Безрезультатно покружив по мостовым Старого Лилля в поисках парковки, Люси отказалась от своей затеи и поставила машину на стоянке Оперного театра. Пожалуй, далековато, но она испытывала потребность пройтись и поразмышлять. Закутавшись в куртку, молодая сотрудница полиции подвела краткий итог последних часов своего расследования. Новая информация свидетельствовала о том, что Профессор по меньшей мере в течение шести месяцев перемещался по региону, что он левша и что уже очень давно подготовил свое нападение на Рене Дюбрей. Следовательно, он хорошо знаком с местностью, знает, как и где действовать, чтобы остаться незамеченным, и в довершение всего забавляется, подкидывая полиции свои заковыристые загадки. Нахмурившись, Люси прошла по улице Де-ла-Монне, миновала разделенный на две половины дом знакомого ей по работе таксидермиста Леона и свернула на улицу Экермуаз. Ей с трудом удавалось разбираться в тонкостях расследования. Слишком много вопросов ее мучило. Почему Профессор выбрал семидесятилетнюю садистку Дюбрей, спокойно окопавшуюся в своей крысиной норе? Какая связь может существовать между этой извращенкой и шестью другими, ничем не примечательными людьми, убитыми четырьмя годами раньше? Чем объясняется его тягостное молчание между шестью первыми и седьмым убийствами? И к чему до такой степени замешивать в это дело Манон Муане? Наиболее смущающей деталью в этом лабиринте было то, что убийца близко знал Манон, что она, возможно не оказывая сопротивления, позволила увести себя из дому в день похищения. Может, он догадался, что она никогда не прекращала преследовать его? В охотничьей хижине на нее не нападали, ее не насиловали, не пичкали наркотиками. Только удерживали. Если Профессор опасается Манон, возвращения ее памяти, эффекта программы «MemoryNode», этих рекламных щитов по всей Франции, почему он не избавился от нее? Или же он осознал, что в конечном счете эта математичка не представляет никакой опасности? Просто черная дыра, лишенная всяких воспоминаний. В настоящий момент Люси топталась на месте. Этим она была похожа на потерявшую память пациентку Ванденбюша. Но одно было несомненно: все сходится к Манон. Требовалось найти ответы. Обратиться к ее живой памяти. Расспросить ее брата, красивого брюнета со светло-карими глазами. Люси коротко поприветствовала двоих коллег, томящихся в «Пежо-306», а затем вошла в зловещий тупик Вашэ. Толкнув тяжелую деревянную дверь, она оказалась в центральном коридоре дома Фредерика, горделивой постройки в испано-фламандском стиле. В глубине были свалены стремянки, гипсокартонные перегородки, мешки известки. Люси поправила плащ, сняла резинку, стягивающую волосы, и встряхнула ими. С чего вдруг это внезапное желание прихорошиться? На мгновение она остановилась перед дверью, где возле звонка были выведены инициалы «М. М.». Что сейчас делает Манон? Люси сомневалась, следует ли нанести ей краткий визит, потому что пришлось бы заново все объяснять. Кто она такая, обстоятельства их знакомства… Снова описывать весь ужас, оживлять его… Торопясь скорее увидеть дочек, Люси не отважилась на это. И снова сосредоточилась на своей цели: Фредерик. Глава фирмы предстал перед ней с обнаженным торсом, в узких черных льняных брюках и с двумя галстуками в руке. От него исходил приятный аромат мускуса. – Опять полиция? – проворчал он, бросив быстрый взгляд на бровь Люси. – Ваш коллега уже заходил. Такой нервный, худой, с лисьими глазками. – Эрве Тюрен? – Вижу, я хорошо его описал… Послушайте, я уже ответил на его вопросы и достаточно выслушал на сегодня. Если позволите… я тороплюсь… Завтра с утра меня ждут в Генеральном офисе «Эйр Франс». Поезд отходит с вокзала Лилль-Европа в 21:03. Я ночую в Париже. – И все же я настаиваю. Мне необходимы кое-какие сведения о Манон. – Ну в точности как тот, с лисьими глазками! Вы не можете как-то договариваться между собой, прежде чем приходить сюда порознь? – Мой вопрос касается