Сашка усиленно молчит. Верхом глупости было бы сейчас объяснять, что большая часть её одежды подобрана как раз Тумановым. Ага, а потом ещё объяснять, что он не стал ломать её самовосприятие и рядить в платья с рюшами. А максимально корректно подсказывал, какие вещи ей подойдут и по стилю, и по характеру. — Нет, ты всё-таки напиши на телевидение, в эту передачу! Люди ж там не дураки сидят. Смотри, какую красотку сделали! Сашка поднимает взгляд от телефона на экран телевизора. Тётка одета в брючный костюм лимонного цвета. Сам по себе он, может, и неплох, но тётка в нём выглядит нелепо. Сашка пожимает плечами и снова утыкается в телефон. А маму это, похоже, бесит. — Тебе не интересно, да? Вот в кого ты такая уродилась, а? Ты же не женщина, ты полумужик. Нормальные девочки мамины платья примеряют, краситься пытаются. А тебе всё до фени всегда было. — Не всегда, — спокойно сообщает Сашка. — Классе в пятом я ещё хотела наряжаться. Помнишь, у нас праздник был, новогодний? Что-то типа школьного бала. Девчонки наряжались принцессами. Бальные платья, кринолины, вот это вот всё. — Да. И я тебе даже привезла из Турции замечательное розовое платье. — За два года до этого, и к пятому классу я с трудом в него влезала, но неважно. К розовому платью надо было надеть белые колготки и туфли. И как-то всё это не усрать по зимней слякоти в Мытищах. Я пошла в ботинках, со второй обувью, как дура. Но колготки всё равно заляпала. И замёрзла как собака, потому что в платье без рукавов и куртке зимой слегка холодновато. И надо мной ржал весь двор, когда я шла в куртке, из-под которой торчал розовый подол. И в ботинках-говнодавах. Это сейчас так модно, а в моём детстве, знаешь ли, мода была иной. — Ты мне так выговариваешь, как будто я в чём-то виновата. Другие девочки же как-то смогли прийти красивыми? — Да. Их папы привезли на машинах. И потом забрали домой, после праздника. — Ну извини, что мы не были так богаты, как твои одноклассницы. — А причём здесь богатство? У отца была машина. Вам просто было насрать. Всегда, обоим. Я вообще не понимала, как мне одеваться. Мне не с кого было брать пример, мне никто не мог подсказать. Я в шестом классе спрашивала у подружек, как сделать так, чтобы на джинсах мотня не висела. А они не понимали, о чём я спрашиваю, потому что у них не висела. Потому что им покупали джинсы по размеру, а не привозили из Турции какие попало. Или не отдавали какие не продались. Я в карманы вату набивала, чтобы штаны на бёрдах натягивались. — У тебя всегда были лучшие вещи! — Но всегда не по размеру! И никогда не те, которые я бы выбрала сама. А туфли сорокового размера помнишь? У меня был тридцать шестой, мам. Они сваливались с ног, и я шла по стеночке, чтобы не упасть. А потом «ой, доча не научилась ходить на каблуках». Да доча еле отучилась не шаркать, потому что прошаркала половину школы. Ещё раз, мам, вам просто было насрать. А потом стало насрать мне. И от ваших клоунских расцветок, рюшей, цветочков и розовых платьиц меня тошнит до сих пор. — Ты просто перекладываешь с больной головы на здоровую. Сейчас модно стало во всём родителей винить. Да у твоих ровесников часто дома пожрать было нечего. А ты росла в обеспеченной семье, тварь неблагодарная. Обиды она детские вспоминает. Ты ещё первый класс вспомни, как тебе тролля какого-то там не купили. И поплачь на груди у своего деда. Заодно попроси, он купит. Ой, да что я на тебя нервы трачу. Хочешь ходить как уродина — ходи на здоровье. Сашка уже намеревается ответить, но на плечо ей ложится тёплая рука. Опять он подкрался. Впрочем, она сидела спиной к двери. А вот маман должна была видеть приближение Туманова. Но она, видимо, настолько вошла в раж, что ей стало всё равно. — Саша, пошли спать, — спокойно говорит он, но в его голосе Сашка улавливает очень опасные нотки. Когда в бешенстве такой человек, как мама, можно не обращать