– Вы здорово в этом разбираетесь. – Мне хотелось понять, чем страдает моя сестра, как она будет меняться с возрастом, что с ней случится в будущем. Все было так расплывчато, так непонятно. Вы и представить себе не можете, каких усилий мне это стоило. Он элегантным жестом поднес к губам стакан с виски. – Благодаря упражнениям, стимуляции, мониторингу, осуществляемому профессором Ванденбюшем, полностью атрофированные гиппокампы моей сестры – особенно левый – слегка увеличились в размерах и приобрели определенную эластичность, работая в сохранных смежных участках мозга. Ненамного, разумеется, но достаточно для того, чтобы канал между ее рабочей и долгосрочной памятью приоткрылся. Но канал этот слишком узок и быстро забивается, как горлышко песочных часов. Именно поэтому Манон приходится сортировать то, что она хочет выучить, и повторять это десятки и десятки раз. – Да, я видела, как она это делает. – Благодаря «MemoryNode» она хотя бы создает себе минимум прошлого, оставляет на песке, по которому идет, хоть какой-то след. Достаточно глубокий, чтобы у нее возникло впечатление, что она живет… Но вот что мне не нравится в программе, так это то, что они воспользовались моей сестрой, чтобы сделать себе рекламу. Это… недопустимо! Он снова глотнул виски. До отъезда еще час. Рядом с этой молодой женщиной секунды, казалось, растягиваются. – Присядьте, пожалуйста, лейтенант. Прошу вас. Она едва заметно кивнула. Чертовски соблазнительна. – Так странно называть вас лейтенантом. Мне легче представить вас гольфисткой. Усаживаясь в удобное кресло, Люси расхохоталась: – Такое мне говорят впервые! А как выглядит гольфистка? – Изящная, стройная, взгляд устремлен вперед. Пламя сосредоточенности в глубине глаз… – Кстати, мы с вами играем не на одном поле, не на одной fairway[27]. Возвращаясь к Манон… – Возвращаясь к Манон, – со вздохом повторил он. Люси зажала ладони между коленями. – Значит, если я вас правильно понимаю, она учится использовать аппарат «N-Tech» и благодаря «MemoryNode» запоминать, путем повторения и развития мозговой пластичности. И не чувствует больше необходимости увечить себя, потому что все проходит через ее «N-Tech», который гарантирует ей подлинность этих данных? Точно? – Точно. – Имеете ли вы доступ к содержимому ее прибора? – Нет, и я думаю, вам это уже известно. Манон защищает его паролем, который часто меняет. Она – опытный математик и умеет обезопасить информацию и сделать ее недоступной. В любом случае, когда она хочет защитить какие-то данные, она их шифрует. – А как ей удается запомнить пароль? – У нее есть сейф, он находится в panic room, там она… – Где? – Убежище. Комната, которую она превратила в бункер, она там прячется, когда плохо себя чувствует, когда… преследует Профессора. Короче говоря, в этой комнате находятся тысячи ее записей, компьютер, телефон, а главное – сейф. В нем хранится список паролей, которые она регулярно меняет и заучивает. – А как же она открывает свой сейф? – При помощи секретного кода. – Эта штука похитрее загадки про курицу и яйцо. Код, дающий доступ к другим кодам. А вы знаете эти пароли? – Ни одного. – Почему? Она что, вам не доверяет? – Дело тут не в доверии, это касается ее жизни, ее личной жизни. Если бы это было возможно, разве вы дали бы мне ключ от ваших мыслей? От ваших интимных тайн, от ваших фантазий? Люси поджала губы. Фредерик с улыбкой продолжал: – Молчите… Хмм… Я заметил, что вы многое держите в себе, какие-то сокровища, которые не хотите раскрывать… Это представляет собой часть равновесия каждого из нас. Так что, согласитесь, вполне логично, что Манон защищается, даже по отношению к собственному брату. – И все же в определенный момент она наделила вас правом «написать» новое послание на ее теле. Это «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов». А ведь там тоже шла речь о ее личной жизни. В клинике я совсем недолго видела вас вместе, но почувствовала, что она как будто испытывает к вам некоторое недоверие. Что же могло измениться? Фредерик глубоко вздохнул: – Ничего. Манон утратила способность ощущать искреннее доверие. Достаточно мне рассердиться на нее, как она тут же записывает в своем «N-Tech»: «Не доверять больше Фредерику». Или даже: «Фредерик желает мне зла». Люси не заметила ни малейшего трепета, ни малейшего изменения в его голосе. Он продолжал: – Манон должна записывать все: что ей нравится, а главное – что не нравится. В прошлом году мы с ней ходили на выставку современного художника Диригена. И теперь у нее в приборе вы можете прочесть: «Ненавижу Диригена». Она ненавидит его, но не знает, что ненавидит. И если она ничего не запишет, то вернется на эту выставку один, два, десять раз и испытает то же разочарование. Понимаете? И еще: даже если ей придет в голову справиться в «N-Tech», она должна будет сообразить также заглянуть в соответствующее меню, чтобы убедиться, записана ли там данная информация. В этом серьезная проблема прибора: человек не знает, что он хранит в нем, и если хранит, то почему. Это как если бы вы где-нибудь у себя на теле поставили крестик, чтобы вернуть другу книгу, а вечером у себя дома должны были бы не только вспомнить, что нужно посмотреть на этот крестик, но