— Не всё так однозначно. Давай не будем Сашу обсуждать. Так зачем ты приехала? — Сказала же. Ой, ну хорошо. Я хотела узнать, жив ли ты тут вообще. Раз телефон не берёшь. — В газетах бы написали. — И посмотреть наконец своими глазами, как ты тут живёшь. — Зоренька, скажи просто, что соскучилась. У Сашки глаза на лоб лезут от их пикировки. Нет, она прекрасно знает, как Всеволод Алексеевич умеет язвить. Но не ожидала, что Зарина интересный собеседник. И в беззлобном переругивании старых супругов есть некое неуловимое очарование. И как-то даже забываешь, увлёкшись, что сегодня с утра сбылся один из твоих самых страшных кошмаров. А теперь этот кошмар, переодевшись в розовую флисовую пижаму, лежит в комнате для гостей, то есть твоей бывшей спальне, и ведёт беседы с сокровищем. Кошмар и сокровище. Милейшее сочетание. Так, ладно, хватит. Усилием воли Сашка заставляет себя уйти из коридора. У неё полно дел: со стола на кухне надо убрать, об ужине позаботиться. Раз уж ещё один едок на голову свалился. А снег всё ещё идёт. И дорожку к калитке уже замело, и на проводах снег лежит. Хочется надеяться, что ничего не отключится, свет там или вода. В Прибрежном снег — настоящая катастрофа, сразу все блага цивилизации отваливаются. Так что посуду лучше помыть, да и воды набрать в самую большую кастрюлю, а то мало ли. Сашка возится по хозяйству, стараясь больше не думать о Зарине и о том, что Всеволод Алексеевич прекрасно проводит с ней время. Жена. Уважать. Не оценивать. Интересно, а что она ест? Сашка собиралась на ужин потушить капусту с варёными яйцами. Она такое вообще будет? У них тут всё же не ресторан. Судя по рассказам Всеволода Алексеевича, для Зарины еда раньше готовилась отдельно, а для Туманова отдельно. Сашка заглядывает в холодильник. Молоко закончилось, йогурт всего один. А если вечером Всеволод Алексеевич захочет перехомячить? В таких ситуациях йогурты очень выручают. Как-то не ожидала она, что температура резко опустится, и дождь превратится в снег. Может, дойти до магазина? Ну присмотрит за ним жена полчасика? Как-то же раньше справлялась. Но прежде, чем она успевает додумать эту мысль, сокровище само появляется на кухне. — Во-первых, мне никто не намазал колено, — заявляет он. — Я так понимаю, что в связи с появлением Зарины Аркадьевны меня больше не любят и заботиться не будут? Тон шутливый, а глаза серьёзные. — Господи, Всеволод Алексеевич! Простите, ради бога, у меня голова уже кругом. Всё как-то так… слегка неожиданно. — Слегка, да, — хмыкает он. — А, во-вторых, нужно заправить инсулин в дозатор, он мигать начал. — Хорошо, идите в спальню. Я сейчас приду. Сашке очень стыдно. Он про колено с самого утра говорит, а она так и не удосужилась к нему подойти. Ну да, Зарина со своим давлением, и что? В стационаре у тебя было одновременно и пять больных, и даже десять. Как-то же успевала за всеми сразу смотреть? Она открывает холодильник, привычно тянется к кармашку на дверце, в котором лежат ампулы инсулина. И понимает, что кармашек пуст. Как так? Сашка никогда не допускает, чтобы не было запаса. Если берёт последнюю ампулу, тут же идёт в аптеку. — Всеволод Алексеевич, а как могло получиться, что у нас запаса инсулина нет? Была же ещё ампула. Туманов, уже начавший путь по коридору к спальне, останавливается, оборачивается с несчастным видом. — Ой… Я её разбил, вчера. Случайно. Хотел тебе сказать и забыл. — Как разбили? Они же потому и решили, что Сашка будет дозатор заправлять. Чтобы у него ничего не разбивалось. — Резко дверцу холодильника открыл, хотел яблочко взять, а она покатилась и разбилась. Потрясающая история. Насколько резко надо было дверцу открыть? Рвануть в отчаянии, умирая от голода, что ли? — Понятно. Так, быстро мажем колено, и я пошла в аптеку. Всеволод Алексеевич, ну вы даёте, конечно… — Не ругайся. — Господи, да когда я на вас ругалась? — Вот и не начинай. Двух мегер под одной крышей я не переживу. Сашка тяжело вздыхает. В спальне быстро разбирается с его коленом, потом заглядывает к Зарине, немного смущаясь. Мало ли, вдруг спит человек. Но Зарина даже дверь не закрыла. Лежит с телефоном, что-то в нём смотрит, без очков. Линзы у неё, что ли, или зрение корректировала? — Зарина Аркадьевна, мне нужно в аптеку за инсулином. Вы присмотрите за Всеволодом Алексеевичем? — Как быстро мы перешли к формату шведской семьи, — раздаётся ехидный комментарий. — Присмотрю, Саша. Сашка хмыкает и торопливо идёт к выходу. На улице первым делом достаёт пачку сигарет. Это дело надо перекурить. * * * Как Сашка и предполагала, снег парализовал весь город. Машины не ездят, люди не ходят или ходят, но очень медленно. Сашке вспоминаются годы на Алтае, где засыпало каждую зиму и на все четыре-пять месяцев. А не раз в три года и на два дня, как здесь. Но к хорошему всё же быстро привыкаешь, и она тоже старается идти аккуратно по ставшей скользкой плитке. В ближайшей аптеке инсулин только отечественный, так что приходится топать до следующей. В обычной ситуации взяла бы такси, но что-то подсказывает, что ни одно