Ревякин с удивлением приподнял брови: – Эвакуироваться? Зачем? Ведь не война. И вообще, кто вам сказал про убийц? Кто ее закопал, зачем – не установлено! – О-ох… – Может, и вообще, просто незаконное захоронение… – вдохновенно врал Игнат. – А то сразу – убийство! Вы-то здесь с начала месяца. И что – много убийц в лесу видали? – Ой, Игнат Степанович, я серьезно! – И я серьезно. Оснований для паники нет, – строго промолвил опер. – Ну, конечно, если кто из детей вдруг захочет уехать – тогда организуйте. – Ой, не знаю, что и делать. – Начальница устало вздохнула и совсем по-детски шмыгнула носом. – Не знаю… – Начальству вашему сообщите. – Ой! Точно! – С детьми проведите собрание. Успокойте. Понимаю, что трудно, – покачал головой опер. – Ну, а судьба станции от вашего начальства зависит. И еще от родителей. – Боюсь, не разрешат закрыть. – Анна Сергеевна скорбно поджала губы. – Отрапортовали уже, отчитались… А случится что с детьми – меня виноватой сделают. – Ничего больше не случится! – повысил голос Игнат. – Сейчас тут такая суета начнется! Наша милицейская работа. Дело-то не шуточное – всю округу на ноги поставим. Если и есть рядом злоумышленник – так испугается, затаится… Коли он сейчас вообще здесь, в чем я лично сильно сомневаюсь. – Ох, Игнат Степанович, успокоил. – Вздохнув, начальница неожиданно улыбнулась – красивая и еще достаточно молодая женщина, задерганная работой и этим вот жутким случаем. Кстати, сейчас она забыла пристегнуть шиньон, стояла бледная с распущенными волосами… – Капли какие-нибудь выпейте, – посоветовал милиционер. – Ну, от нервов. Есть? – Да есть. Ой, надо Тае оставить… и Елене Сергеевне – они к ужину с детьми придут, а тут… это! – Да я увезу уже. До мотоцикла с ребятами вон дотащим. – Ой! А мы тут одни… – Дорожкина вам оставлю. Скоро вернется, уж пора бы… Дорожкин вернулся не один – с Гольцовым. Подвез по пути. Узнав про новый труп, озаботился: – Деревенских опросим. Ну, и юннатов этих… – Юннатов – разве что по аспиранту, – негромко предостерег Игнат. – Девчонку еще до них… Валя сказала. – Личность бы установить. – Участковый покачал головой. – По лицу, увы, вряд ли… – Хотя бы по одежде: платье-то вон, нарядное! Такое не на каждый день – на выход надевают. И вон еще, лодочки… А сумки нет! – Забарахолили сумку. И часики, верно, были… – Серег тоже нет – из ушей вырвали. – Ограбление? – Похоже… – Ревякин тихонько рассуждал вслух. – Может, и снасильничать хотел, она вырвалась, догнал и – ножом… Валь! Ты со мной в город? – Конечно. – Докторша повела плечом. – Прямо к Варфоломеичу, в морг, ты же труп повезешь? – Так я о том и… – Ох, Игнат, Игнат, я все-таки врач, не забывай! – Да уж… – И вот еще что… – Подойдя к милиционерам, Валентина оглянулась по сторонам и понизила голос: – Насчет удара… Понимаете, у меня такое впечатление, что погибшую на нож насадили. Слишком четко все! Ну, выскочили, дернули за руку и – на нож. Сразу! Никаких разговоров и прочего… – То есть за ней специально следили, выслеживали… – задумчиво протянул Дорожкин. – В сумочке, верно, деньги были… И серьги ценные, и золотые часы – какая-нибудь плоская «Заря»… А, Игнат? Надо местных шерстить, опрашивать. Того же Гольцова. – Да! – Игнат вскинул голову. – Кстати! Давай-ка его сюда… Взглянув на труп, Гольцов скривился: – Господи… Кто ж ее так? Да тут уж вряд ли… Лицо вон, все черное… Не, не узнать… – А платье? Платье-то приметное! – Начальник! Я на баб, а не на платья ихние смотрю. Про платье вы лучше баб и спрашивайте. – Ладно, свободен… пока… А вот тут он прав, – отпустив Гольцова, задумчиво протянул опер. – Как говорят французы, шерше ля фам. Ищите женщину! – Судя по всему, она в Рябой Порог шла. – Или из Рябого. Но точно не на огород или там… на рыбалку. Одета-то как… Неужто такое платье, да не заприметили… Черт, вот прямо бы сейчас кого из Рябого Порога… – Так продавщицу можно, Галю… – вдруг вспомнил Дорожкин. – Я сейчас с Катей и съезжу. Катя ее знает, уговорит. Рябой Порог… Подожди-подожди… К нам в дежурку одна гражданка обращалась – Воропаева, как раз оттуда. С неделю где-то назад… Дочь у нее пропала! – Та-ак! – Говорит, уехала в Ленинград – и ни слуху ни духу. Не звонила даже. Мы запрос отправили… Пока ничего. – Ну, деревенские вообще по межгороду звонить не любят. Больше – письмами. Ну, а если что срочное – телеграмму… В общем, вот что Игорь, давай-ка эту Воропаеву сюда. – А если… – Если дома не застанешь, оставь повестку. Анна Ильинична Воропаева оказалась дома. Привезли. Пропавшую дочь она узнала сразу. – Платье… ее… Настена-а, доченька… А-а… Дорожкин поспешно увез женщину обратно. – Понимаете, сначала надо тело в морг, потом – хоронить. – Заберу! Сейчас заберу! Отдайте… – Да нельзя же так! Вернувшись с хмурым лицом, участковый протянул Ревякину список: – Вот что было при ней… Едва ведь разговорил! – Понятно. Так… Сумочка… – вполголоса зачитал Игнат. – Ага! Бежевая, из искусственной кожи, куплена здесь же, в местном сельпо, за пять рублей восемьдесят копеек. – Дешевенькая… – Ага… В сумочке документы – паспорт, и в кошельке – двадцать два рубля денег. Еще серьги, пластмассовые, модные, по шесть рублей… Часики «Эра». Воропаева говорит: отдали где-то рублей двадцать… – Недорого. – Да уж. – Ревякин поднял глаза. – Это что же, получается, девчонку за дешевые часы убили? – Кому и это – деньги. – Так-то оно так… Ладно. Поглядим. Чувствую, скоро пришлют прокурорского. – Пропал мой отгул. * * *