать? – Вить, да не беспокойся ты, мне их Миша закажет. Он такую книжку еще в обед получил и даже успел к нам в садик заскочить похвастаться. – Тебе чем-то не понравилась эта книжица для заказов? – уже поздно вечером спросила меня Вера. – Удобно же! Похоже, наконец-то довольно обдуманная акция. – Ну, – попытался объяснить я, – в том-то и дело, что обдуманная. Чтобы хоть так, хоть этак торговать дефицитом, его нужно иметь. А чтобы его иметь, этот самый дефицит нужно сначала создать. То-то я никак не мог понять, с чего бы это вдруг магнитофоны «Астра» стало не так просто купить. – Ты уже становишься брюзгой почище меня, – встрял Антонов. – Вспомни, как наши родители именно в это время покупали «Астру-4». Месяц искали, пока наконец не дождались выброса. А сейчас вместо выброса – торговля по предзаказам при помощи этих книжечек. – И по слегка повышенной цене. – Это ты про всякие налоги и отсутствие процентов? Да люди на оплату автобусов больше изводили, разыскивая всякий умеренный дефицит в нашем прошлом. В общем, не злопыхательствуй, нормальная инициатива. К тому же вспомни еще один положительный момент – налог на яйца слегка облагородили, с Веры его вообще не удерживали. Антонов имел в виду специфическое советское изобретение – шестипроцентный налог на бездетность. Его удерживали со всех мужчин, у которых в паспорте в графе «дети» было пусто, и с замужних бездетных женщин. Одинокие под него не попадали, но, выйдя замуж, на следующий же день лишались этой привилегии. То есть по факту государство явно стимулировало женщин сначала родить, а только потом выходить замуж. А полтора года назад были внесены коррективы – женщинам при первом выходе замуж предоставлялась годовая налоговая пауза. – Дэн Сяопин что говорил? – продолжал Антонов. – Все, что повышает благосостояние трудящихся, есть очередной шаг к социализму. Эти книжечки слегка повышают, так что уймись. Вера, вон, Таню уже покормила, уложила и ждет тебя, а ты тут со мной решаешь мировые проблемы. В феврале Семичастный, ухмыляясь, сообщил мне, что в Москву прибыл большой друг Советского Союза, израильский коммунист товарищ Яков Гольдберг. Причем высказал он это именно мне, а не Антонову. – Лечить-то, наверное, все равно будешь ты, – объяснил он. – Вроде в материалах из будущего у него была другая фамилия. И разве в природе бывают израильские коммунисты? – В природе бывает все. А ты хотел, чтобы он приехал по своему моссадовскому удостоверению? Если все получится хотя бы приблизительно так, как планировалось, можешь смело примерять майорские погоны. – К ним казенный ватник будет? Портить костюм погонами неохота, у меня их всего два. – Действительно, – сообразил Семичастный, – у тебя ведь даже офицерской формы нет. Моя недоработка, исправлю. Как водится, я позвонил Ефремову: – Еще один пациент. Мой, не сверху. Впрочем, не столько мой, сколько от Антонова. – Кто он, или опять не по телефону? – Да нет, тут никаких секретов. Обычный израильский шпион Яша Гольдберг. Имя настоящее, фамилия вымышленная. – Ну и знакомые у вас! Хотя у меня таких нет, а посмотреть, наверное, будет интересно. Когда заедете? – Завтра в половине десятого утра. – Одеться, наверное, надо поприличнее? – Да, пожалуй. Там, кроме него, будет и весьма привлекательная девушка. Почти как моя жена. – Неужели настолько, что вы даже готовы сравнить ее с Верой? – Я готов! – не удержался Антонов. – Вера красивее, но эта тоже ничего, особенно на ощупь. Сказал он это, естественно, мысленно. Посвящать Ефремова в личные дела моего духовного брата мы не собирались. Сеанс проходил на той самой конспиративной квартире рядом с Белорусским вокзалом, где Антонов с Нинелью занимались чем-то от меня тщательно скрытым, и я сильно подозревал, что они там не обсуждали творчество Бодлера или Байрона и даже не беседовали о новейших течениях в музыке. Пациент оказался довольно обаятельным евреем лет сорока, но чрезвычайно худым и абсолютно невнушаемым. В общем, Ефремов делал пассы, Яков недоверчиво улыбался, я держал пациента за руку и якобы считал пульс. Сначала в виде Скворцова, для него объект был «седьмым». Потом в дело вступил Антонов, определив пациента как «девятого». Ефремов, уловив мой еле заметный кивок, изрек: – Диагноз более или менее ясен, нам надо посоветоваться. Мы прошли на кухню, и Антонов объяснил: – «Девятый» для меня, «седьмой» для Вити. Но тут другое плохо. Как он в той истории дотянул до семьдесят первого года, я не понимаю. Здесь ему осталось месяцев шесть, самое большее девять. И если пытаться перевести его в «десятые», он, скорее всего, тут и склеит ласты. Вылечить же «девятого» от белокровия чуть ли не в последней стадии у меня не получится, как и у Вити «седьмого». – И что делать? – вздохнул Ефремов. – Предлагать ему рискнуть? – Сначала мы по очереди попробуем как обычно. Первым я, потом Витя. Если удастся хоть временно поправить человеку самочувствие, то хорошо, повысится вероятность пережить перевод в «десятые». Ну, если нет, пусть сам решает, рисковать ему или помирать просто так, без риска. – А на вашем здоровье не отразятся подряд два сеанса, сначала от одного лица, потом от другого? – Не знаю, для того в коридоре и дежурят реаниматолог с ассистенткой, – хмыкнул я. – И кстати, ассистентка вроде ничего, – просветил меня Антонов. – Если она начнет делать искусственное дыхание по методу «рот в рот», то пусть мне, а не тебе. Тебе нельзя, у тебя облико морале.