– Полиция приходит сюда, задает всякие вопросы, роется в морозильниках и все такое… – Да. Осмала окинул меня оценивающим взглядом и двинулся к следующей стене – стене Краснер. Я следовал за ним. – Я понимаю, – сказал он. – Но на данной стадии расследования я не имею права делиться с вами подробностями. Но не сомневайтесь: мы проверили самые разные версии. – Но вы же только что сказали… – Вам наверняка будет приятно услышать, – продолжил Осмала, игнорируя мои возражения, – что, если бы мы нашли между этими двумя людьми хоть какую-то связь, я пришел бы сюда с совсем другими намерениями. Мы остановились. – Буду с вами честен, – сказал он. – То же самое касается вас и этой художницы. Осмала кивнул на стену Краснер. – Вы, наверное, и сами смогли бы во всем разобраться. Но в этой ситуации все же есть нечто очень интересное. – Какой ситуации? – Неопытный владелец Парка приходит сюда из совершенно другой сферы. А здесь его поджидает сотрудница, которая успела кое-чему научиться, когда работала с умелым мошенником. И которой – на мой взгляд, несправедливо – дали срок вместе с ним. Разумеется, она сама подписала все документы, но она имела дело с виртуозом манипуляции. Можете догадаться, что мы сразу подняли это дело. Пыталась ли эта сотрудница обмануть вас? Была ли она в сговоре с Копоненом? Я смотрел на фреску. Пока я слушал Осмалу, цвета на ней как будто стали ярче и продолжали набирать интенсивность. Осмала пожал плечами. – Как вы сказали, вы ничего не заметили. Поскольку ничего и не было. Никакого контакта или связи. Лично я… – Осмала сделал глубокий вдох. – Я очень этому рад. Мне приятно видеть, как люди меняют свою жизнь, открывают в ней новую страницу. Только взгляните на эти фрески! Краснер, Таннинг, де Лемпицка, Франкенталер, О’Кифф и Янссон. Я как будто видел их впервые. Осмала полез в карман пиджака и достал телефон. – Мне пора, – сказал он. – Понимаю, – не глядя на него, сказал я. Муралы сияли, ослепительно яркие. – За таким успехом, – сказал он, – всегда стоит намного больше самоотверженности и целеустремленности, чем мы видим со стороны. Впервые за долгое время мои чувства обострились настолько, что ко мне вернулась способность строить точные расчеты, как в те времена, когда я работал в страховой компании. Я с абсолютной уверенностью знал все переменные уравнения. – Это правда, – согласился я. – Я вернусь в выходные вместе с супругой. Посмотрим на них еще раз. – Он шагнул к выходу. – Двери для вас всегда открыты, – услышал я свой голос. 35 Я сидел у себя в кабинете и продолжал делать вычисления. Вошел в программу управления выданными займами. На первый взгляд, здесь не появилось ничего, заслуживающего внимания. Я перенес всю информацию о ссудах в собственную таблицу Excel и начал просматривать каждую строчку. Вскоре я обнаружил микроскопические несовпадения. Баланс на счетах потребительского кредита уменьшался быстрее, чем это соответствовало выданным суммам. Поначалу это несовпадение было минимальным, затем более существенным, наконец – настолько большим, что это грозило обрушить весь баланс. Я сложил сумму выданных кредитов и вычел из нее сумму начального капитала. И увидел, что почти половина денег банка – чуть меньше 125 тысяч евро – по сути растворилась в воздухе. Но деньги не растворились. Они были аккуратно переведены со счета, после чего информацию о переводе удалили из книги бухгалтерского учета, а баланс подправили. Очень простая операция – всего несколько нажатий клавиш и несколько щелчков мышью. На поверхностный взгляд заметить это было трудно, не в последнюю очередь из-за большого количества ссуд, среди которых множество мелких – по пятьдесят евро. Длина списка обманывала взгляд, как ковер, которым прикрывают дыру в паркете. Из программы управления кредитами было почти невозможно увидеть, куда и когда были совершены эти призрачные переводы. Однако стоило зайти на сам банковский счет, и все делалось очевидным – здесь не наведешь тень на плетень. Я точно знал, что случилось с деньгами. Их потратили на услуги консультантов, о чем стояли