Часть I Почти безукоризненный джентльмен Мерзкий сон Станислав Сергеич Тропотун пробудился в своей просторной финской кровати, и его полусонный взгляд воткнулся в потолок под углом примерно в шестьдесят градусов. В поле его зрения попали: стилизованный под китайский фонарь светильник, часть стены, оклеенная дефицитными «под парчу» обоями и верх платяного финского же шкафа. Окончательно всплыв из полудремотного приятного состояния, он бродил рассеянным взором по окрашенному белой водоэмульсионной краской потолку, пока не наткнулся на уродливый, похожий на шрам шов между плитами перекрытия. Станислав Сергеич с отвращением отвел глаза в сторону и вдруг заметил на потолке, в аккурат над головою, темную точку. Странная точка расползалась на глазах, вздрагивая и поеживаясь как живая, пока не превратилась в лепившуюся к потолку черную грушу, продолжавшую интенсивное развитие. Тупо наблюдая за метаморфозами темной точки, Тропотун автоматически отметил, что оно живое и уже достигло размеров средней собаки. Он изумленно разглядывал повисшее под потолком нечто и вдруг сообразил, что это самый что ни есть настоящий упырь. Фу ты, ерунда какая!.. Пробормотал он, быстро-быстро мигая в надежде, что это исчезнет. Но упырь упорно торчал под потолком, презирая общеизвестный закон всемирного тяготения и явно глумясь над торжеством научной мысли. Станислав Сергеич опасливо отвел взгляд от нагло развалившейся над ним нечисти, однако боковым зрением он мог видеть и черноватую лоснящуюся шкурку незваного гостя, и его перепончатые, сделанные словно бы из качественной замши крылья, и круглую голову с перпендикулярно приставленными по ее бокам ушами-локаторами. Судорожно прикидывая, как избавиться от нежити, Тропотун осторожно задвигался в кровати и со страхом глянул вверх – оттуда на него нагло уставилась противная голая рожа, нечто среднее между человечьим лицом и мордочкой летучей мыши. Вольготно полеживая на потолочной поверхности, словно это был его личный диван, упырь сверлил Станислава Сергеича горящими антрацитовыми глазками и вызывающе попыхивал гаванской сигарой с золотым бумажным колечком. Поймав робкий взгляд хозяина квартиры, нежелательный пришелец преехидно ухмыльнулся и отряхнул сигарный пепел на чистейшую китайскую простыню. Тропотун внутренне поморщился, но виду не подал. Возле самых его глаз мерно раскачивался кончик длинного, похожего на телячий, хвоста нечисти, и Станислав Сергеич с внезапной брезгливостью подумал, что подлая тварь ведь и обгадить может… Только подумал и – шлеп прямо на лицо! – что-то скользкое, мерзкое, дурно пахнущее. Ухватив край простыни, судорожно начал он вытираться, с трудом удерживая подступавшую тошноту и костеря пакость потолочную последними словами. И тут Станислав Сергеич опять проснулся. Свернувшись уютным калачиком, рядом спала жена. Ночная полупрозрачная сорочка вся в бежевых воздушных кружевах открывала мужнину взору красивую шею и часть плеча, нежная кожа которых была почти не тронута увяданием. Сквозь плотную ткань сирийских штор с восточным ярким орнаментом просеивался в комнату утренний радостный свет. Негромко звякнул электронный будильник и принялся наигрывать несколько мелодичных повторяющихся нот. Тропотун сцепил над головою руки, потянулся и сел. Ступни его нашарили домашние туфли без задников, рука потянулась к будильнику и нажала на кнопку звонка, взгляд скользнул по золотистым, «под парчу» обоям и устремился в дверной проем. Сортир был выдержан в голубоватых тонах. Мягко лучилась лазурная импортная плитка, благородной молочной голубизной отвечал ей импортный же унитаз. Нажимая на ручку слива, Станислав Сергеич машинально отметил, что подходит к концу дефицитная туалетная бумага, а, следовательно, придется либо звонить Ивановскому, либо тащить дефицит из Москвы. В отделанной под светлый орех гостиной он включил стоявший на столе транзистор, слегка подстроил его и стал заниматься гимнастикой, краем уха воспринимая последние мировые события. «В Индии разбился самолет британской авиакомпании, летевший по маршруту Лондон – Москва – Дели, – говорил диктор, приличествующим