Часть 20 из 41 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Прошу прощения? Я не заказывал ничего подобного. Это чистейшее безумие.
Женщина замерла, но лишь на долю секунды.
Прежде чем я успел добавить, что это недоразумение, женщина уселась мне на колени лицом ко мне. Ее губы нашли мои и приклеились к ним, как магнит к металлу. На вкус она была как помада и сигареты. Она схватила мою левую руку и сунула себе под зад. Сидя на моей и своей руках, она сжала ягодицы. Точнее, это я с ее помощью сжал ее ягодицы. Она убрала от меня свои губы и толкнула свою грудь мне в рот. Я попытался вывернуть голову, но грудь была большая, и мне это не удалось. Она уже так глубоко проникла ко мне в рот, что от попыток освободиться у меня заболели щеки.
Женщина дернула меня за волосы, как будто мы боремся. Мне пришлось откинуть голову назад и скользнуть на спину. Правой рукой я попытался разжать ее пальцы у себя на голове, но ее кулак был тверд, как камень. Она передвинула мою руку – ту, что сжимала ее ягодицы, – и поместила ее себе между ног. Я не очень понимал, где чьи пальцы. К этому времени я лежал на диване на спине и кричал от боли, а женщина продолжала дергать меня за волосы.
Все произошло так быстро и ошеломительно, что я утратил способность функционировать в нормальном режиме. То есть разумно. К тому же я был наполовину парализован и ошеломлен. Каждое движение женщины казалось профессиональным и точно рассчитанным. Как будто она проделывала это уже много раз.
Она запрыгнула на меня, дернула меня за волосы еще сильней, чем раньше, и с поразительной ловкостью продвинулась вперед и уселась мне на лицо, как будто это кресло. Я почувствовал во рту смешанный вкус морской соли и ванильного крема. Она дергала меня за волосы вправо-влево, назад и вперед, как будто с усердием оттирала старый замызганный коврик. Свободной рукой – той, что не пострадала от хищных пальцев женщины, – я попытался оторвать ее ягодицы от своих щек. Как только я ухватился за нее, она слезла с меня так же быстро, как перед этим на меня забралась. Подошла к портьерам, отдернула правую и исчезла. По пути обратно на сцену она прошла в нескольких сантиметрах от А. К., но они даже не посмотрели друг на друга.
Наконец я ухитрился встать с дивана. Я чувствовал себя так, словно потерял половину волос и с меня чуть не содрали скальп. Едва я поднялся, как брюки свалились с меня и упали к щиколоткам. Женщина успела расстегнуть мне ширинку. В руках А. К. я увидел телефон: он меня снимал.
Позднее я понял, что А. К. фотографировал меня исключительно для собственного развлечения. Они не нуждались в этой фотографии, потому что располагали десятком других. Это я узнал на обратном пути в город. За тридцать секунд я успел пролистать серию снимков на айпеде, который подсунул мне А. К. Судя по фото, я занимался какой-то особенно напряженной деятельностью с обнаженной женщиной. Складывалось впечатление, что проделывал я все это по собственной воле, движимый ненасытной похотью и хрипя от наслаждения.
– Теперь слушай внимательно, козел сраный, – сказал с переднего сиденья Игуана. – Тот здоровяк, с которым мы тебя познакомили и чьи деньги ты тратишь, не любит, когда его сотрудники занимаются такими вещами. Это показывает, что им нельзя доверять. А ты помнишь, что он делает с людьми, которым нельзя доверять. Он их подвешивает. Это если он в хорошем настроении. А ты, хренов дерьмоголовый робот, выбесил меня с первого раза, когда заставил слушать свои заумные комментарии. Надо было позволить А. К. сломать тебе шею. Теперь ты ухитрился запудрить мозги боссу всей этой фигней про один плюс один, но все это ненадолго, ты уж мне поверь. Очень скоро я покажу ему эти фотографии, и ты повиснешь на балке в том самом сарае. Въезжаешь, козел?
Я молчал. Глаза Игуаны сверкали в зеркале.