отметки в соответствующей строке. Счет получателя во всех случаях был один и тот же. Одна сотня и двадцать пять тысяч евро. Консультационные услуги стоимостью 125 тысяч евро. Я откинулся назад в кресле. Кто-то об этом знал. Либо с самого начала, либо сразу после основания банка. Случившееся представилось мне в виде образов, как будто я сфотографировал каждую сцену и поместил снимки в рамку. Первая встреча с Игуаной в этой самой комнате. Мои сотрудники по одному заходят в комнату, даря мне надежду на спасение. Обмен взглядами. Последовавшее вскоре объявление об основании банка, внезапное появление первичного капитала – средств, которые я замаскировал под возросший доход от продаж. Но это не обмануло того человека, который отвечал за ежедневные отчеты по продажам. Далее – я быстро организовал подготовку сотрудников, объяснив им, что выдача ссуд должна быть максимально простой и быстрой. И один человек, имеющий определенный опыт существования в серой финансовой зоне, мгновенно увидел в моей программе нечто интересное для себя. Он понял, что неофициальная сторона наших операций станет очевидной, как только в морозильнике кафе будет обнаружено то, чего там находиться не должно. К этому времени некто, внимательно следивший за развитием событий, сделал правильные выводы. Этот человек знал, что я не буду торопиться звонить Осмале. Этот человек знал, что рано или поздно мне придется по-тихому прикрыть банковские операции и списать убытки, применив особенно изобретательный метод – нечто из разряда двойной бухгалтерии, в которой сам он прекрасно разбирался. Даже если этот некто только подозревал, что творится что-то не совсем обычное. Он знал, что ворует деньги, полученные нечестным путем – деньги, которых официально не существовало. И потому не сомневался, что я буду помалкивать, даже после того как мне удастся провести прямую линию между исчезнувшими 125 тысячами евро и его безвозвратным уходом. Я заметил, что у меня участился пульс. В душе задул ледяной ветер. Я еще раз посмотрел на результаты своих вычислений. Математика непогрешима. Она всегда говорит правду. А правда заключалась в том, что меня обсчитали. Но и это еще не все. Теперь мне казалось, что эта правда снабжена холодными когтями, готовыми меня царапать и рвать мою плоть. Чем дольше я смотрел на цифры, тем сильнее дул у меня внутри ветер, а когти обретали кинжальную остроту. Наконец я сдался и позволил шквалу обрушиться на меня. Две недели спустя К полудню парковка заполнилась. Шум и суета внутри Парка предвещали наступление лучшего воскресенья года. Количество проданных билетов подтверждало, что для нас это самый прибыльный день в году. Я ощущал это и как личную, и как финансовую победу – с такими темпами продаж мы расплатимся с долгами быстрее, чем я предполагал, но одновременно это означало, что меня швыряет от одного кризиса к другому. Только за последний час произошло несколько инцидентов, от растянутого запястья до поддельных входных билетов, от остановки работы одной из горок, механизм которой кто-то заблокировал с помощью жвачки, до пары скандалящих мамаш, которых пришлось вывести наружу и усадить в их машины. В этот безоблачный прохладный октябрьский вечер я стоял около машины и слушал ругань одной из мамаш, когда получил сообщение из кафе «Кренделек». Короткое и по делу: но ничего другого от Йоханны я и не ожидал. Мамаша в машине дважды показала мне средний палец: сначала выезжая с парковки, а затем дав по газам и устремившись прочь. Я нашел Йоханну на безупречно чистой кухне. В этом не было ничего удивительного – Йоханна так предана своему кафе, что у нее все работает как часы. Увидев меня, она кивнула. Мое первое впечатление о ней как о бесстрашной и твердой, как камень, участнице соревнования по триатлону нисколько не изменилось. Я по-прежнему ни разу с ней толком не разговаривал – мы в лучшем случае перекидывались парой слов. Да и надобности в том не было. Даже сейчас мне казалось, что все процессы на кухне идеально синхронизированы: духовка, фритюрница, обе посудомоечные машины, миксер с