такси сейчас не приедет, быстрее пешком. Она не успевает дойти до аптеки, как раздаётся телефонный звонок. — Да, Всеволод Алексеевич? — А ты скоро? — Что, уже плохо? — пугается Сашка. Мигать дозатор начинает заранее, это раз. Без инсулина он может обходиться около часа, это два. Ну и если не жрать тортики, запивая газировкой, то так быстро ничего фатального не случится, это три. — Мне грустно. Лежу тут, такой одинокий, никому не нужный. Ничего себе, предъявы. — К жене сходите, развлекитесь, — не удерживается она, чтобы не съязвить. Нет, ну правда. Он же не один остался. Они прекрасно общались с Зариной, наверняка ещё не все темы обсудили. — Не могу, — серьёзно возражает Всеволод Алексеевич. — У меня же колено намазано. Только согрелось и отпускать начало. Сейчас встану и всё сначала. И кушать уже хочется. — Так, вот с «кушать» давайте потерпим, пока я инсулин не принесу, хорошо? Я быстро, Всеволод Алексеевич. Сашка кладёт трубку и нервно закуривает, забыв, что почти дошла, и придётся либо стоять на пороге аптеки докуривать, либо бросать почти целую сигарету в урну. Ну честное слово, её нет дома двадцать пять минут, а он уже названивает. И не один ведь. Или поэтому и названивает? Покупает сразу двадцать ампул инсулина. Больше нельзя — у него не такой долгий срок хранения. Традиционно прихватывает леденцы для сокровища и, секунду подумав, таблетки для стабилизации давления. Для Зарины Аркадьевны. Едва выходит на улицу, как телефон снова звонит. Берёт, не глядя. — Да, Всеволод Алексеевич. — Это Зарина. Саша, он требует еду, говорит, сахар падает. У него правда руки дрожат. Что можно ему дать? — О, господи! Зарина Аркадьевна, мёд в холодильнике стоит. Ложку или две. А потом горячего чаю, сладкого. Только обязательно горячего. А мёд прямо сейчас, пока чайник греется. Точно падает? Не поднимается? Он же без инсулина. Хотя, если руки дрожат… Глюкометр у него на тумбочке. Я сейчас приду. Вышла на полчаса, называется. А если бы Зарины дома не было? Впрочем, тогда бы она не вышла, скорее всего. А что делала? Без инсулина его не оставишь, а с собой по такой погоде не потащишь. Может, предложить Зарине Аркадьевне переехать? Домик у моря, как-никак. Чем чёрт не шутит? Они уже неплохо ладят. Сашка добирается до дома за рекордные десять минут. Проходит, не разуваясь, оставляя мокрые снежные следы на полу. — Ну что у вас тут? У них тут уже всё в порядке. Всеволод Алексеевич сидит в постели, пьёт чай. В одной руке чашка, в другой ложка. Вазочка с мёдом на пузе стоит. Зарина пытается включить глюкометр, но явно не может разобраться в куче кнопочек — глюкометр у них самый навороченный, почти компьютер. Что забавно, этот засранец прекрасно знает, как управлять глюкометром. Но молчит, делает вид, что не в курсе. Видимо, не очень хочет, чтобы ему лишний раз пальцы кололи. — Всеволод Алексеевич, что за показательные выступления? Как можно уронить сахар без инсулина? Как? Вы чудо природы. — А вы бы меня ещё реже кормили, — беззлобно огрызается Туманов, с явным удовольствием облизывая ложку. — Две женщины в доме, а куска хлеба не допросишься. — А шанежки тебе не приготовить? — хмыкает Зарина. — Что? Какие ещё шанежки? Сашка, убедившись, что ситуация не критическая, раздевается, после чего забирает у Зарины глюкометр. — Давайте я. Всеволод Алексеевич, руку, пожалуйста. И не надо такое лицо делать. Может, у вас всё-таки высокий сахар, а вы сладости трескаете. Так, и маечку поднимите, я дозатор заправлю с вашего позволения. — Обыкновенные, — Зарина внимательно следит за её действиями. — Приезжает он как-то с гастролей, спрашивает, что на обед. А на обед был суп какой-то, щи, вроде. И плов на второе, кажется. В общем, что-то банальное. И он заявляет, мол, ты ничего вкусного не готовишь, фантазии никакой. Есть же интересные рецепты. Шанежки, например, на дрожжах. Так и сказал, на дрожжах. Как будто их на чём-то ещё можно приготовить. — А что это вообще? Сашка привычно прокалывает ему палец, набирает капельку крови на полоску, вставляет полоску в глюкометр, обрабатывает место прокола и, так же привычно, уже машинально касается пострадавшего пальца губами. В последний момент сообразив, что они с Тумановым не одни. И замирает. Всеволод Алексеевич хмыкает, заметив её замешательство, и слегка сжимает её руку. Сашка тушуется ещё сильнее. А Зарина невозмутимо продолжает. — Ватрушки это, несладкие. С картошкой. Финно-угорское блюдо. Ничего особенного, просто название экзотическое. И нужны ему были шанежки, как козе баян. Кто-то повыпендриваться захотел. Вот как сейчас. Мне было гораздо интереснее, где он таких слов набрался, и кто ему шанежки готовил. На гастролях-то. — Да никто. Угостили нас где-то, на всё тех же гастролях, — ворчит Всеволод Алексеевич. — Почему меня сразу подозревают в чём-то плохом? Ай! Сашенька, можно понежнее? Сашка стала заправлять дозатор, не отсоединяя, и чуть задела канюлю. — Господи, да с тобой и так как с писаной торбой носятся, — закатывает глаза Зарина. — Саша тебе разве что в задницу не дует. Святая девочка.