— Не в бане! Во вполне приличном ресторане, где он праздновал юбилей, — усмехается Туманов. — Подтверждаю, Сашенька, Зарина Аркадьевна прекрасно водит машину, не стоит переживать. — Как будто я за себя, — ворчит Сашка и идёт одеваться. Сашка очень надеется, что они не поедут в какой-нибудь ЦУМ, но едут они именно туда. Пафоснее места не нашлось. Между прочим, они живут на накопления Туманова и на редкие гонорары от его не менее редких концертов. По меркам Прибрежного он, конечно, олигарх, но в Москве можно было выбирать места поскромнее. Но у Всеволода Алексеевича абсолютно скучающий вид, как будто они в дежурный магазин за хлебом идут. Дверь перед Сашкой распахивает швейцар, она машинально говорит «спасибо» и слышит фырканье Зарины за спиной. Туманов безмятежно улыбается и вальяжно хромает к лифту. — На первом этаже парфюмерия, одежда выше, — поясняет он и, заметив, что Сашка смущена, берёт её под локоть. — Что такое? Саша, это обычный магазин с обычными продавцами. Бери пример с Зарины Аркадьевны. — В смысле изобрази презрение к жалким людишкам? — уточняет Сашка, машинально прижимаясь к его пальто. — Я всё слышу, — комментирует мадам Туманова. — По первому этажу тоже надо пройтись. Косметики у тебя, конечно же, нет? — Я не пользуюсь. А Всеволод Алексеевич ещё пять минут тут постоит, и будем приступ астмы снимать, — шипит Сашка. — Тут вонь от вашей косметики со всех сторон. — Предлагаю определиться с одеждой, а потом я оставлю вас выбирать косметику и отдохну в машине, — Всеволод Алексеевич придерживает створку лифта и пропускает дам. — Правда, Сашенька, прогуляйся с Зариной Аркадьевной. Не всё же у меня тушь воровать. Сашка снова вспыхивает. Подумаешь, один раз взяла! Жалко ему, что ли. У него классная такая, Сашка никогда подобной не видела. Унисекс. Вроде и не заметно, что красилась, а ресницы выразительнее становятся. Не то, чтобы ей было надо, просто он оставил косметичку в гримёрке, а она ждала, пока он концерт отпоёт, ну и поиграла немножко. Через двадцать минут Сашка вынуждена признать, что с Зариной ходить по магазинам одежды ещё приятнее, чем с Тумановым. Она, как и он, безошибочно вытаскивает с вешалок вещи, которые могут понравиться Сашке и ей подойти, но при этом один её вид отбивает у консультантов всякое желание лезть с советами. — Чем я могу вам помочь? — начинает девочка или мальчик в очередном магазине. А Зарина уже вскидывает руку: — Тем, что молча постоите на кассе. Саша, обрати внимание вот на это платье. — Только не платье! К нему нужны туфли, на каблуке! — Совершенно не обязательно. Хотя, с твоим ростом… Сева, твоя склонность к педофилии меня всегда удивляла. — Что? Я здесь вообще причём? Девушка, принесите мне кофе. Пока дамы определятся, я успею и кофе попить, и футбол посмотреть. Всеволод Алексеевич лезет в карман за телефоном, но Зарина его быстро приводит в чувство. — Обойдёшься без футбола и кофе. Иди сюда. Может быть, вот этот костюм? — У Саши точно такой же в Прибрежном остался. Я выбирал. — Саша, а если вот этот? Пыльно-розовый сейчас в тренде! — Только через мой труп, — возмущается Сашка. — Либо чёрное, либо тёмно-синее. — Чтобы на похороны второй раз надеть? — уточняет Туманов. — Всеволод Алексеевич! Я же просила! — Так не я в траур одеваюсь, заметь. — Девушка, а вот этот пыльно-розовый костюм есть на два размера больше? Я сама его померяю, пожалуй. Раз Александра Николаевна не хочет. Туманов