— Асенька, я рад, что в моем отделении становится все больше таких перспективных молодых специалистов… — Спасибо, Семен Андреевич, — голос Захаровой звучит немного смущенно, растеряно, и я прямо представляю себе эту картину маслом: смущающаяся Захарова, блять… Глазки потуплены, губки подрагивают, реснички опущены, сука, щечки розовые, волосики волной… Да тут у святого встанет! А Карась вообще не святой. И то, что у него стоит, даже по голосу отчетливо понятно. — Я… Постараюсь оправдать ваши ожидания… — ах ты, мелкая ты засранка… И голосок такой няшный, как у тянки из аниме, хоть прямо тут же ставь ее на колени и еби в рот! Похоже, Карась именно это сейчас и намеревается сделать. Не зря же увел ее к себе в кабинет! Я еле нашел, блять! Еле успел! Вот только проеб мощный у моего начальничка: двери надо плотнее закрывать. А он, видно, от чрезмерного возбуждения, руками слаб стал, захлопнул, а она обратно чуть приоткрылась… Ур-р-род… Я бессильно упираю кулаки в стену рядом с дверью, жадно вслушиваюсь в разговор, прекрасно понимая, что сейчас сделаю. Буквально через пару минут уже. Ясность с моим будущим полная тоже, мать ее. Я не дурак, осознаю все последствия своего поступка: и то, что отец даже не защитит, не вытащит. И то, что сяду, непременно сяду за причинение тяжких телесных. Потому что, судя по настрою Карася, средней тяжестью не обойдемся… Я это все понимаю. И тем не менее, не собираюсь тормозить. Есть все же в жизни какие-то пределы, за которые не стоит выходить… И после которых у любого нормального мужика, если он не ссыкло конченое и не тварь последняя, срывает тормоза. Почему меня срывает на Захаровой, не знаю. И думать на эту тему не собираюсь. Зачем сейчас время тратить? Потом подумаю. В тюряге много дней на это будет… — Обязательно оправдаешь, Асенька… — масляный отвратный голос Карася все больше захлебывается похотью, я сильнее упираю белые от напряга кулаки в стену рядом с кабинетом… И жду. Не знаю, чего жду. Пока он ее ебать начнет? Или трогать просто? По ощущениям, трогать — это уже перебор… Жесткий. От одного представления о таком в голове становится пусто и звонко. Наверно, не надо доводить. Все равно отвечать, так хотя бы лишу этого урода удовольствия помацать аппетитные булки Захаровой. — Ой, вы себя плохо чувствуете, Семен Андреевич? — голос Захаровой становится участливым и тревожным, — лицо красное совсем, и испарина… — Нет, Асенька… Я просто… — В вашем возрасте надо себя поберечь, Семен Андреевич, — продолжает Захарова, судя по звукам, шустро передвигаясь по кабинету, звякает стакан, льется вода, — вы уже не молодой мальчик, по вызовам ездить… Я понимаю, что вы — лучше всех знаете работу, пример для подражания, наставник для нас, неопытных… Но, простите за то, что не в свое дело… Вы такой ценный сотрудник… Для беготни по местам преступлений есть опера… А вы у нас один… — Спасибо, Асенька… — голос Карася звучит немного растеряно, прежнего боевого самцового пыла нет и в помине, — но зря вы меня считаете… Я, конечно, не так молод… — Ой, да какой возраст, о чем вы? — мне чудится, или Захарова стебется? — вы — мужчина в самом расцвете… Знаете, я еще в третьем про вас слышала, наши девочки вас боготворят… И все время говорят, ох… Так неудобно… Но все время говорят, что вы — невероятно харизматичный мужчина, что любая была бы рада, если б вы… Обратили внимание… — Асенька… — Вот, выпейте воды… Я бы вам предложила сердечные капли, но их нельзя мешать с алкоголем… А я, знаете, все время говорила им: “Вы что? Семен Андреевич — идеал мужчины. Он отличный семьянин, прекрасный отец, исключительно порядочный… И нечего даже думать о нем в таком направлении…” — Эм-м-м… — И вот знаете, Семен Андреевич, — а теперь в голосе Захаровой звучит неподдельное возмущение, — столько женщин, готовых рассматривать занятого мужчину… Ужас… Я потому из третьего и перевелась. Уверена, у вас в отделении ничего подобного быть не может! Я и девчонкам говорила, что у Семена Андреевича — исключительно серьезные люди работают. Профессионалы своего дела! Он их сам обучает, они на его примере учатся! И никаких неуставных отношений быть просто не может! Я так рада, что мои слова нашли свое подтверждение! — Эм-м-м… Асенька… — Я хочу сказать “спасибо” еще раз, Семен Андреевич. Знаете, я детдомовская же… — тут голос Захаровой жалостно дрожит, и это так достоверно, мать его, что даже я проникаюсь! — и для меня вы — словно отец родной, которого никогда не было… — Она чуть всхлипывает и продолжает трогательно, — позвольте вас обнять… Пожалуйста… — Эм-м-м… — Спасибо вам еще раз, Семен Андреевич… Я пойду. Там ребята уже, наверно, волнуются… — Хорошо, Асенька… Идите… Я едва успеваю отшатнуться, чтоб не попасть в зону видимости Карася, и