шрамов на животе вашей сестры. Меня бы удивило, если бы мой коллега затронул эту тему. Крайне раздраженный, Муане вздохнул и сухо ответил: – В таком случае мне нечего вам сказать. Эти надрезы не касаются никого, кроме нее. Он собирался захлопнуть дверь, но Люси просунула ногу в щель. – Но вы же сами сделали одну из надписей. Вы добровольно покалечили сестру. А это, видите ли, меня касается. Он отступил от двери и раздраженно процедил: – Входите… Прямые линии, дорогие хромированные детали, дизайнерские изгибы, эталон современного стиля. – А вот я более традиционна в оформлении интерьера, – прокомментировала Люси. – Скорей, старая мебель и отдающий концы телевизор… Для холостяка у вас довольно хороший вкус. – Я должен считать это комплиментом или вызовом? Фредерик снова принялся укладывать чемодан. Костюм, белые сорочки, носки. Все было тщательно выглажено, сложено и размещено. – И то и другое, – с улыбкой ответила Люси. – Вернемся к шрамам… Он надел безукоризненно отглаженную сорочку фирмы «Ив Сен-Лоран» со странной оловянной брошью под воротником в виде паутины, которую застегнул с поразительной быстротой. Пальцы у него были тонкие и ловкие. – Первые надрезы Манон нанесла себе, когда только потеряла память. После ограбления моя жизнь превратилась в ад. Сестра не понимала, что с ней случилось. Она была совершенно дезориентирована… искалечена… не способна ни с чем справиться и что-то организовать. У нее возникли серьезные проблемы ориентации и восприятия пространства из-за поврежденных гиппокампов. Тогда еще не существовало программ реадаптации для людей, страдающих потерей памяти, вроде «MemoryNode». Манон могла рассчитывать только на поддержку логопеда и на меня, потому что… наша мать ушла… – Покончила с собой, верно? – Вижу, у вас имеются свои источники. Она вскрыла себе вены в специализированном учреждении, где содержалась по причине депрессии. Полагаю, вы знаете… – Да, – подтвердила Люси, доставая блокнот. – После смерти Карины, а потом и матери я все бросил. Продал наше семейное предприятие по производству упаковки и перебрался сюда, где Манон выросла, чтобы она могла наконец ухватиться за счастливые воспоминания. Я хотел сменить обстановку, точнее, попросту увезти ее из мира смерти. И я почти все свое время стал посвящать ей. Фредерик застыл, он был явно взволнован. На его лице читались минувшие страдания. – Поначалу Манон, не способная восстановить ни малейшего воспоминания, непрерывно писала. На стенах, на мебели, в тетрадях… Разумеется, это был способ выплеснуть все, что накипело у нее в мозгу и что ей не удавалось ухватить… Как сигнал бедствия… Он указал рукой в сторону квартиры Манон: – Однажды я зашел к ней и застал ее в ванной. Она полосовала свое тело, стоя перед зеркалом. Казалось, к тому же она пытается придушить себя… это было очень странно. Она хватала себя за горло, кашляла… я подумал, что… что на нее снова напали. Я так и вижу ее движение: нож, который вонзается в ее плоть, а другая рука сжимает шею. Нож был кухонный! Представляете себе это зрелище? Он закрыл глаза. Казалось, он заново переживает ту сцену. – Когда я обнаружил ее, вид крови и ее агония напугали меня. Я бросился и выхватил нож у нее из рук. Она не хотела отдавать его… так… так появился длинный надрез после слов «Найти гробницу…». Потом я отвез ее в клинику, чтобы разобраться. По мнению специалистов, она снова пережила сцену своего удушения, даже если не сохранила осознанного воспоминания о нем. Конфабуляция, говоря их терминами, то есть сфабрикованное воспоминание. Люси подошла к «макинтошу» последней модели и провела пальцами по хромированной клавиатуре. – А что означает эта фраза? Она должна быть страшно важной, раз Манон решилась покалечить себя, чтобы быть уверенной, что никогда ее не забудет. – Вам это покажется удивительным, но ни Манон, ни я этого не знаем. Когда я прервал ее, она совершенно потеряла нить своих размышлений. Самым неотложным