закатывает глаза и усаживается в кресло, пить принесённый ему кофе. Зарина уходит в примерочную, Сашка придирчиво перебирает вешалки с чёрными рубашками. И вдруг вспоминает старый-старый сон, приснившийся ей в далёком-далёком детстве. Как идёт она из школы, спускается по длинной лестнице. Лет ей, наверное, одиннадцать или двенадцать. И с одной стороны от неё идёт вполне ещё молодой и бодрый Всеволод Алексеевич. А с другой Зарина Аркадьевна. Вроде бы они все трое даже за руки держались. Папа, мама и я. Спортивная, мать её, семья. Потом Сашка много чего про психологию узнала. И про идеализацию, и про ролевые модели, и про замещение. И про то, насколько хреновый пример она выбрала, тоже узнала немало. И запихнула она этот сон куда-то на задворки памяти. А тут вдруг вспомнилось. Совершенно случайно. * * * Когда Вольво Зарины Аркадьевны заезжает на Арбат, начинает идти снег. Когда Зарина паркуется, он уже валит крупными хлопьями, и Сашка, вылезая из машины, едва не поскальзывается. — И как ты домой поедешь? — Всеволод Алексеевич задумчиво разглядывает небо, и снежинки приземляются ему на нос. — Темно, снежно, МКАД сейчас встанет насмерть. — Сева, я тут живу, если ты не заметил. У нас темно и снежно четыре месяца в году. Как-то справляемся. — Простоишь в пробках часа три. Ещё и за рулём, ладно бы с водителем. Оставайся у нас ночевать. — Может быть, мне вообще переехать? — усмехается Зарина. — Признайся, ты всегда мечтал о гареме? Одна супчики варит, вторая салфеточки вышивает. — Одна заводит, вторая успокаивает, — продолжает Сашка, будто бы себе под нос. — Скорее, две сразу выносят мозг, — вздыхает Всеволод Алексеевич и подаёт жене руку, помогая выйти из машины. — Когда мужики думают о гаремах, они несколько иное представляют. Пошли. Сашкиного мнения даже не спросил, но у него было достаточно времени убедиться, что «девочки» поладили. И Сашка первым делом приносит в спальню Зарины комплект постельного белья, и только потом идёт разбирать покупки. — А у меня тут даже халат остался, — раздаётся удивлённый возглас Зарины из её комнаты. — И пара приличных пижам. О, и меховое манто! — Вот в нём и спи, — хмыкает Туманов, проходя мимо открытой двери. — Холодина собачья. Позвонить, что ли, на ресепшен поругаться, чтобы отопление прибавили. — Лучше сходи, — бросает Зарина. — А то они тебе по телефону пообещают и ничего не сделают. Я так пару раз уже ругалась с ними. — Нет, не пойду, сил уже нет, — Всеволод Алексеевич приваливается к дверному косяку. — Что-то я сегодня нагулялся сверх меры. И тошнит… — Я тебе говорила не жри устриц! Как вообще можно жрать эти сопли? Сходи к Саше, она даст тебе что-нибудь для желудка. — Что там случилось? — Сашка выглядывает в коридор. — Всеволод Алексеевич? Что? Сахар? Высокий? Ну-ка идите сюда. Но сама подходит быстрее, чем он отлепляется от косяка. Поднимает толстовку, чтобы увидеть цифры на дозаторе-глюкометре. Вроде бы удобно, сейчас бы мерили, возились, пальцы кололи. С другой стороны, брешет это чудо техники, потому что показывает превышение всего на две единицы, а тошнить Туманова начинает при превышении на пять единиц и выше. — Ну-ка пойдёмте, ляжем. И нормально сахар померяем. — Саша, он просто пережрал устриц, — закатывает глаза Зарина. — А сахар устрицы никак не могли повысить. Но Сашка уже не слушает. Она слишком хорошо знает сокровище и все его реакции. Устал, нервничает из-за предстоящего