— Ну да, очки нужны именно под жопой, впрочем, я всегда говорила, что читаешь ты задницей. Печеньки ты, допустим, жрёшь. Отличное решение для диабетика. — Во-первых, это специальные печеньки. Во-вторых, у меня тут яблочко есть. Будешь? — Воздержусь. А расчёска тебе в кровати зачем? Если приснится симпатичная блондинка, чтобы успеть причесаться? Тогда и утюг сюда приволоки, ты ж на свидание в мятом не пойдёшь. Сумасшедший дом, думает Сашка, и окончательно засыпает. * * * А потом начинается ад. Чем ближе к юбилею, тем больше ему приходится работать. Только записали все фонограммы, и Всеволод Алексеевич заявил, что его тошнит от студии и он до самого дня рождения ни одной ноты больше не споёт, как выяснилось, что одна из «арабесок» сломала ногу, катаясь в Куршевеле. И теперь у них не трио, а дуэт, не считая юбиляра, и фонограмму надо переписывать. Потом что-то не срослось с буклетами, первоначальный спонсор отказался финансировать печать, а нового найти не успели. А текст уже написали, и Туманов уже мысленно одарил каждого зрителя этим буклетом на память. За неделю до концерта началась свистопляска с пригласительными, которых вдруг потребовалось в два раза больше, чем Всеволод Алексеевич предполагал. Куча старых знакомых резко про него вспомнила и захотела на концерт на халяву. Телефон не умолкал даже ночью, некоторые из знакомых уже забыли, что юбиляр давно не в тусовке, и в половине первого ночи чаще в кровати, а не на корпоративчике. Сашка пробовала отключать звук, но Туманов, если находил утром сообщения о пропущенных звонках, начинал ругаться. Он вообще теперь ругался гораздо чаще обычного. Сашка старалась героически молчать, понимая, что это, во-первых, непосильные нагрузки, в том числе нервные, а во-вторых, постоянно высокий сахар. На фоне всё тех же непосильных нагрузок. Лишние билеты для приглашённых взяли из кассы, заодно выяснив, что продажи не впечатляющие. За три дня до концерта свободной оставалась четверть зала, в основном дорогой партер. Его легко раскидали по приглашённым, но Всеволод Алексеевич ещё больше погрустнел. Сашке даже не требовалось с ним разговаривать, чтобы понимать ход его мыслей. «Не любят, забыли, вышел в тираж». Хотя как по ней, проблема была в запредельной стоимости билетов. Цены определяли организаторы, явно пытаясь отбить «подаренную» Туманову аренду, а его целевая аудитория бабулечек вряд ли жаждала отдать полугодовую пенсию за концерт любимого артиста. Но нервничать это сокровищу не мешало. А тут ещё журналисты. Все хотели интервью с юбиляром, так что в итоге он решил собрать пресс-конференцию. Основательно так собрать, в конференц-зале, об аренде которого специально договаривались. В итоге пришли три с половиной калеки, которые задавали вопросы из серии «в каких городах вы побывали» и «какие у вас дальнейшие творческие планы», а Сашка злилась, что сокровище впустую тратит и так редкие часы отдыха. Зато сразу после конференции начались новые звонки, приглашения на интервью и попытки взять те же интервью по телефону. На пресс-конференции прозвучал и первый тревожный звоночек. Отведённое время подходило к концу, Сашка уже удостоверилась, что собравшиеся «акулы пера» все без зубов и никаких каверзных вопросов не ожидается, и разглядывала пейзаж за окном, скучая. Всеволод Алексеевич что-то излагал по поводу трепетного отношения к зрителю, к голосу и к песне в целом. А потом кто-то спросил, как ему удаётся так замечательно выглядеть и держать себя в форме. — Вы знаете, это же только фасад. А за фасадом всё не так радужно, — не меняя «сказочного» вкрадчивого тона, начал отвечать Туманов. Сашка оторвалась от окна и перевела взгляд на сокровище. — Но вы бы хотели прожить до ста лет? — не успокоился журналист. — Хотел бы, но не получится. И переключился на рассказ о предстоящем концерте. Потом, в машине и дома Сашка не стала ничего говорить. Зачем? Чтобы поругаться? Не первый раз он высказывается в таком ключе, но впервые на публику. А то, что лично она просила его так не делать… Он сейчас настолько сосредоточен на юбилее, что все «домашние» установки, касающиеся их отношений, просто выпадают из его поля зрения. Накануне концерта Сашка надеется уложить его спать пораньше, но в десять часов вечера звонит Ренат и предлагает съездить в зал и посмотреть, как