случаю скорбным тоном, – погибли все пассажиры и девять членов экипажа. Причины катастрофы выясняются… бу-бу-бу… бу-бу-бу…» Среда… Думал Тропотун. Вырваться наверно смогу… Раз-два, три-четыре… Обязательно надо достать что-нибудь «супер» ей на день рождения – Вера, как и все женщины, очень отзывчива на внимание… «Тайфун над Ямайкой… скорость ветра достигала 150 километров в час… наводнения…» Не забыть бы Мурфатляр взять в сейфе!.. Он представил длинную бутылку с золотистым содержимым и хмыкнул – все о’кей, Тропотун! Трусцой он пробежал до ванной. Радостно сиял салатный кафель, белая эмаль ванны холодила ступни. Собравшись с духом, резко повернул кран – и заплясал под холодным душем. Так., хорошо… даже приятно… Зимой другое дело – зимой вода обжигает. Докрасна растерся массажной рукавицей, вылез из ванны, накинул махровый халат и потянулся за электробритвой. Водя жужжащей бритвой по подбородку, растягивая носогубные складки и круговыми движениями лишая щеки растительности, Станислав Сергеич привычно наблюдал острым взглядом бледно-голубых глаз за своим зеркальным двойником. Ему нравилось худощавое удлиненное лицо двойника с резко очерченными скулами, крупным породистым носом с горбинкой и тонкими подвижными губами, умевшими выражать многочисленные оттенки настроения. Вера попеременно находила его усмешку то сардонической, то мефистофельской, что весьма льстило Станиславу Сергеичу, который, однако, себе в том не сознавался. Регина, в вызывающем французском пеньюаре, сидела возле кухонного стола с кофейной чашечкой в руке и рассеянно смотрела в пространство. На кровавом пластике столешницы был приготовлен обычный завтрак: ломтик ветчины, пара яиц всмятку и сырые очищенные овощи – источник витаминов и микроэлементов. Тропотун налил себе кофе, пододвинул тарелку с ветчиной, взялся за вилку и нож – Регина утром не завтракала. – Эта дура Фирсова, – тут же сообщила она, поворачиваясь к мужу, – под меня копает. Вызнала, что я ни разу не была на сельхозработах, и тут же подняла этот вопрос на заседании кафедры в связи с моей поездкой в Австрию. Миндалевидные глаза жены черносмородинного цвета горели негодованием. Припухшие после сна веки почему-то придавали ей кукольное выражение. – Возьми справку о состоянии здоровья. – Она уже Павлентьевой сказала, что справочкой я, конечно же, запаслась! – Да плюнь ты на них… – Хм… – последовал ядовитый смешок. – На месте этой крашеной выдры я бы тоже ненавидела весь свет! Отец ребенка неизвестен, а замужество с такой внешностью исключено… Станислав Сергеич тоже невольно хмыкнул. Жена продолжала смотреть в упор и даже с некоторым превосходством. Что ж, она была права! Подтянутая стройная фигура давалась трудной ценой: диета, хитроумная китайская гимнастика, массаж, сауна, разгрузочные дни… Регина хотела сохранить молодость и, надо сказать, в том преуспела. – Риночка, ты выглядишь прекрасно! – констатировал он, разрезая сочный помидор. – Комплимент от собственного мужа – это… – она не договорила, улыбнулась и, охорашиваясь, поправила свои золотистые натуральные волосы, в которых не просматривалось и намека на седину. Продолжала уже спокойнее: – Завтра возьму справку. Бог с ней, с Фирсихой, – в конце концов ее можно пожалеть! Он молча дегустировал кофе – Регина приготовила бразильский. Кофе был ее маленькой слабостью, она знала в нем толк и коллекционировала рецепты приготовления. – Славик… – вкрадчиво произнесла она после паузы, – знаешь, я такой костюм видела… – глубокий вздох, скользящий быстрый взгляд в сторону мужа. – Строгий, элегантный, мышиного цвета… – Это не твой цвет, – со знанием дела заметил Тропотун. И почему-то вспомнился ему тот далекий летний день, когда он впервые увидел жену. Вдвоем с Борисом Петровичем они остались на кафедре и обсуждали очередную главу его кандидатской. Шеф дотошно проверял расчеты, скрупулезно находил уязвимые для оппонентов места и тыкал в них носом честолюбивого аспиранта. День был душный, томительный, предгрозовой. Работалось через силу, со скрипом. И вдруг в дверь впорхнула Регина. Молодому человеку показалось, что по комнате прошло дуновение