юбилея, отсюда и повышение сахара. Зарина его хоть немножко взбодрила и отвлекла, но он всё равно мыслями там, на предстоящем юбилейном концерте. — Пойдёмте, я как раз постель расстелила. Сашка тянет его за руку, но Туманов отрицательно качает головой, стремительно зеленеет и не менее стремительно, что для него нынешнего просто чудо, скрывается в туалете. — Я же говорила, это устрицы, — вздыхает Зарина. — А ты со своим сахаром. Чёрт, хотела же ванну принять. Верхом идиотизма было покупать квартиру с одним санузлом. Ну что ж, схожу на ресепшен, поругаюсь по поводу отопления. Сашка провожает её мрачным взглядом и думает, достигнет ли когда-нибудь такого уровня самообладания. Потом тяжко вздыхает и скребётся в дверь санузла. — У вас всё в порядке? Помощь нужна? Сахар они всё-таки измеряют, и он оказывается повышен на пять единиц. — Зря только пальцы кололи, — ворчит Туманов, устраиваясь в кровати. — Ты уже на глаз определяешь. Сашенька, приоткрой окошко. Зарина Аркадьевна очень качественно порядки навела, теперь топят, как в бане. — Да не успело ещё нагреться. Вам душно? Но окошко всё-таки приоткрывает. Укладывается рядом, берёт телефон. Вполглаза наблюдает за Тумановым, который смотрит телевизор, но Сашка спорить может, что он не воспринимает увиденное. Потому что через пять минут он поворачивается к ней. — Саша, а что, если напечатать буклеты с историей каждой песни? И раздавать их в фойе зрителям? На память о концерте. — Ага, и включить их в стоимость билета. Может ещё автограф-сессию в фойе устроим? Будете подписывать каждый буклет. Всего-то часа на три мероприятие. — Вот зачем ты язвишь? Я хочу сделать красивый и запоминающийся праздник! А ты как Зарина Аркадьевна! — Звали? Тук-тук, кстати. Можно? Зарина делает два символических удара по уже открытой двери, в проёме которой стоит. В розовой шёлковой пижаме и таком же халате. На голове у неё намотано полотенце. И, без яркого макияжа и причёски, она совсем не похожа на привычную мадам Туманову. Сашка резко отодвигается на противоположный край кровати. — Угомонись. Даже если бы вы не просто лежали рядом, а занимались тем самым, я вряд ли бы смутилась. Скорее бы удивилась. Зашла узнать, как чувствует себя Сева и есть ли в вашем доме фен. — Не дождёшься, — хмыкает Всеволод Алексеевич. — В смысле, ни того, ни другого. — А, ну да, вам же сушить нечего, обоим. Тогда спокойной ночи. — Погоди, — жестом останавливает её Туманов. — Иди сюда, садись. Посоветоваться хочу. Что ты думаешь насчёт буклетов с историей каждой песни? Сашка тихо заползает под одеяло. С головой. Потому что их натурально трое в одной постели. Ну ладно, на постели. Зарина сидит на краю и со скептической улыбкой слушает разглагольствования Туманова. А он распаляется всё больше и больше, он уже придумал какой-то номер для трёх «очаровательных певиц», которых надо соединить в одно трио, и почему-то называет их «арабесками», так что Сашке приходится гуглить. Под одеялом, ибо вылезать она не планирует. Желательно до самого юбилея. Голоса становятся всё тише, Сашка постепенно засыпает, но отдельные фразы ещё достигают её сознания. Кажется, Зарина на что-то ругается. Беззлобно, просто ворчит. Впрочем, Сашка абсолютно уверена, что со своей законной мегерой Всеволод Алексеевич справится. — Подвинься, я сяду нормально. Господи, что у тебя тут? Склад неприкосновенных запасов? — Здесь всё самое нужное, чтобы десять раз не вставать.