насадкой размером с небольшую бетономешалку – все функционировало без малейших сбоев. На поверхностный взгляд я не нашел ничего, что могло бы вызвать у нее затруднения, ради которых она позвала меня на помощь. Но не успел я ничего сказать или спросить, как она указала на один из высоких табуретов. – Присаживайтесь, – пригласила она. – Нам надо поговорить. – Хорошо. – Восемь минут, – сказала она, ставя в духовку противень с круассанами жестом, каким игрок в керлинг посылает в мишень камень, только Йоханна делала это быстрее и с еще большей точностью. Она закрыла дверцу духовки и бросила взгляд на свои умные часы. – Должно хватить. Я не понял, что она имеет в виду: время выпечки круассанов или время нашей беседы, поэтому просто молча ждал. Я сообразил, что за последние несколько недель уже второй раз вступаю в схватку со временем и сдобными булочками в духовке. – Вы наверняка заметили, что у нас кое-что пропало, – сказала она, вроде бы кивнув в сторону морозильника. – Вам больше не надо об этом беспокоиться. Это все, что вам надо об этом знать. Теперь я на сто процентов убедился в своей правоте. – Спасибо, – неуверенно произнес я. – За куриные крылышки. – Как я уже говорила, это я должна вас благодарить. Но у вас ведь пропало что-то еще? По-моему, все это развивалось как-то слишком быстро. С другой стороны, если Йоханна уже знает… Точнее, когда она все узнала… Если морозильник – показатель, то не исключено, что ей известно даже больше, чем мне. Стремительная переоценка ситуации подсказала мне, что дело должно быть в этом. – Сто двадцать пять тысяч евро, – сказал я. – Какие-нибудь предположения? Опять все слишком быстро. Но если она уже знает основное, значит, я могу озвучить собственную теорию. Все равно больше у меня ничего нет. Только теория. – Это сделала она, – сказал я. – Это сделала Лаура. Я могу только предполагать, когда все началось, но думаю, что знаю. Она зашла ко мне в кабинет и узнала в одном из моих посетителей своего знакомого. Я про себя называл его Игуаной. Возможно, он был связан с ее бывшим возлюбленным, ради которого она в свое время села в тюрьму. Лаура поняла, что у Парка финансовые трудности. Может быть, она поняла это еще раньше, когда был жив Юхани. Позже вы заглянули в морозильник и обнаружили там тело, которое спрятал я. Она всегда отзывалась о вас в самых лучших выражениях и именно вас просила посидеть с ее дочерью. Из этого я вывел, что вы поддерживали дружеские отношения. Думаю, я знаю, где и когда вы познакомились. Я сделал паузу. Йоханна молчала, но ничего не отрицала. И я продолжил: – Возможно, одна из вас узнала человека в морозильнике. Затем я поделился с Лаурой своими планами об основании банка. Как человек, сведущий в вопросах финансового состояния Парка, она знала, что собственного капитала у нас на это нет. Она знала, что деньги должны прийти извне, как знала и тех, с кем я имел дело, а потому понимала, что это будут грязные деньги. Все сотрудники быстро освоили новое программное обеспечение банка. Но Лаура отлично разбиралась в банковских переводах и знала, как сделать, чтобы часть их прошла ниже радаров. И каким критериям они должны соответствовать, чтобы внешне все выглядело вполне законным. Она знала, что я не считаю справедливым процент, который требуют себе коллекторские агентства, как знала и то, что я не обращусь к Осмале. Вы ведь сразу его узнали? В этом я практически уверен. Лаура понимала, что со временем я со всем этим разберусь. Ей оставалось последнее – показать, что больше с Парком ее ничего не связывает. Она забрала деньги и исчезла. На лице Йоханны не дрогнул ни один мускул. Она покосилась на свои умные часы. Кажется, в этот момент на нем все же что-то промелькнуло. Я впервые видел ее чуть обеспокоенной. Возможно, виноваты были сгоревшие круассаны, но я отбросил это предположение. Дело было не в них. – Нет, – сказала она. И посмотрела мне в глаза. – Это теория… – Я не это имела в виду, – сказала она. Кухонные агрегаты издавали ровный гул. Если бы не их низкое урчанье, на кухне стояла бы мертвая тишина.