свежего ветерка. А она безо всякого смущения улыбнулась серьезному аспиранту, чмокнула отца в щеку и села, взвихрив зеленое шелковое платье. Аспирант Тропотун тотчас напустил на себя небрежно-отсутствующий вид и лишь по временам позволял себе кинуть на дочку шефа острый любопытный взгляд. А та сидела, не обращая на него внимания, молодая, красивая, уверенная в себе и своем счастливом будущем, что-то увлеченно рассказывала отцу, и ее золотистые пушистые волосы излучали мягкое сиянье. Ишь, какая цаца! Подумал задетый ее равнодушием Тропотун. Пройдет с задранным носом – и не заметит!.. Но, как оказалось впоследствии, она его заметила. Очень даже заметила… Свадьбу праздновали с размахом. Медовый месяц провели в Прибалтике, а через полгода у них уже была двухкомнатная квартира, конечно, не в самом центре, но… – Мышиный цвет не твой, – задумчиво повторил он и вылил из джезвы остатки кофе. – Там и синий был… И потом, когда предлагают такую вещь, отказываться глупо! – перешла она в наступление с типично женской иррациональной логикой. С хрустом надкусив морковку, Станислав Сергеич отключился и стал думать о своих проблемах. – …могу себе позволить… без твоих драгоценных альбомов по живописи… не так часто в них заглядываешь… есть у него, в конце концов, отец или нет!.. Это было произнесено на повышенных тонах, и он навострил уши. – … просто обязан звонить ре-гу-ляр-но! – Кто – Вадим? – Нет, Папа римский! – Из сельской местности сложнее дозвониться, чем из Рима. И потом, парню двадцать лет. – Правильно! Всего двадцать – а не тридцать или сорок. – Обсудим это вечером. – Таким тоном разговаривай на работе! – Каким? – Менторским, начальственным. – Тебе показалось. Помолчали, избегая смотреть друг на друга. – Во сколько тебя ждать? – наконец спросила Регина. В голосе ее еще звучало недовольство. – Около семи. – Поздновато… – Когда ты возвращаешься в девять, я обхожусь без комментариев! – Но у меня же вечерники! И ты прекрасно это знаешь. У тебя работа кончается в шесть, до дома полчаса ходьбы – а еще полчаса? – Ну хватит, Регина! По-твоему собрания, конференции и тэ пэ не в счет?.. В книжный магазин, наконец, я имею право зайти! А теннис в неделю три раза?.. Увещевая жену серьезным и спокойным тоном, он в душе немало забавлялся ее игрой в ревнивую супругу. Уже не год и не два был заключен между ними своеобразный пакт о невмешательстве в личные дела друг друга. Отпуска брались порознь и проводились вдали от родных и близких. – Пригласим Пустовойтовых на пятницу? – резко сменил он тему разговора. – Надо бы обсудить с Дмитрием Алексеевичем одно дельце… – Приглашай! – Она пожала плечами, демонстрируя полнейшее равнодушие. – А сегодня у нас что? – Среда. Регина поправила на груди пеньюар и слегка усмехнулась, перехватив его откровенный взгляд, нырнувший в глубокий вырез. – Когда работает твой стоматолог? – поинтересовалась она. – У меня зуб полночи ныл, наверно пломба вылетела… – И, слегка приоткрыв рот, с чувством пощупала языком больной зуб: – Так и есть – дырка! – Я позвоню ему с работы и договорюсь, потом перезвоню тебе. – На послезавтра или после-послезавтра… А я еще посплю… – и она сладко потянулась, прогнув длинную узкую спину. Ее кошачье-женское движение вызвало у него желание и томительное воспоминание о Вере. Познакомились они в книжном магазине. В продаже оставался последний альбом Гогена, и Станислав Сергеич, что называется, положил на него глаз. Теплые экваториальные лагуны с разноцветным коралловым песком и обнаженными смуглыми девушками в украшениях из южных огромных цветов нравились ему своей примитивной поэзией и животной, разлитой в полотнах силой. Но тут в альбом вцепилась среднего роста девица, гибкая, аллертная, абсолютно уверенная в своем праве на обладание альбомом. Они поспорили, поссорились, потом Станислав Сергеич сделал благородный жест, уступив альбом даме. Дама тотчас успокоилась и с интересом взглянула на него из-под надвинутой на лоб модной шерстяной шапочки – дело было осенью – огромными и насмешливыми зелеными глазами. С нею будет не скучно!.. Подумал он и выдал галантно-банальную фразу. Она