– Нет. – Но могу предложить неземную скидку на веганские чимичанги. Неизвестный номер, 11:42 – Звучит эпично. Может, в другой раз. – Не знаешь, кому мне написать? Да. Может быть, я могла бы подсказать ему верное направление, хотя и не поддерживала контактов с коллегами папы с «ЭкселсиКона» с тех пор, как… Словом, довольно долго. Но могла бы отыскать кого-то. Я никогда не пыталась сделать это раньше. Не хотелось. 11:43 – К сожалению, нет. Может, там будет не так уж плохо. Знаешь, смело иди. Неизвестный номер, 11:43 – Не то шоу, но спасибо. – И да, пребудет сила с теми чимичангами. – Смотри, смотри! – кричит Сейдж. Я отрываюсь от телефона. Прямо перед нами Джеймс вылетает из магазина пляжной одежды, отталкивает волосатого парня и несется к общественным туалетам. Широко распахнув глаза, я смотрю на Сейдж. – Ты же не… Это новая партия чимичанги или остатки с прошлой недели? Она дьявольски улыбается, пожимает плечами. – Кто знает? Время – явление непостижимое. Сейдж щелкает пальцами, отчего позвякивают ее многочисленные браслеты. Неужели она, чтобы отомстить за меня, только что отравила моего врага веганской едой? Даже не знаю, благодарить ее или ужасаться. Телефон снова вибрирует. – Извини. – Я смотрю на экран. – Мне все время пишут с неизвестного номера. Вижу сообщение, и в животе что-то переворачивается. МонстроМачеха, 11:44 – Охранник соседей звонил по поводу автокафе на нашей подъездной дорожке. – Вечером поговорим. – Сначала зайди в магазин. Вот список [одно вложение]. Когда я снова подняла глаза, Сейдж уже безмолвно погрузилась в свой альбом. Следующие четыре часа с загадочного номера никто не пишет. Я снова совсем одна. Видимо, мистер Рамирез пожаловался на нарушение тишины в выходной, иными словами, просто наябедничал на меня Кэтрин. Поэтому, когда Сейдж высаживает меня в конце улицы, чтобы мачеха не услышала фургон, в наказание мне велят отмыть чердак. И вырезать купоны за ближайший месяц. И мыть посуду. И ходить за продуктами. Короче, все, что я и так делаю, только теперь это называется наказанием. Кэтрин протягивает мне резиновые перчатки и респиратор. – Тебе повезло. Я не загружаю тебя работой на остаток летних каникул. Ты хоть представляешь, как мне пришлось унижаться, извиняясь перед Джорджио? Как я буду смотреть ему в глаза на пилатесе? Это уважаемое общество, Даниэлль. Здесь нельзя парковать отвратительные фургоны на подъездной дорожке. Ну правда, дорогая, что бы подумал твой отец? Отец бы подумал, что она монстр, раз встает на сторону того, кто оставляет бедную таксу на улице в плохую погоду. Может быть, папа даже забрал бы Франкентаксу к себе домой. Но больше всего папе не понравилось бы то, что она выбрасывает его вещи, транжирит наши деньги, при этом делая вид, что все идеально. До сих пор не понимаю, как он вообще мог в нее влюбиться. – Да еще и работаешь с девчонкой с зелеными волосами и кучей пирсинга! Она наверняка плохо на тебя влияет. Я наконец поднимаю глаза, испугавшись, что она заставит меня бросить работу. – Мне нравится моя работа. Но она непринужденно продолжает. – Я предупреждала Робина, что, когда ты вырастешь, с тобой будет уйма проблем. Наверное, этого было не избежать. У меня начинают трястись руки. – Я ходила на работу! Я ответственная! – Не спорь со мной. – Ты обращаешься со мной как с преступницей. Она удивленно смотрит на меня. Очень спокойно говорит, показывая на лестницу: – Иди, мой свой чердак. Пока не слишком поздно. Вот и отлично. Я выхожу из кухни, поднимаюсь по лестнице, натягиваю респиратор, проходя мимо спальни близняшек. Вдруг из их стереосистемы раздается жутко громкая песня. Это заставляет меня остановиться и вернуться. Сквозь щель в двери я вижу Хлою и Калли посреди комнаты, лицом к своему «маку». Они ждут, когда песня заиграет сначала. Я таращусь, разинув рот. Хлоя начинает беззвучно петь, держа расческу наподобие микрофона. Ее подбородок сжат какой-то странной розовой штуковиной, рот едва шевелится, но она виляет бедрами и вертит головой. Близняшки помешаны на корейских продуктах красоты. Калли в ярко-малиновой маске для лица, больше похожая на лучадора, чем на бьюти-влогера, подает сестре какие-то знаки. На середине песни Калли наконец краем глаза замечает меня и застывает посреди движения. Хлоя врезается в нее, обе валятся на пол. – Какого черта ты творишь? – рявкает Хлоя. Точнее, пытается. На деле получается какая-то мешанина слов из-за неподвижной челюсти. – Растяпа! Калли быстро отворачивается от двери, но слишком поздно. Ой-ой-ой. Хлоя пытается понять, что ее отвлекло, бледнеет, завидев меня, и бросается к компьютеру, ставя видео на паузу. – Совсем чокнутая? Никакого уважения к личному пространству! – кричит она, бросаясь ко мне. – Дверь была открыта, – возражаю я. – Услышала «Спайс Герлз». Вы репетировали? Она хмурится. – Когда у нас будет новый дом, я попрошу маму поселить тебя под лестницей. Я закатываю глаза. – Да как хочешь. И направляюсь к своей комнате. Потом вдруг останавливаюсь. До меня наконец доходит смысл ее слов. Я возвращаюсь. – Что ты сказала? Она скрещивает руки на груди и прислоняется к дверному косяку. – Видимо, мама тебе ничего не рассказала. Позади нее Калли снимает с себя маску и морщится. – Хлоя, оставь ее в покое.