— И не буду! — уже истерично выкрикнул сиделец. — Ступайте в Кирилловский поселок, в заведение Пантелеймона Широких, там его и найдете. — В трактир, что ли? — уточнил коллежский регистратор. Фенюк хмуро ответил: — Кому трактир, а кому публичный дом. — Я вроде Широких не разрешал бордель открывать. — А он без разрешения. — Вот скотский человек! А что там делает хожалый Тусузов? — Он при Агафье Бедункевич вышибалой состоит. Блажков сплюнул и пояснил питерцу: — Агафья — главная здесь содержательница притонов разврата. Уже и до трактиров добралась, дрянь-баба! Сыщики не мешкая отправились в Кирилловский поселок. До него было всего двести саженей, и жили там рабочие кирпичных заводов. Трактир Широких смотрел окнами на Федоровское кладбище. Полицейские ворвались внутрь внезапно и сразу стали проверять комнаты заезжего двора. В них отыскались две раздетые пары, занимавшиеся непотребством. Публику согнали в чистую половину трактира, не дав как следует одеться. Один из клиентов спьяну полез драться. Червяков, детина чуть не с сажень ростом, двумя оплеухами вернул его в покорное состояние. Яков Николаевич поставил перед собой хозяина заведения: — Пантелеймон, я тебе на что подписывал разрешение? — На трактир четвертого разряда, ваше благородие. — А напомни, что оно означает? — Так что, заведение с продажей русского виноградного вина и пива распивочно и на вынос, еще с продажей горячих кушаний на месте. И с заезжим двором. — Именно! А у тебя что? И водка, и коньяки, и непотребство по всем комнатам. Будем у тебя промысловое свидетельство отбирать. Достукался, меры не видишь. Широких сокрушенно молчал, растерянно озираясь. — Чего молчишь? — А чево говорить-то? — Есть к тебе один вопрос. Скажи, где Тусузов? — Руфин? — вылупился трактирщик. — А у тебя их двое, что ли? — Не, токмо Руфин. — Ну и где он? — К трем часам придет, вместе с Агафьей. — У них никак амуры с Бедункевич? — усмехнулся Блажков. Широких пожал плечами: — Мне что за дело? — Тусузов у тебя комнату снимает? — в лоб спросил Лыков. Начальник сыскной части приказал трактирщику: — Отвечай его высокоблагородию. — Так точно, сымает. — Веди. Сыщики прошли в конец коридора — и вдруг услышали храп. Блажков распахнул дверь. На кушетке спал большого роста человек, коротко остриженный, с трехдневной щетиной на щеках. Коллежский регистратор повернулся к хозяину и спросил шепотом: — Он? — Так точно. Когда токмо пролез? Лыков шагнул в комнату, сунул руку под подушку и извлек оттуда револьвер. Потом взял бандита за плечо и одним рывком сбросил на пол. Тот закричал, вскочил. — А! Кто это? — Полиция. Ты Руфка Тусузов? — Ух… Дайте в себя прийти… Алексей Николаевич отвесил подозреваемому затрещину: — Вот! Обычно это помогает. — А вы чево деретесь? — обиделся тот. — У меня чай адвокаты есть, я жалобу прокурору подам. — Ишь ты, грамотный? Может, ты и не Тусузов? — Самый он и есть, — заявил арестованный с гордостью. — Тогда попался. Скажи, артельщика на станции Морозовской ты застрелил? — А что, нельзя было? — глумливо ухмыльнулся бандит. Тут коллежский советник не сдержался и врезал ему в ухо. Так, что в пролетку бандита волокли уже без чувств. Обыск в его комнате не дал никаких результатов. Сыщики увезли пленного к себе в часть. Допрос прошел на удивление быстро. Руфин вел себя развязно, с похвальбой и сразу во всем сознался. Более того, он заявил, что убил за год шестнадцать человек. На детальные вопросы Блажкова негодяй ответил правильно: назвал имена жертв, обстоятельства преступлений. Стало ясно, что он не врет. Только от одного убийства, схожего с остальными, бандит открестился. В январе при нападении на Семибалковское волостное правление был смертельно ранен урядник. Если бы Тусузов взял на себя и это, то попал бы на виселицу. — И не боишься вот так признаться? — спросил у арестованного Лыков. Руфин потер отшибленное ухо и ответил: — Здоровье дороже. Вас хлебом не корми, дай человека изувечить. — А тебе — убить. — Судьба у них такая — под мой ножик попасть. — А твоя судьба — в каторге сгнить. Тусузов рассмеялся: — Это мы еще поглядим. Власть у нас добрая, смертельную казнь отменила [75]. Средний Царь соргой обеспечит, и будет мне в каторге почет и уважение. А как захочу — сбегу. — Ты, стало быть, у Прохора Царева в услужении? — встрепенулся Блажков. — Не в услужении, а на службе у большого человека, — поправил его бандит. — А если я прижму того большого человека? Не будет тебе тогда ни уважения, ни сорги. Руфин рассмеялся: — Ты? Среднего Царя? Кишка тонка. Блажков, глянь на себя в зеркало, ничтожный ты червяк. Уже который год его съесть пытаешься. А что толку? Шиш с отрубями. Прохор Иваныч в небе подобно орлу летает. Не допрыгнешь ты до него никогда. — Надо было тебе при аресте шею свернуть, — сокрушенно заявил Алексей Николаевич. — Написали бы в протоколе, что оказал сопротивление. Бандит оценивающе посмотрел на питерца: — Удар у вас дюжий, врать не буду. А насчет пришибить… Ростовская полиция таким вещам не обучена. — Вот и плохо, что не обучена. — Для нас, блатных, хорошо, — ухмыльнулся Тусузов.