монтируют декорации. — Господи, зачем? — стонет Сашка. — На что там смотреть? Без вас не справятся? Вы рабочим сцены решили пойти, на полставки? Но Туманов одаривает её таким взглядом, что продолжать не хочется. И нарываться на лекцию об ответственном отношении к своему делу тем более. — С вами поеду, — вздыхает Сашка. И кажется, он косится на неё не с благодарностью, а с недовольством. До «Крокуса» добираться почти час. Ещё два часа он ходит по залу, ругается с рабочими сцены, спотыкается о провода, придирчиво осматривает закулисье, где распределяют гримёрки между приглашёнными на завтра артистами, развешивая таблички на дверях. Ворчит, что всё не так и всё неправильно делают. В итоге домой они попадают в половине второго ночи. В два укладываются спать. А в семь утра Сашка просыпается от постороннего шума. В первую минуту пугается, что это его дозатор-глюкометр подаёт сигнал тревоги, но продрав глаза, понимает, что пищал телефон. Всеволод Алексеевич сидит в кровати, в очках, и читает смс-ки. — Интересно? — хмыкает Сашка. — С днём рождения, Всеволод Алексеевич. — Безмерно. С пяти утра читаю. Спасибо, Сашенька. Кажется, первое «Сашенька» за неделю или две. Сашка чмокает его в щёку, отмечая, что щека уже выбритая. Правда, что ли, с пяти утра не спит? — Не откажусь от завтрака, потому что нам скоро выезжать, — продолжает Туманов. Сашка даже не хочет уточнять, куда именно, и так всё понятно. А когда-то она, наивная, думала, что в день концерта артист до последнего валяется в постели, принимает ванну и поздравления, жрёт именинный торт, запивая пятью каплями коньяка, и потом в хорошем настроении идёт на сцену, праздновать. Да-да, и пони по радуге бегают. На скорую руку Сашка готовит сырники, искренне надеясь, что это будет не последняя еда у Туманова за весь день. И с некоторым облегчением наблюдает, как он бодро шагает за стол. Но ест плохо, ковыряется, смотрит исключительно в телефон. — Ведёте подсчёты, кто поздравил? — Сашка старается его раззадорить. — Всеволод Алексеевич, а подарки гости прямо на сцене дарить будут? Мы их потом одной машиной-то вывезем? — Какие подарки? — он отрывается от телефона. — Да на концерте не принято. Если б банкет был, тогда да. А тут артисты просто на работу пришли. Да и не нужны мне их подарки. Ты вон стульчик возьми, на антресоли в коридоре залезь. Там подарки со всех прошлых юбилеев наверняка ещё лежат. Сашка хмыкает и подсовывает ему миску со сметаной. — Ешьте. Может, джем дать? Невкусно, что ли? — Не хочется. Ты поела? Сашка кивает, хотя сделала лишь пару глотков чая. Ей тоже еда не лезет. — Тогда поехали. Вызывай машину. — Да погодите вы, я пока оденусь во все Заринины финтифлюшки… Накрашусь опять же. Своей собственной тушью… — Зачем? — смотрит на неё удивлённо. — Это всё с собой. Я тоже в джинсах сейчас поеду. Ты представь, во что превратится концертное к вечеру. — У меня ж не концертное… — А какое? Тоже верно. И Сашка с облегчением залезает в джинсы, прихватывая купленные с подачи Зарины брюки, туфли и рубашку с собой. Ну и костюмы Туманова, разумеется. * * * Возле «Крокуса» тихо и пустынно. Сашку всегда удивляло, что один из главных залов так далеко от центра, и даже за пару часов до концерта кажется, что ничего необычного не происходит. Кремлёвский дворец всё же настраивал на праздник сам по себе, а тут ангар и ангар. Зато зал удобный, сцена современная, а за кулисами даже буфет для артистов имеется. И даже с ассортиментом здорового питания — Сашка успевает изучить меню и одобрительно поцокать, пока сокровище раздаёт ценные указания попавшемуся ему на пути балету. Но почти сразу они идут на сцену. Сашка через сцену спускается в зал, не забыв прихватить пару бутылок воды для себя и Туманова. А Всеволод Алексеевич остаётся возле кулисы, внимательно изучать уже собранные декорации и наблюдать за световой репетицией, которая как раз заканчивается. — С днём рождения, Всеволод Алексеевич! — раздаётся усиленный микрофоном голос Рената. Сашка оборачивается. Ренат сидит в зале и, заметив Сашку, приветственно машет рукой. Туманов же на поздравление только сдержанно кивает. Мол, да-да, спасибо, отвалите. Таким напряжённым и сосредоточенным Сашка его ещё никогда не видела. И предпочла бы не видеть. Кажется, ему плевать, что у него день рождения и