– Да-да, – подтвердила Кротова. – Вон и камышинка сломана, с венчиком… – Это не камыш, Света, это рогоз. – Участковый разулся и закатал брюки. – Да, пожалуй, вам тут по пояс. – Светка рассмеялась и тут же посерьезнела – все же, ситуация была не та. – А я мелкий путь знаю, вдоль бережка. Подмигнув девушкам, старлей бесстрашно зашагал по воде, по самой ее кромке. И действительно, даже не замочил брюк! – Труп-то в деревню унесли? – Дорожкин выглянул из-за камыша. – В деревню. Староста носилки дал! – Тогда – айда! – Кивнув на видневшиеся за деревьями крыши, крытые серебристой ольховой дранкой, участковый махнул рукой. Впрочем, тут же охолонул: – В общем-то, вы мне там и не нужны больше. Можете пока тут… искупаться. Кротова передернулась: – Вот уж спасибо! Б-р-р… Мы лучше тоже в деревню. А, девчонки? В магазин заглянем. А то как-то совсем уж… – Да, – переглянувшись, дружно кивнули подружки. – Мы тоже в деревню. – Так и я начну с магазина, – заводя «Урал», усмехнулся Дорожкин. – Ну, а уж потом к старосте… А дальше – видно будет. Как фельдшера-то, говорите, звали? – Алексей. Магазин сельской потребкооперации (сокращенно – сельпо) располагался на самом краю деревни, у леса. Впрочем, лес здесь был везде. Маленькая – десятка полтора домов – деревенька, каким-то чудом уцелев во времена хрущевских «агрогородов» и почти насильственного переселения людей на центральные усадьбы колхозов, больше уже не росла, не развивалась, постепенно теряя людей. Ни школы, ни почты, ни медпункта там отродясь не имелось, что и понятно – рядом большое село Лерничи. Правда, случись что, до Лерничей еще надо как-то добраться, но это уж дело десятое. У кого мотоцикл, у кого лошадь… Будет нужда – доберутся. А то и пешком, всего-то с десяток верст, эко дело! Как при таких условиях в Рябом Пороге еще не закрыли магазин – приезжим было не очень понятно. Но местные-то знали, что к чему. Леспромхоз! Лесорубы, водители лесовозов, трелевочников, сплавщики – вот кто постоянно заглядывал в этот маленький магазинчик, издали напоминавший избушку на курьих ножках. Ну, иногда захаживали и матросы-речники с Койвы-реки – эти приходили за водкой, по старой просеке, по принципу – бешеной собаке триста верст не крюк! Вот кто делал выручку. Лесорубы да речники – народ не бедный, и потому магазин считался очень даже рентабельным. Потому и не закрывали. – Здравствуйте! – первым поздоровался участковый. – Здрасте-здрасте! – Стоявшие в очереди три бабули в платках разом обернулись, пожирая глазами вошедших. Ну, интересно же! Участковый – понятно. А кто это с ним? Эвон, какие девки – тоненькие, сухолявые, видно, что городские. Продавщица – юная и вполне симпатичная брюнеточка с аристократически тонким лицом – всплеснула руками: – Ой, Игорь Яковлевич! Какие люди! Ого! Женя, Катя… Светка! – Здорово, Галюнь. – Дорожкин снял фуражку. – Ты вместо тети Маши, что ль? – Ну да. – Девчонка скривилась, словно от зубной боли. – Как всегда, как тетю Машу в отпуск, так меня – в эту глушь! – Наверное, залетчица! – пошутил участковый. Девчоночка, между прочим, обиделась: поджала тонкие, аккуратно накрашенные модной перламутровой помадой, губки: – Скажете тоже! Просто знают, что родичи здесь у меня. Вот и посылают. Как будто больше некого! Ладно еще сейчас, а зимой? Дрова, снег – топи эту чертову печку… Уеду! – вдруг решительно заявила продавщица. – Вот выйду замуж и уеду в Тянск! Навсегда. Только меня тут и видели. Тебе, баба Маня, чего? – Да мне б сахарку килограмм пять. – По два в одни руки! – Ой, Галенька… У меня ж, сама знаешь, внуки… А как варенье варить? – Ну… если Игорь Яковлевич разрешит… Игорь Яковлевич разрешил. Заодно уточнил, кто тут вчера работал – Галя или тетя Маша. – Говорю же – тетя Маша в отпуске! Четыре семьдесят с тебя, баба Маня. – Ой! – расстроилась хитроглазая старушка. – Почто так дорого-то? Что, разве не по девяносто копеек кило? Галя строго поджала губы: – По прейскуранту – девяносто четыре! По девяносто кончился. – Это не Гавриловна ли забрала? – Кто надо, тот и забрал, – щелкнув счетами, хмуро отозвалась продавщица. – Так! Дальше кому что? Быстрее давайте, скоро на обед закроюсь… Угроза подействовала: старушки заторопились – накупили черствого хлеба (явно для поросят или коровы) и сладких карамелек – «подушечек». Накупив, уходить, однако, не торопились – встали на крыльце, ушки на макушке – интересно же! – Про покойника спросить хотите? – быстро сообразила Галя. – Нет, не было. Не заходил. – А говорят, водку покупал? – Дорожкин прищурился и склонил голову набок, исподволь разглядывая скудный ассортимент сельпо: хомуты, жестяные детские горшки, ведра, хозяйственное мыло. Из продуктов были консервы «Килька в томате», ржавая заветрившаяся селедка на развес, конфеты «подушечки», соль, сахар… ну