– Что-то вроде вызова, брошенного полиции. Он считал себя сильнее вас. – Он нас недооценил. – Хотя он всегда рискует. Как бы там ни было, через несколько месяцев после открытия Манон на нее совершено дерзкое нападение. Если бы не вмешательство соседей, ее уже не было бы в живых. Ограбление… Вас… не удивляет такое невезение? Тюрен нервно схватил очередную сигарету, хотя предыдущая еще тлела у него в зубах. – Манон прекратила работать с нами задолго до нападения. Получив в свое распоряжение все факты расследования, она стала действовать в одиночку, втихаря. Она бросила нас. – Почему? Тюрен пожал плечами. Ему с трудом удавалось отделаться от внезапно возникшего желания придушить эту девчонку из полиции. – Вот вы у нее и спросите, ладно? – Как скажете. После минутного молчания, когда все шумно зашевелились, Тюрен снова заговорил. Похоже, он испытывал необходимость оправдаться. – Ограбление расследовал центральный комиссариат Кана. И у наших местных коллег не было никакого основания связывать его с тем фактом, что сестра Манон стала жертвой серийного убийцы. Не забывайте, что действительно были похищены ценные вещи и что в течение года грабители наведались в пять вилл в том же квартале! В Париже о нападении на Манон узнали позже, только когда я попытался снова связаться с ней, чтобы прояснить некоторые детали. Но… брат уже увез ее в Лилль. – И вы что, правда верите, что это обычное ограбление? Его голос зазвучал по-прежнему твердо: – Разумеется, верю, черт возьми! Это никак не связано с Профессором! Если бы он хотел убрать ее, то сделал бы это с блеском, а не пытался бы прикрыться этим ограблением! Прежде чем нести подобную чушь, почитайте дело! Вы, похоже, хотите видеть связи там, где их нет! Люси, не моргнув, выдержала взгляд Тюрена. Но про себя решила, что он прав. Прежде всего, он находится в гораздо лучшем положении, чем она, чтобы судить. – Извините… Но последний вопрос, – все же осмелилась она, грызя видавшую виды ручку. – Слушай, Энебель, тебе и правда следовало бы изучить дело, прежде чем делать свои выводы, – проворчал Кашмарек, взглянув на часы. – Меня ждет прокурор, да и у всех нас работы по горло. – Я извинилась, капитан! И я не про расследование, а про события сегодняшней ночи. Думаю, это может вас заинтересовать. Раздались вздохи. Тюрену все это уже смертельно надоело. – Ладно, давай. Только по-быстрому. – О’кей. Во-первых, охотничья хижина, где держали Манон. А там сообщение: «Возвращайся позлить Других», отсылающее к выражению, которое Манон употребляла, когда была подростком. Поначалу я решила, что Профессор вынудил ее открыть ему эту сторону ее личной жизни, когда держал ее там. Он заставляет ее исповедаться, потом записывает фразу, которая, по его идее, приведет нас в Эм. – И правда. Продолжай… – В Эме десятичные знаки числа «пи» были записаны несколько недель назад, вы согласны? – Да. – Выходит, прежде чем похитить Манон, он подготовил место в Эме. Он точно знал, что, пока он удерживает Манон, ему удастся записать загадку «Возвращайся позлить Других», которая позволит нам добраться до дома с привидениями, а значит, до Дюбрей. Он уже знал смысл этой фразы. Люси выдержала паузу и сделала вывод: – Итак, он проник в личную жизнь Манон задолго до ее похищения. Он входил, а возможно, и сейчас входит в число лиц, с которыми она пересекается тем или иным способом. Возможно, она ему доверяла. Он мог познакомиться с Манон до ее амнезии или после… Но одно несомненно: он ее знает, а она знает его… Ну, то есть не она… а скорее ее органайзер. 21 Немного раньше, днем, Люси предупредила доктора Ванденбюша, что хотела бы присутствовать на его рабочем сеансе в клинике Свингедоу. В ожидании начала расследования и возвращения различных экспертов это было, наверное, хорошей возможностью понять мир, в котором живет Манон, ее мир забвения. А главное, увидеть людей, с которыми она, математик, общалась с начала своего лечения в этом научном центре. Затянутый в белый халат, с бейджем на груди, невролог поджидал Люси в выкрашенном ярко-красной краской вестибюле клиники. Тщательно причесанный, свежевыбритый, надушенный, на этот раз он выглядел настоящим профи. Трудно было узнать в нем человека, поднятого с постели посреди ночи. – Я постарался поскорее выполнить вашу просьбу, – сказал он, тепло пожимая ей руку. – Вот список персонала и членов группы, находящейся в постоянном контакте с Манон. Я также добавил расписание, по которому Манон работает с нами и с торговыми представителями «N-Tech». Понедельник, среда и суббота. – Указали ли вы имена этих торговых представителей? – Разумеется, вы же меня просили. А я всегда выполняю свои обещания. – Спасибо, доктор. Ванденбюш протянул ей бейдж. Малышка по-прежнему не накрашена, но выглядит гораздо более соблазнительно, чем накануне. – Зовите меня Шарль, если хотите… Бейджи здесь очень нужны, понимаете… Ваша… – Он указал на ее разбитую бровь. – А, ерунда! Не вписалась в