его отбрила, оставив, однако, надежду на продолжение. Тогда Тропотун представился по всей форме и вручил ей визитную карточку с рабочим телефоном… Блаженный Федор или Необычайное приключение Знакомая до последнего столба дорога раскручивалась перед взором Станислава Сергеича набившей оскомину кинолентой. На порядочной скорости он проскочил панельный девятиэтажный дом с гастрономом в цокольном этаже, потом приземистые корпуса Института народного хозяйства, окруженные провинциальным милым садиком, задержался у светофора, пересек улицу Луговую и зашагал вдоль бетонного высокого забора конфетной фабрики. Над фабрикой стояло леденцово-карамельное облако. Ее трехэтажные корпуса, сложенные из красного кирпича, казались пришельцами из прошлого века, а тянувшаяся по-над забором аллея старых разросшихся лип манила прохладной тенью. Процесс ходьбы всегда доставлял Станиславу Сергеичу особую мышечную радость, взбадривал его, давал простор мысли. Сегодня он размышлял о предстоящем через две недели худсовете, на который прибудет представитель заказчика. Многое должно решиться, многое… Думал Станислав Сергеич, пружинисто отталкиваясь от асфальта ступнями. Почву я взрыхлил и удобрил – что ж, посмотрим, какой вызреет плод!.. В сущности, мне может составить реальную конкуренцию только Оршанский – но он не дипломат. Нельзя, конечно, исключить, что может залететь птичка и со стороны. На сей счет, однако, данных пока нет… Перед его внутренним взором на миг предстал главный инженер Оршанский, и Тропотун невольно усмехнулся, ибо тот был один к одному череп с плаката «не влезай убьет!», который так популярен в среде энергетиков. Внимание его привлек мужчина под липой, который пристально рассматривал ствол, почти приникнув к нему лицом. Был он худощав, в обтрепанных брюках и дешевых сандалиях. Густые волосы с сероватыми прядями седины свисали до плеч. В мозгу Станислава Сергеича забрезжило какое-то далекое воспоминание, но не смогло пробиться сквозь толщу лет и погасло. Ощутив взгляд Тропотуна, мужчина поелозил лопатками и обернулся. Откуда я все-таки его знаю? Подумал Станислав Сергеич, проходя мимо. «Славка! Тропотун!» – вдруг заорал мужчина, кидаясь ему наперерез. Станислав Сергеич остановился, заулыбался, даже протянул руку – и только тогда узнал в обтрепанном типе бывшего однокурсника Федора по прозвищу Блаженный. Да, это был именно он, Блаженный Федор. Человек со странностями, который бросил институт на четвертом курсе и отправился изучать жизнь. Судя по всему, изучаемый предмет здорово намял ему бока. – А я тебя сразу признал! – быстро говорил Федор, тряся его руку и заглядывая снизу вверх в глаза, – ты почти не изменился. Гляжу – ба! – Тропотун идет! Ха-ха-ха… – искренне рассмеялся он, обнажив источенные кариесом зубы. – Славка Тропотун! – Я тебя тоже узнал, – приподнятым тоном отозвался Станислав Сергеич, которого неприятно поразила происшедшая с Федором перемена. Стороной до него доходили слухи, будто Федор спился, попал в тюрьму за какое-то пьяное дело, а потом сделался истово верующим, окрестился и чуть ли не стал монахом. Слухи были противоречивы, отрывочны и, в сущности, не особенно занимали терпеливо строившего свою собственную карьеру Тропотуна. И вот теперь перед ним стоял Блаженный Федор собственной персоной и радостно, почти счастливо улыбался. Боже мой! Промелькнуло в уме Станислава Сергеича. Что делает с нами жизнь!.. Тонкое одухотворенное лицо институтского Федора с огромными прозрачными глазами отрока Варфоломея с картины Нестерова, которое всегда хотелось назвать ликом, никак не совмещалось у него с этим заросшим трехдневной щетиной, красным и одутловатым рылом, изборожденным глубокими морщинами. Был святой – теперь падший ангел… С иронией подумал Тропотун и бодро поинтересовался: – Ну, что ты? Как жизнь? – Да ничего, спасибо!.. – задумчиво отозвался Федор. – Ты на работу? Я тебя провожу… Они неторопливо зашагали липовой аллеей. Станислав Сергееич подумал, что глаза у Федора, пожалуй, прежние, хотя красные прожилки на белках сильно портят то потустороннее выражение, которое так облагораживало их когда-то.