– Ну хорошо, – сказал он. – Позволь мне объяснить это тебе попроще, чтобы ты понял. У нас теперь есть эти фотографии. Если ты не будешь делать, что я тебе скажу, я пошлю их боссу и твоей жене, или подружке, или еще кому – мне все равно, кого ты трахаешь. А к этим картинкам будет еще и объяснение. Summa summarum[1], как ты наверняка бы сказал: теперь ты работаешь на меня. Ты принадлежишь мне.
Я никогда в жизни не сказал бы «summa summarum», но Игуане это знать необязательно.
– Я прикидываю, тебе это понравилось, – сказал он. – Ира – горячая штучка.
– Ира?
– Я знал, что тебе это по кайфу.
– Почему она… так на меня набросилась?
– Потому что я ей приказал.
– Вы приказываете голым женщинам забираться на колени к незнакомым мужчинам?
Игуана засмеялся. Тем же смехом, что и в сарае – издевательским и злобным.
– Она и не на такое способна, – сказал он.
– По вашему приказу?
– Да, по моему приказу. Я думаю, до тебя наконец доходит. Все очень просто. Она принадлежит мне. Так же, как и ты.
В машине несколько секунд висела тишина. Затем я заметил в зеркале заднего вида холодные глаза рептилии и услышал его голос, звучащий ниже, чем раньше:
– Это один плюс один, Эйнштейн.
10
Я не спал ни минуты. До утра просидел на диване. В галстуке; с книгой в руках. Шопенгауэр дважды подходил ко мне и интересовался, почему я не в постели. Оба раза я гладил и чесал его, пока он не решал, что с него достаточно, и не отправлялся спать. Я даже не мог заставить себя рассказать ему о том, какие мысли бродят у меня в голове и как я встревожен.
Ранние часы утра я потратил, стараясь себя успокоить. Я понимал, что это жизненно важно – в буквальном смысле. Я не мог вычислить вероятность того, что ситуация осложнится настолько быстро, но это не отменяло необходимости найти рациональный подход к ее изучению. Это требовало холодного расчета, а для того чтобы охладить свой мозг, нужно было время.
Игуана. Лаура. А. К. Подпольный ночной клуб. Труп в морозилке. Ира – обнаженная танцовщица. Здоровяк. Банк. Отмывание денег. Удавленник. Перттиля и его эмоциональное лидерство.
Я пытался разложить все эти элементы по полочкам и выстроить из них более или менее разумную схему. Через некоторое время у меня появилось подобие плана, включавшего в себя все: каждое имя, место и предмет. За исключением Лауры Хеланто. Она не вписывалась ни в один план. Стоило мне подумать о ней, меня охватывала надежда, что остальные пункты моего плана не помешают нам с ней посетить музей «Киасма» и ознакомиться с современным искусством. Разумеется, если быть честным, это напоминало какое-то сумасшествие. После всего, что произошло за последние недели, меня больше всего заботило, смогу ли я провести вечер с Лаурой Хеланто в окружении произведений искусства. Трудно объяснить, почему современная скульптура и комментарии к ней Лауры казались мне такими важными – после того, как меня дергали за волосы, засовывали сосок мне в рот и угрожали моей жизни, не говоря уже о том, что я начал – временно – отмывать деньги и оторвал гигантское кроличье ухо, которым насмерть забил человека, пришедшего меня убить.
Я держал в руках письмо из Агентства регионального управления. Оно прибыло со вчерашней почтой. В письме говорилось, что созданная мной компания имеет законное право действовать как кредитная организация. В то же самое время адвокат Хейсканен заполнил мой почтовый ящик всевозможными документами и уведомлениями. Он работал быстро и следовал моим инструкциям. Одним из первых в числе приложений к письму фигурировал счет за его услуги, и это был немаленький счет. Он также сказал мне, что у него есть племянник – студент-айтишник – и что этот студент готов помочь мне с налаживанием IT-структуры – какая неожиданность! – банка.
Все было готово.
Я мог выдать первый кредит.
К половине седьмого уже рассвело. Не сказать, что мою комнату залил яркий свет, но его было достаточно, чтобы утверждать, что начался новый день. Я встал с дивана, принял душ, надел чистую одежду. Позавтракал, накормил Шопенгауэра, проверил узел галстука и отправился в Парк приключений. Так же, как и – я надеялся – многие другие.
11
Минтту К взяла с места в карьер.
На этот раз она не пыталась морочить мне голову. Возможно, видела, что я настроен серьезно. Я был серьезно настроен и до этого, но теперь я двигался и выражался иначе, более решительно, давая понять, что у нас нет других вариантов. Что, разумеется, было чистой правдой – других вариантов не просматривалось.
Не изменяя себе, Минтту К благоухала джином и табаком, хотя часы показывали девять утра. Или этот запах уже впитался в мебель, стены и ее одежду. Складывалось впечатление, что сидишь в баре середины 1990-х. Минтту К пришла в обтягивающей белой футболке и черном блейзере. Загар у нее на лице отличался такой интенсивностью, что она выглядела более бронзовой, чем среднестатистический шведский турист.
– Золотце, – сказала она голосом, наводящем на мысли о двух кусках наждака, трущихся один о другой. – Я привлеку своего любимого дизайнера, и эскизы будут готовы уже сегодня вечером.
Я вышел, оставив ее заказывать рекламные листовки, постеры и флаеры – этот жаргон я выучил в ходе нашего разговора – и вернулся к себе в кабинет, где за моим ноутбуком сидел тощий племянник Хейсканена. Его пальцы порхали по клавиатуре. Вскоре он сообщил мне, что закончил. Я поблагодарил его. Он встал с кресла, напомнив мне мультяшную спичку – угловатые движения, костлявые руки и ноги. Я достал из бумажника двести евро и вручил ему. Мальчик посмотрел на четыре бумажки по пятьдесят евро так, словно прикоснулся к чему-то неприятному. Я сказал, что эта сумма эквивалентна почасовой ставке почти триста евро.
– Если быть точным, – сказал он, – двести восемьдесят девять евро и семьдесят центов.
Мы секунду смотрели друг на друга, после чего я снова открыл бумажник и дал ему еще пятьдесят евро. Может, это странно, но мне показалось, что я смотрюсь в зеркало – зеркало, способное искажать время. Я был и этим парнем, и мужчиной средних лет. Я подумал об Эйнштейне и его теории относительности времени и пространства, согласно которой в некоторых местах время течет быстрее, чем в других.
Я посмотрел на свои земные часы: время и пространство не собирались останавливаться и ждать меня. И пошел сменить Кристиана за кассой. Я рассчитал, что к этому часу выстроится значительная очередь посетителей и Кристиану не удастся снова втянуть меня в разговор о его переводе на новую должность. Что странно, он выглядел так, словно ему и не хотелось об этом заговаривать. Мне хотелось надеяться, что наш последний разговор, когда я выступил в роли медиума, через которого вещал торговец чудодейственными снадобьями Перттиля, напугал Кристиана не меньше, чем напугал и меня. Кристиан молча собрал свои вещи – ключи, телефон, бумажник, протеиновый коктейль – явно напоказ поигрывая бицепсами. Я признавал: у него впечатляющие бицепсы. Напоследок он еще расправил спину и приподнял плечи. На миг мне показалось, что мы стоим посреди джунглей, спустившись на несколько ступеней по эволюционной лестнице.