наблюдаю, как Захарова выходит из кабинета, закрывая за собой дверь. И, если бы Карась видел в этот момент выражение ее мордочки, насмешливо-брезгливое, жесткое, с чуть искривленными в язвительной усмешке губами, то вся ее игра точно пошла бы лесом. Но Захарову вижу только я, а она видит меня. И замирает. На мгновение на ее лице появляется странное беспомощное выражение, рот приоткрывается в удивлении, брови поднимаются… Она явно что-то хочет сказать, но я не позволяю. Качнувшись к ней всем телом, одной рукой закрываю рот с готовым вырваться возгласом, а второй перехватываю за талию и тащу прочь по коридору с дикой скоростью. Захарова, сначала оторопев и даже обмякнув немного от неожиданности, тут же приходит в себя и начинает брыкаться, дергаться, пытаясь вывернуться, но я проявляю настойчивость и жесткость. Дверь в один из кабинетов оперов открыта, я затаскиваю туда Захарову, захлопываю и успеваю даже провернуть ключ в замке. Потому что я — не Карась. И пути отступления жертвы умею блокировать!МОИ ХОРОШИЕ, СКИДКА 30% НА МОЙ НЕБОЛЬШОЙ, НО ОЧЕНЬ ГОРЯЧИЙ РОМАНЯ ПРОСТО ИГРАЮ...ТУТ У НАС ВСЕ НЕПРОСТО, НО ОСТРО С ПЕРВОЙ ЖЕ ГЛАВЫ! Глава 14 — Сучка ты, Захарова, просто сучка, — рычу я, прижимая мелкую дрянь собою к двери и придерживая для верности за горло. Не сильно, но так, чтоб не рванулась внезапно. Но Захарова и не рвется. Она уже пришла в себя и теперь не брыкается, стоит, тяжело дыша и чуть вытянувшись стрункой по полотну двери, задирает подбородок и смотрит на меня. В глаза. И сейчас ее обычно наивные голубые озера приобретают свое натуральное выражение. Естественное. Наглое, вызывающее, жесткое. Только со мной она себе позволяет такое, для всех остальных мудаков в мире привычно маскируясь под беззащитную няшку. Один я в курсе, что эта няшка, если зазеваешься, откусит лапу по локоть. Что зубы у нее крокодильи и хватка бульдожья. Если зацепилась, хер стряхнешь с жопы! — Что случилось, начальничек? — блатная усмешка на ангельском личике смотрится чужеродно… Но ей идет. Нутро сразу показывает. — Какие-то вопросы? — Тон сбавь, — рычу я, посильнее сжимая клешню на шее и решительно пресекая попытки мозга обратить внимание на то, какая у нее кожа там нежная… Пиздец… Если куснуть, будет след. Надо проверить… Захарова усмехается еще шире, и я прихожу в себя, перехватываю оба запястья нахалки у груди, держу, прекрасно зная, что эта дрянь не упустит случая полоснуть меня по харе ногтями, — какого хера концерт устроила? — Я? — ресницы распахитваются шире, взгляд наивно-кукольный, игрушечный прямо, голосок такой нежненький, словно у тяночки из порно, — о чем вы, товарищ капитан? Я всего лишь разговаривала с вышестоящим начальством… Я так рада, что буду у вас работать, ах, так счастлива… — Так счастлива, что чуть на колени перед Карасем не упала, да? — я несу бред, сам понимаю, но тормознуть не могу, все бурлит во мне, все через край! — еще немного и упала бы, да? — Не понимаю, о чем вы, товарищ капитан… Но я всегда подчиняюсь приказам вышестоящего начальства… И глазками своими — хренакс — прямо в печень… И ресницами — хлоп — и в голове мутнеет мгновенно. Держу ее, не в силах отступить, разжать пальцы, хотя давно это надо сделать. Она не сопротивляется же… Совсем… На колени бы упала перед вышестоящим… Убью, блять! Наверно, мое отчетливое желание прибить ее на месте, отражается во взгляде, потому что Захарова меняется в лице и… И облизывает в волнении губы. И мне настает пиздец. Сдерживаемая с диким напрягом все это время пружина наконец-то лопается, и я теряю полностью рассудок. Только этим, полной потерей человеческой сущности, я могу объяснить то, что происходит дальше. Потому что, вместо того, чтоб отпустить эту ядовитую дрянь и забыть про нее навсегда, я со стоном мученика вжимаюсь в ее губы жадным, безумным совершенно поцелуем! И в ту же секунду ощущаю, как все звезды в небе ко мне летят! Чтоб перед глазами вспыхнуть! В голове от них становится ослепительно светло, словно от взрыва сверхновой, я сжимаю Захарову сразу везде, с упоением кусаю, целую, вылизываю послушно распахнувшиеся под диким напором губы, не желая даже думать о том, что Захарова может быть этому не рада. Потому что похер мне на ее радость! У меня сил уже нет это все терпеть! Сдерживаться! Сжимать внутри эту пружину! Нет сил! Не знаю, что бы я делал, если б Захарова сейчас выразила мне свое четкое и однозначное “нет”. Тупо думать, что способен на насилие, но… Но, блять, ничего не могу гарантировать! Раньше — мог! Но не сейчас. Только не с этой бесячей дрянью! К счастью, Захарова не собирается мне препятствовать. Она, в первое мгновение оторопев от моего напора, вскоре принимает правила игры и даже переигрывает своего учителя! То есть, меня!