– У меня не было выбора, она буквально впала в истерику. Вы прекрасно знаете, как она ведет себя, когда вобьет что-то себе в голову. Фиксирует свои мысли, делает аудиозаписи, постоянно, без остановки повторяет одно и то же. И тогда я сделал это, чтобы… чтобы помочь ей. И потому, что… у нее не хватало смелости решиться на это самой, как она, кстати, поступила в первый раз. – Выходит, Манон уже подвергала себя такому самокалечению? Она никогда мне не рассказывала. – С какой стати? – Потому что это является частью терапии! Видите ли, более трети моих пациентов калечат себя! Они используют свое тело как блокнот для записей. И знаете, чем это все заканчивается? Психиатрической клиникой! Что означает эта фраза: «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов»? А что за история с могилой? Как вы можете объяснить, что надпись так резко обрывается? – Это довольно сложно. И у меня сейчас нет желания объяснять вам что-либо. Не время и не место. – Опять какая-то связь с Профессором, я прав? Фредерик не ответил. Он осторожно поправил на Манон рубашку и накрыл ее простыней. Ванденбюш не настаивал. Однако повторил: – Да… Вам следовало бы сказать мне об этом… Фредерик повернулся к нему и, сжав кулаки, закричал: – Надо найти того гада, который ее похитил! Губы Манон едва заметно шевельнулись. Фредерик присел на край кровати: – Я здесь, сестренка. Не волнуйся… Он взял Манон за руку и нащупал корку запекшейся крови. Заинтригованный, он повернул ее ладонь наружу. Послание подействовало на него, как удар ножом. «Пр вернулся». Фредерик почувствовал, что ноги не слушаются его. Прошлое снова всплыло. То прошлое, которое Манон с диким ожесточением, день за днем, гнала прочь, доводя себя до болезни. Профессор… Фредерик схватил лежащий на тумбочке бинт и принялся перевязывать покалеченную руку сестры. Скрыть правду. Стоящий за его спиной Ванденбюш не двинулся с места. Все его внимание сосредоточилось на органайзере. Он произнес: – С некоторых пор меня не покидает одна мысль… Вы сказали, что обнаружили «N-Tech» в квартире Манон? – Да, рядом с компьютером. – А… А входная дверь была… – Открыта, – перебил его Фредерик, заканчивая бинтовать. – Вы, как и я, знаете, что Манон никогда не расстается со своим органайзером. Стоит ей хоть на минуту выйти на улицу, она берет его с собой. Фредерик… Я полагаю, что Манон похитили из дому… От вас… Из вашего собственного дома. Муане мертвенно побледнел: – Я сейчас вернусь. Мне нужно выпить кофе… Он бросился к выходу. В вестибюле он столкнулся с бегущей женщиной. Взгляд у нее был весьма решительный. Какая-то кудрявая блондинка в старых солдатских ботинках, сплошь покрытых грязью. 11 Торопливо приведя себя в порядок в туалете, Люси пригласила Ванденбюша к кофейному автомату, стоявшему в правом углу вестибюля, напротив стойки регистрации. Распластавшись в креслах, томились больные, бледные, как покойники. Отделение неотложной помощи постоянно находилось на грани между двумя мирами. Пробуждение, сон. Жизнь, смерть. – Пока Манон не очнулась, расскажите мне ее историю, – начала Люси. – Кто она такая? Какой именно болезнью страдает? Она сунула в щель автомата монетку и сделала себе крепкий кофе без сахара, а Ванденбюш выбрал горячий шоколад. Когда Люси повернулась к нему спиной, он с ног до головы осмотрел ее беспокойным, бегающим взглядом – особенно туго налитые ягодицы. Довольно забавно для такой миниатюрной женщины. Обута в какие-то отвратительные военные ботинки, покрытые, как и джинсы, слоем засохшей грязи. Пышная курчавая шевелюра могла бы подчеркнуть ее бархатистые округлости, если бы волосы не были так неловко прихвачены красной резинкой и не болтались мокрыми патлами. Что же до макияжа… его просто-напросто не было. Красота – это еще не все. Ванденбюш ненавидел неухоженных женщин. – Впервые я встретился с Манон Муане чуть более двух лет назад, – заговорил он. – У нее были серьезные нарушения памяти. Примерно за год до этого в Кане Манон подверглась нападению. Люси порылась в кармане и вооружилась блокнотом и дешевенькой обгрызенной ручкой. – Значит, начало две тысячи четвертого… А что за нападение? – Она застала у себя вора, тот попытался задушить ее. Жила она в богатом квартале, в предместье Кана. Тогда весь район охватила волна краж. Местная полиция подозревала организованную банду. И как раз в тот момент, когда незваный гость спасался бегством, привлеченные криками соседи постучали в дверь. Злоумышленник прихватил украшения и различные ценные вещи. Когда Манон обнаружили, она была без сознания. Живая, однако ее мозг получил непоправимые повреждения. Люси торопливо царапала в блокноте какие-то значки, которые никто, кроме нее, не мог бы разобрать. – И она потеряла память. Простите, одну из своих памятей, если я правильно поняла доктора Хардифа. Ванденбюш на мгновение прикрыл глаза: – Манон не потеряла память, или памяти, как