и, конечно водка – «Московская Особая» по два восемьдесят семь за пол-литра. Водку обычно брали лесорубы, деревенские – только по большим праздникам, в обычные дни обходились бражкой и самогоном. Гнали, гнали, сволочи! Участковый про то доподлинно знал и, в меру своих сил, боролся. На удивление, еще имелось и вино – болгарское, «Велико Тырново», аж по трешнице за бутылку! И для кого только? – Для ассортимента дали, – проследив за взглядом Дорожкина, усмехнулась Галя. – Хорошо, хоть всего две бутылки. Кто тут их купит-то? – Так, значит, не заходил? – Да точно не заходил. Я тут целый день как белка в колесе крутилась… Неужто б городского не запомнила? – А может, из своих кто водочку брал? – Не, свои самогонку пьют. А в леспромхозе аванс на той неделе только. – Ладно, коли так… – Дорожкин задумчиво обернулся: – Девчонки, там, на озере, что за ребята были? – Да не запомнили мы! – хмыкнула Кротова. – Больно уж мелкие. – Один, постарше, – на «Десне», черная такая рама. – Колесникова, припоминая, прикрыла веки. – Еще два велика были… Поменьше «Десны»… «Орленки», да! Один светло-зеленый, с багажником, другой светло-голубой… Участковый снова поразился и похвалил: – Отлично! Спасибо, Женя, поищем. Ладно, я – к старосте. Галь, не знаешь, дома Иван Михеич? – С утра дома был, – устало отозвалась продавщица. – Вроде не собирался никуда. А покойника они в старом амбаре закрыли. Ну, от собак да зверья… Так, девчонки! Если чего будете брать, давайте быстро! – Ладно, пошел я… За Дорожкиным громко хлопнула дверь. – А дай-ка ты нам, Галя, вина, – достав из нагрудного карманчика рубашки голубоватую трешницу, неожиданно попросила Кротова. – Вон того, дорогого. Хотя дешевого-то здесь и нет… Все ж, человек погиб. Помянуть надо. – Тогда и я с вами помяну. – Вытерев руки о грязно-белый халат, Галина покусала губы. – Коли уж такое дело. На вот тебе рублик. – Ой, Свет… – тут же спохватилась Катерина, полезла в сумочку. Женька тоже протянула рублик: – Ну, на закуску, что ли… Вообще-то Колесникова не пила, не имела такой привычки. Ну, разве что по праздникам – шампанское. Но тут… Все же права Галя: помянуть надо. * * * Проводив взглядом ушедших девчонок, Максим вышел на лесную дорогу, где сразу же наломал веток – отбиваться от комаров, – и принялся терпеливо ждать гостей. Разгорался день, солнце припекало все жарче, и комары сразу же куда-то пропали сами собой, даже редкие слепни и те разлетелись. Молодой человек уселся на старый древесный ствол, когда-то поваленный бурей, и серьезно задумался. О смерти и о жизни вообще… Со смертью близкого человека (да, пожалуй, можно было сказать и так) ему пришлось столкнуться еще школьником, тогда погибла молоденькая и красивая практикантка, учительница французского Лидия Борисовна. Лида… Максим даже не думал, что когда-то переживет эту боль. Но тогда это был все же близкий человек, которого он хорошо знал, здесь же – чужой, незнакомый. И тем не менее на душе было паршиво, наверное, от того, что смерть эта случилась вот здесь, совсем рядом, и так повлияла на всех. Жаль, конечно, что так… Но все же надо жить, думать именно о жизни, о своей дальнейшей судьбе. Женька… Как-то она и не особенно обрадовалась. Нет, обрадовалась, конечно, но… Совсем взрослая стала. И очень красивая – да. Впрочем, она всегда была красивой, это, может, Максим не замечал сначала, потому что она маленькая была. А потом все по переписке, в конверте – фото и прочие бумажные поцелуйчики-приветы… Все же три года не виделись! Три года… А как же Вера? Знала бы Женька… Хотя узнала бы, и что? Связывало ли его с Женей какое-то чувство, большее, чем просто дружба? Да черт его знает. Сложно сказать. Вообще, нравилась ли ему Женька? Сейчас – точно да. А три года назад? Ну, она тогда совсем еще была мелкой. Ребенок – что уж тут говорить. Но теперь… теперь – да, красотка! И словно бы какая-то… чужая, что ли. Так ведь за три года выросла, повзрослела. Теперь уже не та восторженно-наивная девочка, что когда-то «липла» к Максиму и даже пыталась поцеловать… чисто по-детски. Теперь же они совсем чужие, по крайней мере, Максиму почему-то показалось именно так. А вообще, здесь вроде бы ничего, на станции. Лес, красота! Уютно даже. Если бы не эта смерть… Ну что – смерть? Жалко человека, конечно. Но… день-другой-третий – и забыли – жизнь-то продолжается, у всех свои дела. А погибшего здесь никто толком и не знал. Вообще первый раз увидели. Нет, ну надо же так! Что и говорить – судьба… Где-то за лесом, быстро приближаясь, вдруг послышался глухой рокот двигателя. А вот из-за поворота появилась и сама машина – знакомый серо-голубой мотоцикл – трофейный «БМВ» соседа, дяди Ефима Потапова. На рыбалку собрался сосед. Или это не он, а сын его, Юрик? Хотя нет, не Юрик…