вдобавок еще и понять, что он означает! В конечном счете этот крестик может оказаться абсолютно бесполезным. Он пожал плечами: – Манон теперь целиком зависит от своего приборчика. Она испытывает только искусственные чувства, которые сама же фабрикует при помощи нелепых замечаний под фотографией. Она превратилась в настоящую жертву технологий. – Как и все мы, – вздохнула Люси. Она вспомнила слова, написанные в «N-Tech» под фотографией Тюрена: «Никогда больше не работать с этим извращенцем». И то, как Манон охарактеризовала ее по одному лишь ощущению: «Надежность. Суровость. Увлеченность». Всего три слова. Довольно посредственное, совершенно безликое представление о ее личности. – А расскажите-ка мне о том послании, что вы вырезали на ее животе: «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов». Откинувшись назад, Фредерик почти утонул в глубоком кресле. Все-таки очень красивый мужчина… – Чудовищная история. Это произошло в самом начале существования «MemoryNode», в 2005 году. Манон только училась обращаться с аппаратом «N-Tech», она принципиально пользовалась компьютером и клеящимися бумажками, которые до сих пор лепит на стены своего кабинета. Помните ту страшную грозу, которая тогда случилась? Вроде вчерашней, когда срывало крыши? – О, разумеется, помню. Мама рассказывала, что в Дюнкерке ветром перевернуло суда, стоявшие в порту, молния ударила в дозорную башню. – Здесь тоже было нечто подобное. Молния попала в антенну на нашей крыше. В дом влетел огненный шар. Он вращался здесь больше минуты, опустошая все на своем пути. Фредерик поднялся и поискал в ящике старый выпуск ежедневной газеты «Голос Севера». В нем в подробностях был описан этот эпизод и даже приведены фотографии их разоренного дома. – Мы никогда в жизни такого не видели! Все едва не сгорело, стекла в окнах полопались. Дождь и ветер разгуливали по всему дому. Все электроприборы перегорели! Слава богу, пожарные в последний момент успели предотвратить катастрофу. Прежде чем высказать свое предположение, Люси скорчила скорбную гримасу: – И разумеется, компьютер Манон сгорел. – Хуже. Три четверти бумажек из ее кабинета унеслись с порывами ветра или сгорели. Остальное промокло и не подлежало восстановлению. Проникнув в квартиру сестры, я обнаружил ее забившейся в угол, дрожащей, с мятым клочком бумаги в руке. Там было написано: «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов». Манон в страхе скрючилась, свернулась клубком, словно защищала своим телом какое-то сокровище! Вы бы ее видели! В руке у нее был скальпель, она снова собиралась исполосовать себя. Я уверен, она обнаружила какие-то детали, связанные с Профессором. Я понял, что ничто не помешает ей записать эту фразу на своем теле… и, когда она попросила меня сделать это, я… я ей помог… Я сам искалечил ее… Собственными руками… – Вы бы могли вырвать бумагу и скальпель из ее рук и отвлечь ее, чтобы она забыла! – Верно. Но я просто выполнил ее волю. Возможно, она напала на след, который приближал ее к Профессору. Ей было необходимо, чтобы это послание существовало, и существовало в надежном месте… На надежном носителе… – Странная история… Признаюсь, мне с трудом верится. – И все же это правда. К чему мне вам лгать? Никакого смысла. Я готов на все ради сестры. И ради того, чтобы поймать негодяя, убившего Карину и всех остальных невинных людей. Люси сложила газету и вернула ее Фредерику. В его словах она почувствовала искренность, и ей пришлось признать, что он ее тронул. В конце концов, что она знала о горе? Потерять сестру, мать и остаться с другой сестрой, неспособной вырваться из настоящего… Она указала на экран компьютера, где плясал сложный график: – Если не ошибаюсь, вы тоже изучали математику? Фредерик плеснул себе виски. – Как все в нашей семье. Моя сестра посвятила ей свою молодость. А вот я действительно, получив аттестат зрелости, четыре года изучал эту дисциплину, скорей со страстью, нежели со здравым смыслом, так что забросил все остальные предметы и сосредоточился только на этой науке четкости и совершенства. Увы, знаете, чтобы «преуспеть», лучше быть везде средним, даже в тех дисциплинах, которые проходят мимо вас. Вы должны следовать по рельсам, проложенным другими. Он на несколько секунд умолк, словно погрузился в свое прошлое. – С моей неуверенностью относительно других предметов и самой системой образования, которая была мне отвратительна, я был… – Изгнан? – Скажем, отстранен. «Изгнан» – как-то немного… унизительно… и может ранить мое самолюбие. – Но результат-то один. Фредерик проглотил ее замечание. – Тем не менее сегодня я добился того, чего добился, даже без диплома. Должен признаться вам в моем горьком разочаровании во французской системе образования, но бог с ней, это тема другого разговора. К тому же в конечном счете фирмой управляют без помощи уравнений. Я забросил математику, я ее… забыл… В его словах Люси послышалось сожаление. – Я безмерно восхищаюсь Манон. Ее… карьерой. Мне бы хотелось приблизиться к математике, лелеять ее так же долго, так же мощно, как это делала она. Но теперь все в прошлом. Все предано забвению. Вот так-то. – А ваша старшая сестра? Карина, вы восхищались ею так же, как Манон?