Затем это произошло. Я выдал первый кредит. Это было не очень сложно. Трое детей в том возрасте, когда они обладают уникальным талантом канючить, пока не получат желаемое. И отец, у которого денег в обрез – только на то, чтобы заплатить за входные билеты. Я вслух предположил, что его финансовое положение достаточно шатко. Он согласился и, понизив голос, спросил, нахмурив свои густые брови, какое мое собачье дело. Совершенно не мое дело, кивнул я. Иначе и быть не может. Но я могу выдать ему небольшую сумму прямо сейчас. После этого короткого обмена репликами он ввел свои данные в лежащий на прилавке айпед; я открыл на его имя кредитный счет и перевел на него деньги. Подошла Минтту К и сказала, что заказанные материалы доставят завтра, а пока мне придется просто рассказывать посетителям о возможности получения займа. Я никогда не занимался продажами, но я быстро нашел и освоил самый эффективный способ предлагать клиентам новую услугу. Сначала я намекал, что вижу: с деньгами у них туго – и тут же предлагал помощь. Схема заработала. Как я и думал, многие люди нуждаются в небольших суммах, сотне или двух евро, чтобы облегчить себе жизнь. Для меня стало сюрпризом, что значительное число посетителей выразили желание воспользоваться максимальным займом в две тысячи евро. Это было тем более удивительно, что ценник Парка приключений находился у меня перед глазами, на прилавке. Достаточно было простых вычислений, чтобы выяснить, во что обойдутся билеты и посещение кафе. Помимо этого, у меня складывалось впечатление, что, стоит мне нажать Enter, показывая, что ссуда одобрена, как людей вообще переставали волновать цены. Они не обращали ни малейшего внимания на фактор, в который я вложил больше всего интеллектуальных усилий, – наш более чем справедливый процент. Ни про какой процент они и слышать не желали. Чем быстрее росло количество займов, тем меньше я все это понимал. Мне было достаточно только упомянуть о возможности получить деньги прямо сейчас, и люди соглашались на все.
Я не успел додумать эту мысль до конца, когда сообразил, что вижу у входа мужчину, который стоит здесь уже какое-то время. Сначала я не выделял его из толпы родителей, заметив периферийным зрением, – то ли он только что пришел, как многие другие отцы и матери, спешащие в Парк, заняв немного денег, то ли собирался уходить, потратив занятые деньги.
Но вскоре я понял, что этот мужчина не имеет никакого отношения к развлечениям Парка. Похоже, он ждал, когда холл опустеет и мы останемся одни. Но вот последние детские крики удалились в сторону Парка, и он подошел к прилавку.
Коренастый, крупный, он двигался решительной походкой. На нем был асфальтово-серый блейзер, рубашка в сине-белую клетку, синие фланелевые брюки и черные кожаные ботинки. Остатки светлых волос зачесаны назад. Черты лица крупные и угловатые; редкие брови. Небольшое брюшко. Он окинул холл внимательным взглядом светло-голубых глаз и перевел их на меня.
– Пентти Осмала. Полиция Хельсинки. Добрый вечер.
– Добрый вечер, – сказал я, стараясь не выдать паники. Я ждал, что рано или поздно это произойдет, и подсознательно готовился к неизбежному. Но все равно, стоя лицом к лицу с настоящим полицейским, я почувствовал, как по позвоночнику пробежал холодок.
– Я хотел бы поговорить с директором, Юхани Коскиненом.
– К сожалению, он скончался, – сказал я, удивившись про себя выбору слов. Разумеется, смерть Юхани вызвала у меня сожаление, но оставалось неясным, уместно ли оно в данном конкретном контексте. Возможно, визит полицейского связан исключительно с делами Юхани, и тогда сожалеть мне особенно не о чем.
Осмала взмахнул правой рукой, в которой держал небольшой кейс, больше похожий на коробку. Он открыл его левой рукой и достал лист бумаги.
– Кто здесь сейчас за главного?
– Я.
– И вы?..
– Хенри Коскинен.
– Ясно, – кивнул он. – Логично.
Осмала убрал документ обратно в кейс. Он молчал, явно не собираясь объяснять мне, что в этом, по его мнению, логичного.
– Мы можем с вами поговорить? – наконец спросил он, хотя его слова прозвучали скорее как утверждение, чем как вопрос. – Я бы не возражал против кофе с чем-нибудь сладким.
Я проводил его в кафе «Плюшка и кружка». Там было полно народу, и взрослые составляли меньшинство. От шума и гама голова шла кругом. В кафе витал аромат дежурного блюда – «Маминых фрикаделек с папиным картофельным пюре». Мы с полицейским молча встали в очередь. Осмала взял себе «Очень ванильный пирог», а я – «Лучший бабушкин пирог с черникой». Наливая нам кофе, Йоханна переводила взгляд с кофе на полицейского, а с полицейского на меня.