дверь… – Понятно… Пойдемте со мной: пока Манон не проснулась, хочу продемонстрировать вам некоторые очень… любопытные случаи. Они помогут вам понять, как функционирует наша память, и худо-бедно разобраться в невероятном механизме мозга. Люси взглянула на часы. 16:51. – Разве Манон спит здесь, в клинике? – Сиесты помогают ей закрепить пережитое за день. Медленный сон после засыпания способствует запоминанию фактов и эпизодов. Тех разговоров, которые она записывает, например, или заметок, которые она непрерывно делает. – Да-да, понимаю! Вы ей бесконечно прокручиваете их, пока она спит. – Нет, не во время сна. Это прописная истина. Мы, разумеется, не можем выучить иностранный язык во сне, надев наушники! Работа по заучиванию происходит раньше, сон здесь нужен именно для закрепления. Кстати, небольшой совет, если у вас есть дети… Люси представила себе дочек… – У меня четырехлетние близнецы. Клара и Жюльетта. – Когда они подрастут, пусть всегда пересказывают вам выученные уроки вечером, перед сном. А не утром или днем. Остальное сделает магия сна. Они шли через на редкость цветасто оформленные помещения. Ярко-синие стулья, желтые балясины, ослепительно-красный плиточный пол. Словно гигантская конструкция из лего, не имеющая ничего общего с привычным представлением о больницах. – Я говорил вам о медленном, ортодоксальном сне, но парадоксальный сон, быстрый[21], тоже играет первостепенную роль в получении знаний. Он, помимо всего прочего, обеспечивает сохранность автоматических действий в процедурной памяти, например умение пользоваться прибором «N-Tech». Вопреки общепринятому мнению, сон является периодом очень интенсивной мозговой активности. Мы учимся кататься на велосипеде, не только сидя на нем, но и во сне! Поразительно, не правда ли? Довольный своими объяснениями, врач сунул руки в карманы халата. – Итак… После пробуждения Манон наконец будет знать, что с ней произошло вчера? – Не спешите. Все будет очень расплывчато и довольно беспорядочно. Ей требуется немного больше времени, повторений, дополнительного сна. И у нее в памяти сохранятся только основные пункты. – Но все же это хороший шаг вперед… Скажите, пожалуйста, э-э-э… Шарль. Мне бы хотелось знать, возможно ли, что в один прекрасный день Манон сможет вспомнить смысл надрезов на своем животе? Не верите ли вы в вероятность того, что нам удастся получить какой-то результат… не знаю… при помощи гипноза, например? Прежде чем ответить, Ванденбюш едва заметно улыбнулся. – Гипноз применяется для того, чтобы выявить все, что фиксирует мозг, даже бессознательно. Манон же больше ничего не фиксирует без напряженных усилий, а два белых пятнышка, обнаруженные при магнитно-резонансном обследовании на уровне ее гиппокампов, напоминают нам, что у нее нет посттравматического прошлого и ни одного элемента, позволяющего ей узнать будущее. Попросту говоря, в ней не сохранились эти данные. А потому совершенно невозможно заставить их всплыть! Они шли по коридору. Серые стрелки на зеленом ковровом покрытии указывали направление к переговорной. Доктор продолжал: – Манон не первая среди моих пациентов, кто нанес себе увечья. К несчастью, это довольно типично. Для таких пациентов собственная плоть зачастую становится единственным способом выразить свою внутреннюю боль. Это сигнал бедствия. Однако они очень редко прибегают к посторонней помощи, как Манон… ведь речь идет о чрезвычайно личном поступке. – Вы знаете, почему брат ее искалечил? – Не больше, чем знал вчера. Фредерик мне ничего не говорил, я сам догадался, потому что раны нанесены левшой, а Фредерик левша. Думаю, сам он ничего бы мне не сказал. Кстати, мне показалось, что он весьма смущен этим обстоятельством и не хочет распространяться на этот счет. Люси подумала о цифрах на стенах и загадке на полу в доме с привидениями в Эме. Их тоже написал левша. – Возвращаясь к нашей теме, – продолжал Ванденбюш, – нанесение этих надрезов, вероятно, было очень болезненно для Манон. И если ее мозг забыл о перенесенных страданиях, то ее тело непременно о них помнит. – Я не совсем понимаю… – Мы не имеем внятного научного объяснения, но soma[22] тоже обладает памятью, мадемуазель Энебель. Вспомните, например, фантомную часть тела, ампутированную ногу, которая по-прежнему болит, хотя ее уже нет. И не только это. Как объяснить рефлексы новорожденных? Что это, если не генетическая память? Умение сосать, дышать или даже кричать. Люси инстинктивно отступила. Память тела… Шрам у нее на затылке… Такой ощутимый… – Но если вы скептик, вы быстро все поймете после опыта, в котором я вам сейчас предложу поучаствовать, – добавил специалист, заметив волнение своей собеседницы. Они остановились перед запертой на ключ палатой номер 209. – Михаэль Дерво поступил неделю назад. У него синдром Корсакова, патология, связанная со злоупотреблением алкоголем и провоцирующая поражения на уровне сосцевидных отростков, гиппокампов и таламуса. – Никогда об этом не слышала.