внимание. Те, кто всегда орут, особой опасности не представляют. Но когда в бешенстве настолько уравновешенные люди, как Туманов, лучше бы искать пятый угол. — Пойдёмте, — Сашка встаёт, стараясь на мать не смотреть. Сам же просил быть вежливой. Сам нотации читал. Сашка идёт впереди, Туманов сзади. Но на пороге он оборачивается. — Я попросил бы вас более никогда не разговаривать с Сашей в подобном тоне и на подобные темы. Настоятельно попросил. — А вы кто, чтобы матери указывать, как ей с дочерью разговаривать? — тут же вскидывается маман. — В настоящее время я ей — всё. А кто вы — ещё стоило бы уточнить. Спокойной ночи. И дверь за собой закрыл. Развернул Сашку за плечи так, чтобы она смотрела ему в глаза. — Значит так. Сейчас в душ, горячий. И в кровать. И чтобы немедленно стёрла из памяти всё, что сегодня услышала. Пойму, что ты гоняешь новых тараканов, твоя чудесная родственница больше порог этого дома не переступит. Ты меня поняла? — Нашли чем пугать, — бормочет Сашка и поворачивается к двери. — Куда? Я сказал «в душ». — Ну одежду-то мне надо сменную взять, Всеволод Алексеевич. Стоя под горячим душем, Сашка размышляет, хлопнет ли маман дверью после всего, что сегодня произошло, и поняла ли она хотя бы, насколько вывела её милейшего Всеволода Алексеевича. * * * Маман пробыла у них ещё три дня. Ездила по объектам, смотрела квартиры, каждый раз находя "идеальный" вариант. Туманов всячески избегал общения, выходил к завтраку, когда гостья уезжала. Ужинал в спальне, уже не считая нужным объяснять это плохим самочувствием. Сашка исправно готовила, подавала и убирала, по вечерам выдерживала примерно час светской беседы. После чего уходила к Туманову, смутно подозревая, что задержись она подольше, он снова появится в гостиной, и не факт, что это кончится хорошо. Что примечательно, мама реже пыталась Сашку задеть, они обе усиленно придерживались нейтральных тем. Не всегда получалось, но некие красные линии, обозначенные Тумановым, пытались соблюдать. А потом мама уехала в Мытищи. Сашка проводила её в аэропорт, сильно подозревая, что ни одна из "идеальных" квартир так и не будет куплена. К тому, что было сказано и услышано, пока гостила маман, они больше не возвращались. Лишь один раз, когда они собирались на прогулку, и Сашка при нём сидела и шнуровала новые ботинки, купленные прошлой осенью, но еще не ношеные, Туманов, явно вспомнив звучавшие в доме взаимные претензии, мрачно спросил: — Про туфли сорокового размера — это была правда? — Да, — коротко ответила Сашка, не прерывая своего занятия. Он ничего не ответил. Но, зная его, Сашка не сомневалась, что в ближайшее время "случайных" походов по магазинам под предлогом, что что-то нужно ему, а заодно выбирается Саше, станет больше. Через годы, через расстоянья — Да ну глупости. Я уже много лет не… Да, я понимаю, что юбилей. Ну и что? Девушка, я давно на пенсии. И вообще живу в другом городе! Сашка провожает взглядом полетевший на диван телефон. Ещё бы пять сантиметров, и пошли бы за новой «говорилкой». Ну или стеклом для неё как минимум. Всеволод Алексеевич раздражённо плюхается в кресло и отгораживается газетой. Очки не взял. — Куда позвали? — осторожно интересуется она. — У очередных Верхних Елей очередной юбилей? — Если бы, — фыркает Туманов. — Там хоть денег заплатили бы. На «Песню года» меня позвали. Сашка вопросительно поднимает брови. — Вспомнили! Не прошло и пяти лет! — Всеволод Алексеевич с каждым словом заводится всё больше и больше. — Юбилей передачи, видите ли. И собирают всех «легенд». Так и сказала, зовём вас в качестве легенды. Какой-то там специальный приз учредили. И песен новых не надо петь, старую спойте. Легендам всё можно. — Это плохо? — осторожно уточняет Сашка. — Вы не согласны с тем, что легенда? — Сколько лет они меня не звали, Сашенька? А я в «Песне года» с самого её основания пел, чтобы ты понимала! — Я понимаю. Вы становились лауреатом фестиваля сорок шесть раз, — спокойно отзывается Сашка. — Я не понимаю, чего вы беситесь? Станете лауреатом в сорок седьмой, в чём проблема? — Предлагаешь поехать в Москву? — смотрит уже не возмущённо, а недоверчиво. — В декабре? Сашка с самым непосредственным видом кивает. Мол, ничего необычного нет в идее метнуться из тёплого и солнечного Прибрежного в холодную и заснеженную столицу. Потому что она прекрасно знает, как плохо и тоскливо ему в последний месяц года. За всю жизнь он привык к бешеной предновогодней гонке съёмок и концертов, привык произносить тосты и поднимать бокалы с лимонадом, начиная с ноября. Привык растягивать празднование на месяц, а то и полтора, скрашивая хмурые декабрьские дни ярким блеском новогодних декораций. И никак не может отвыкнуть. И Сашка прекрасно знает, что с самого дня рождения и до боя Курантов сокровище будет традиционно не в духе. А «Песня года» и поездка в Москву наверняка его взбодрят. — Сашенька, ты меня поражаешь. То готова костьми лечь, лишь бы я никуда не ехал, ни на какие сольники не соглашался, даже летом или весной. То предлагаешь лететь в зимнюю Москву ради одного выхода в сборном концерте. А у самого уже блеск в глазах появился. Он же мысленно уже представляет, какой костюм наденет, что скажет зрителям. Уже слышит позывные «Песни года» и гром аплодисментов. — Да у меня просто гештальт не закрытый, — Сашка встаёт с дивана, подбирает брошенный телефон, подходит к Туманову и устраивается на подлокотнике его кресла. — Я где только ни была, а вот на съёмках «Песни года» — ни разу. Очень хочу увидеть закулисье легендарного фестиваля. Покажете? Озадачился. Бровки домиком. Видимо, пытается понять, что привлекательного может быть для Сашки в привычных ему рабочих буднях. Или программу будущей экскурсии составляет? — Звоните, — Сашка протягивает ему телефон. — И соглашайтесь. Жить в гостинице будем или на Арбате? — На Арбате, разумеется! Мало я по гостиницам в жизни тёрся! — Я так и думала, — хмыкает Сашка. — Ну что ж, хозяйство тоже надо проверить. Может, там трубы текут? Или мыши завелись? — Ты ещё предложи к Зарине Аркадьевне на чай заглянуть, — хмыкает Туманов. — Вы ж теперь почти подружки. — Легко, — ухмыляется Сашка. — Звоните-звоните, пока они другую легенду не нашли. — Что?! Вот несносное создание! А сам смеётся и уже нажимает на «вызов». * * * Поразительно, но Сашка действительно радуется поездке. Казалось бы, Москва, которую она не слишком жалует. Ещё и самое мерзкое время года. Но Сашка разглядывает из окна такси мчащиеся по кольцу в четыре полосы грязные машины и проносящиеся мимо рекламные щиты, и они не вызывают привычного раздражения. И стоящий намертво Ленинский проспект не бесит. Может быть потому, что рядом уютное плечо, к которому можно прижаться? И впереди не унылые будни «работа — метро — съёмная конура», а пусть маленький, но праздник? Ей правда всегда хотелось побывать на «Песне года», увидеть закулисье легендарного фестиваля. На сам концерт не так уж сложно было попасть, билеты продавались по вполне приемлемым ценам. Но какой смысл сидеть в зале и ждать появления Туманова на три минуты, которые длится песня? Самое интересное — его встречи с другими, такими же легендарными артистами, посиделки в гримёрках с байками и розыгрышами, а может даже совместные пьянки, — всё это оставалось невидимым обычному зрителю. Конечно, она могла попросить Тоню, чтобы та её провела. Но где Сашка и где «попросить». Да и в последний месяц года коллектив Туманова с самим Тумановым во главе разрывался между съёмками и корпоративами, стараясь успеть везде, и было как-то неудобно напрягать вконец замотанную подругу. Сашка оборачивается. Всеволод Алексеевич в окно не смотрит, он откинулся на сидении, прикрыл веки и, кажется, дремлет. Но, почувствовав на себе её взгляд, тут же открывает глаза.