юбилей, ему плевать на поздравления, и даже если сейчас позвонит президент и лично сообщит о присвоении Туманову «Героя Труда» (просто потому, что всё остальное у него уже есть), Всеволод Алексеевич поморщится, процедит «Спасибо» и разъединится. Потому что нечего отвлекать артиста от репетиции. Но президент пока не звонит, зато начинается прогон. Всё первое отделение Всеволод Алексеевич поёт сольно, и Сашка надеется, что прогон будет условным. Ну честное слово, зачем ему свои старые песни репетировать? Миллион раз же их пел, ну не слова же он забудет. И под фонограмму же. Но оказывается, что репетируют дислокацию. Как выходит балет, где в этот момент стоит Туманов, какая декорация какую сменяет, и всё в таком роде. Сложнее всего с детским коллективом, который подпевает Туманову в первых трёх песнях. — Девочка в розовом и Всеволод Алексеевич! — раздаётся низкий голос откуда-то сзади. Сашка оборачивается и видит только огоньки камер и окошко аппаратной. Телевизионщики, догадывается она. Сейчас кадр выставлять будут. — На финальном аккорде замрите на шаг левее, пожалуйста. Прогоним ещё раз. Сашка скрипит зубами. Если каждую песню по пять раз прогонять, что от Туманова останется к вечеру? Всеволод Алексеевич и девочка в розовом, допев песню, послушно замирают левее. Тут же на сцене появляется полная тётка, до этого державшаяся у кулис. И ревностно переставляет девочку правее. Что-то говорит Туманову. — А мне говорят, чтоб стоял по центру, как репетировали, — в микрофон повторяет он только что услышанное. С такой детской интонацией, как будто он ровесник девочки, тоже поёт в коллективе пухлой тётеньки и теперь совсем не понимает, где же ему, в конце концов, стоять. Растерянный мальчик Севушка, восемьдесят, прости господи, годиков. Сашка мысленно стонет. — У нас здесь телевидение или детский сад «Ромашка»? — рявкает Ренат. — Вы на телевизионную картинку работаете! Женщина, уйдите, Христа ради! Дети, все встают на шаг левее! Старый добрый Ренат. Крики, угрозы, унижения. Между прочим, он только что наорал на педагога в присутствии его воспитанников. Безобразие, но Сашке даже легче становится, всё же есть в мире что-то стабильное. Потому что растерянный и зависший Туманов пугает её до чертиков. Интересно, он каждый юбилейный концерт таким был или спешал эдишн по случаю грандиозной даты? Первое отделение прогоняют сравнительно быстро, часа за полтора. Из них минут пять Туманову удаётся посидеть на качелях и за столиком их импровизированного ретро-кафе. Но всё остальное время он ходит, стоит, иногда даже пританцовывает. Иногда трёт колено, иногда старается повыше поднять ноги, чтоб не затекали, но в целом выглядит вполне бодренько. И Сашка только надеется, что его запала хватит до вечера. Второе отделение репетируют намного дольше и мучительнее. «Арабески» никак не могут выучить ни текст, ни движения. А Туманов репетирует с ними, у него три реплики в их номере. И Сашка просто поражается его терпению, когда он с милой улыбкой в пятый раз начинает с начала, потому что одна не может попасть в такт, а вторая забывает слова. Эти грёбаные два куплета и три прихлопа Сашка сама уже наизусть выучила, что там учить-то? Но она, увы, не «арабеска», а хорошая память на тексты для сцены не так важна, как упругая попа и длинные реснички. И богатый папа или спонсор. Тьфу, прости господи. Сашка чувствует, что заводится. Смотреть на всех этих приглашённых «друзей» тошно до невозможности. Потому что почти все настоящие друзья или хотя бы равные по статусу Туманову коллеги давно в могилах. Она уже собирается выйти прогуляться, перекурить, когда начинают репетировать «Вечную любовь». Дуэт. — А где Марина? — вопрошает со сцены Туманов. Сашка останавливается в проходе, пытаясь понять, в каком кармане у неё сигареты и зажигалка. Ну не в куртке же остались, правда? Потому что куртка в гримёрке, идти придётся через сцену. — Марина приедет сразу на концерт, — поясняет Ренат. — Звонила. — Потрясающе, а как я должен репетировать? Что там репетировать, господи? Вы с этой Мариной (точнее, Мариной Степановной уже лет сорок как) эту «Вечную любовь» пели миллион раз. — Нет, я должен прогнать номер. Я должен запомнить, где я стою, как я к ней поворачиваюсь. Господи… — Сашенька, ну-ка иди сюда. Постой-ка со мной за Марину.