было позаботиться о ней, и я тут же отвез ее в клинику. Люси вспомнила слова невролога. – Память тела! – воскликнула она. – Что за память тела? – Доктор Ванденбюш рассказал мне о памяти тела. Тот факт, что она заново пережила сцену своего удушения, возможно, пробудил в ней воспоминание о какой-то могиле! Воспоминание, которое она срочно захотела записать на себе! Возможно, какую-то информацию, которую грабитель сообщил ей, когда душил! Важную информацию! – Вздор! Память тела – это всего лишь теория Ванденбюша, она не была доказана! И какое отношение ко всей этой истории имеет грабитель? Люси глянула на оловянную брошь и сказала: – Не знаю… Но если бы речь не шла о памяти тела, я полагаю, Манон должна была бы сделать какие-то записи, касающиеся этой могилы… Вписать свои соображения в «N-Tech» или зафиксировать на компьютере… Поджав губы, Фредерик отрицательно покачал головой: – Увы. Мы так никогда ничего и не нашли, а должен вам признаться, мы искали. Тогда у Манон еще не было ее аппарата, и она не умела использовать потенциал запоминания при помощи повторения. Она попросту исписывала груду бумаги, оставляла тонны и тонны тетрадок со своими соображениями, которые потом перепечатывала на компьютере. Так что совершенно невозможно установить порядок важности ее записей, отличить самое необходимое от бросового. А их столько! – Выходит, вырезая эту фразу на своем теле, Манон хотела придать ей важность номер один. Но к несчастью, вы вмешались именно в тот момент, в ту самую секунду… – В вашем тоне я слышу какую-то иронию. Люси подняла голову от блокнота: – Расскажите мне про «MemoryNode». Фредерик бросил взгляд на часы. Он выпрямился, застегнул чемодан и пошел налить себе виски. – Выпьете стаканчик? В конечном итоге у меня еще есть время. До вокзала всего двадцать минут ходьбы. – При исполнении – никогда, спасибо. – В таком случае, черт побери, когда вы не при исполнении? Прошлую ночь вы провели, бегая по грязи, ваша… бровь сильно изуродована, вам бы следовало отдыхать, а вы еще вечером пришли меня допрашивать! – Голос его заметно смягчился. Он добавил: – Без грязи вы, пожалуй, не такая… простушка. – Ну да, простушка… Люси предпочла бы не краснеть. Она прокашлялась и тут же продолжила опрос: – Так что насчет «MemoryNode»? От глотка янтарной жидкости напряжение Фредерика окончательно исчезло. – Это программа, предназначенная для больных, страдающих потерей антероградной памяти. Она основана на процедурной памяти, которая почти всегда остается функциональной. – Это та, что позволяет заучить жесты, автоматические движения, верно? – Вижу, вы быстро вникаете. – С вашей сестрой у меня нет другого выхода. Она невероятная женщина. Он согласно кивнул: – Благодаря этой процедурной памяти, Манон смогла использовать «N-Tech», разработанный специально для больных, страдающих амнезией, с функциями и программами, заметно упрощающими им повседневную жизнь. Прибор не ходит вместо них за покупками, но подсказывает, что они должны купить и когда. Кроме технологии, существует второй аспект, и, очевидно, наиболее важный, который «MemoryNode» широко развивает: восстанавливаемость мозга. – То есть? – Мозг, лейтенант, находится в постоянном развитии, он непрерывно движется, секунда за секундой, реорганизуется, создает и уничтожает соединения, подобно действующей центральной станции. Для восполнения дефицита некоторых функций он обладает этой невообразимой способностью использовать и дополнительно развивать другие, не затронутые болезнью зоны. Моя сестра могла бы бесконечно рассказывать вам о Дэниеле Таммете, ученом-математике, аутисте, способном в уме перемножать гигантские числа, не считая их, а ассоциируя с каждой цифрой определенный звук, образ или цвет, идущий из зрительной зоны его мозга. Когда он перемножает два образа, у него возникает третий, дающий ему ответ на действие. Подобный образ функционирования мозга выходит за границы нашего воображения.