вы говорите. Это происходит совсем не так, как показывают по телевидению, когда человек, страдающий нарушениями памяти, забывает абсолютно все, вплоть до того, что надо делать, чтобы ходить. На самом деле памяти Манон почти невредимы. – Ничего не понимаю. Страдает она амнезией или нет? Невролог ответил спокойно, даже несколько напыщенно: – Не делайте таких разграничений. Страдающий амнезией еще не значит совершенно потерявший память. – Хорошо! Давайте ближе к делу! И постараемся не остаться здесь на ночь! Неухоженная, но с характером. Может, даже властная. Это ему как раз нравилось в женщинах. Он пояснил: – Все клетки человеческого тела поглощают кислород, переносимый красными кровяными тельцами. Но если есть среди них особенно прожорливые, то это, вне сомнения, нейроны гиппокампов, их два, и расположены они в медиальных височных отделах полушарий. Их форма напоминает хвост морского конька. Потому они так и называются. – Логично для гиппокампов… Прежде чем продолжать, Ванденбюш изобразил улыбку: – Мы можем представить себе эти крошечные зоны как пункты сбора воспоминаний, ответственные за передачу свежих данных, эмоций, полученных от кратковременной памяти, и перевод их к различным областям долговременной памяти. Он умолк, заметив, что Люси с трудом успевает записывать. – Скажите, у вас в полиции что, нет диктофонов? Не поднимая головы от своего блокнота, Люси с раздражением взглянула на него: – Пожалуйста, продолжайте. Доктор подстроился под ее темп и заговорил медленнее: – Множественные проходы информации через гиппокампы, той информации, которую человек хочет сохранить, позволяют ей остаться в коре головного мозга, в зоне, отвечающей за автобиографические события и факты эпизодической памяти, чтобы создать воспоминание. Но хоть на мгновение лишите гиппокампы кислорода или сахара, и они засохнут, как блины. И пострадает фабрика по производству воспоминаний. Речь идет о необратимых поражениях, являющихся последствиями кислородной недостаточности. Отхлебнув горячего шоколада, Ванденбюш скривился. Такой же невкусный, как в клинике Свингедоу. – Гиппокампы действительно крошечные, размером всего несколько миллиметров, что увеличивает их уязвимость. Они первыми страдают, когда кровь перестает циркулировать в мозгу. В большинстве случаев они выживают после подобных воздействий. Однако Манон тогда находилась в состоянии сильнейшего стресса. При этом уже было доказано, что глюкокортикоиды, выделенные по причине стресса, а именно кортизол, уменьшают нейрогенез в гиппокампах и атрофируют их. Подобные клинические случаи были констатированы, например, у воевавших во Вьетнаме американских солдат или у детей – жертв инцеста, которые, говоря научно, представляют наиболее благоприятную среду для повреждения памяти. – Каков же вывод? – Относительно Манон скажем, что асфиксия, а следовательно, нехватка кислорода серьезно повредила еще прежде пострадавшие гиппокампы. – Только повредила или окончательно разрушила? – И то и другое. Если бы они были полностью поражены, у Манон проявлялись бы необратимые нарушения ощущения пространства. Она была бы совершенно дезориентирована и не способна существовать без посторонней помощи. Это, кстати, относится к основной массе моих пациентов. Однако у Манон левый гиппокамп сегодня функционирует на десять процентов своих возможностей, а благодаря нашей программе мы каждый месяц получаем дополнительный объем. Манон может хранить словесную или звуковую информацию в течение трех или четырех минут, а это даже дольше, чем если бы она ее записала и часто перечитывала. – Выходит, ее память похожа на… затухающий огонь, который оживляют, подбрасывая дрова? – Если хотите. А если этот огонь, как вы говорите, не поддерживать, все исчезает… Манон забывает. Чтобы закреплять в памяти, она день за днем должна слушать аудиозаписи, запуская их многие десятки раз. Ей приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы сохранить крошечное количество информации. – Это чертовски сложно понять. Признаюсь, мне с трудом удается. – Представьте просто, что вам в младших классах задали выучить стишок. Вы читаете его один раз и ничего не запоминаете. Если вы будете перечитывать его каждый день по многу раз, то в конце концов выучите наизусть и сможете без запинки рассказать у доски перед всем классом. Но потом, если вы перестанете его повторять, он постепенно сотрется из вашей памяти, оставив только какие-то обрывки фраз вроде: «Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…» Именно так функционирует память Манон. Только непрерывное повторение дает ей возможность выучить. Тогда ее памяти удается восстановить информацию, но без сопутствующих ей ощущений. К тому же в определенный момент, без тренировки памяти или ее поддержания, чтобы быть точным, почти все в конце концов исчезает. Ванденбюш приложил указательный палец к своему правому виску: