Надо. Выхожу, медленно, с диким сожалением покидая ее тело, сердце прямо вздрагивает, когда замечаю болезненную гримаску на нежном лице, стараюсь действовать аккуратно, опускаю ее на пол, придерживаю за талию, чтоб не упала, провожу пальцами по овалу лица, потому что Захарова опять прячет взгляд, занавешивается своими кукольными ресницами. Заставляю смотреть на себя: — Ты как? Стоять можешь? Кивает, прикусывает губку, вздыхает… Грудь, охренительно смотрящаяся в разодранной мной блузе, поднимается и опускается. Не могу отвести взгляд, сглатываю… Поспешно отступаю, быстро привожу себя в порядок, испытывая страшную неловкость и мучительный стыд. Осознание произошедшего накрывает с головой, хмель весь давно уже выветрился, только головная боль остается. Захарова — моя головная боль… Смотрю на нее, растерянно одергивающую юбку вниз, моргаю на красные потеки на бедрах, совесть гложет с новой силой. Мудак ты, Федотов, такой мудак… Отомстил, урода кусок, поимел девчонку чуть ли не силой. И не надо тут опрадываться, что она сама, что позволила, да еще и понукала, словно всадница — норовистого жеребца. Это недостойно офицера и сына своего отца. Бля-а-а… Если б отец узнал, чего я тут сделал… Все снутри холодеет, перед внутренним взором осуждающее лицо отца… Выдыхаю, растерянно ищу сигареты в кармане, закуриваю… Нет, это редкостный бред — представлять, что скажет отец… Мне уже к тридцатнику, я — взрослый, серьезный мужик… Только один плюс у такой ненормальной реакции — все к херам упало и желания продолжить немедленно нет. Поворачиваюсь, смотрю на Захарову, пытающуюся стянуть на груди блузу… Нет. Не упало. Она ощущает мой плотоядный взгляд, замирает, ладони растерянно на груди зависают. И глаза такие беспомощные… Целовать, защищать и трахать… На стуле висит мой пиджак, снимаю его и иду к ней. Укутываю, задерживаю руки на подрагивающих плечах… Захарова поднимает на меня взгляд, доверчивый такой, нежный… И я не могу удержаться, наклоняюсь, целую в податливо подставленные мне губы. Торкает опять в голову. Сладость какая, черт… Если бы знал, что так будет, то не бегал бы столько времени, идиот… Флешбеками — наш первый поцелуй, когда она, восемнадцатилетняя соплюшка, полезла ко мне… И приходит осознание, что уже тогда что-то такое было! Уже тогда! — Давай сразу на выход, Ася, — коротко инструктирую ее, — не заходи никуда. Если тормознут, скажи, что плохо стало, стошнило, поняла? К машине моей иди. — Зачем? — моргает она заторможенно, похоже, все еще в шоке после случившегося. Ну да, блять, будешь тут в шоке. Охерительный первый раз ты девочке устроил, молодец, Федотов! — Ты хочешь остаться тут еще? — спрашиваю я аккуратно, стараясь донести до Захаровой мысль, что не стоит так палиться сходу. — Но… Прибрать все… — упирается она, приводя чисто бабские аргументы, — и вообще… Подумают, что мы… — Можно подумать, ты этого не добивалась, — срывает меня чуть-чуть на язвительность. Ну в самом деле, что происходит? Нет, понятно, что происходит, но не может же баба после первого траха так резко невыносимо поглупеть? Укутываю ее сильнее в пиджак, кайфуя от ощущения маленького, нежного тела в руках. Прямо воробушек сладкий. Чирикает чего-то… И весь мой… Умиление… Планирую открыть дверь и отбуксировать свою добычу к выходу, довезти до своей берлоги и там уже обстоятельно осмотреть все, что мне теперь принадлежит. В конце концов, она так долго этого добивалась, так долго изводила меня… Могу я чуть-чуть бонусов хапнуть? Дополнительных? Понятно, что ни о каком классическом трахе речи не пойдет сегодня, но есть же альтернативные варианты… Но Захарова неожиданно замирает в моих руках, словно каменеет, как та синичка, что в детской сказке на посох Мороза села. — Что? — в глазах ее больше нет того расслабленно-растерянного умилительного выражения, теперь в них вопрос и настороженность, — в смысле, добивалась? — Ну… Ты столько времени за мной бегала… — мирно бормочу я, открывая дверь, — давай, пошли потихоньку… Сюда перевелась за мной… Захарова стоит, да так каменно, будто в моих руках статуя, а не девушка мягонькая, нежная. Смотрю в ее лицо с непониманием, удивляюсь, что на нем как-то румянец пропал. Вроде, вот только был, и на тебе… И глаза такие злые… Что случилось-то? — За тобой? — шипит она, и я замираю, понимая уже, что что-то происходит. Неправильное… И это “что-то” явно происходит из-за моих слов. Недопонимание налицо. Надо исправлять. — Ну да, — я киваю, улыбаясь и все еще надеясь, что мы просто друг друга неправильно услышали, — ты же за мной сюда перевелась? Ну, чего встала? Пошли… Но Захарова неожиданно делает финт ушами: легко отступает в открытую мною дверь и сдергивает пиджак с плеч. И, пока я удивленно моргаю, кидает мне в физиономию этот пиджак. Машинально ловлю, и, должно быть, рожа у меня в этот момент на редкость дебильная, потому что Захарова изучает меня с ног до головы пристальным холодным взглядом и презрительно цедит: — Я, товарищ капитан, вообще-то сюда работать пришла, а не, как вы выразились “за вами”, ясно? И заявление о переводе я не подавала, меня перевели по распоряжению руководства. И вы тут, товарищ капитан, решительно не причем. Ясно? Оторопело киваю, вообще не вкуривая, что сейчас такое происходит. А Захарова, сделав паузу на осмысление мною сказанных ею слов, припечатывает: — И вообще, товарищ капитан, вы слишком много о себе мните. Вы — не суперкрасавец и явно не бог секса, чтоб я за вами бегала и специально ради вас переводилась из отдела в отдел, понятно? О том, что сейчас случилось, советую забыть. Это была глупая ошибка. Я выпила и потеряла контроль над ситуацией. А вы просто попались под руку. Понятно? Я опять киваю. Мозги ворочаются в голове медленно, а язык и того медленней, как-то даже слова не находятся нужные сейчас… Настолько ситуация нестандартная. Тупейшая. Захарова дарит мне еще один презрительный взгляд, а затем разворачивается на каблуках и гордо идет по коридору. Я тупо смотрю ей вслед, пока она не скрывается в туалете. Это что сейчас было такое? Чего я не так сказал? Глава 16 — Все ты не так сказал, Вовчик, — Сом вздыхает, тянет у меня из рук пачку сигарет, прикуривает, морщится, — дерьмо какое, а… Пошли кальяна вжарим, у меня тут есть. — Нахер иди со своими сосками пидорскими, — отнекиваюсь я, забирая у Сома сигареты. Нечего лапать, если не нравится. — Дурак ты, Вова, — Сом не обижается, он вообще парень, хоть и легковозбудимый, но отходчивый, по пустякам не заводится, — кальян — он для расслабона и созерцания мира… — То-то я смотрю, ты охеренно уже насозерцался, — внимательно изучаю расслабленное выражение лица приятеля. Слишком расслабленное. — С чего бы это? — А… Так… — он машет рукой, отворачивается, явно не желая рассказывать, но мне сейчас позарез надо отвлечься от своих проблем. А лучший способ это сделать — узнать, что кому-то куда херовей, чем тебе. И потому я трясу Сома на рассказ. Тем более, что обстановка располагает: вечер после рабочего дня, пустой кабинет участкового, пивас и легкий закусон. К Сому на участок я зарулил случайно, были дела по работе, вот и заглянул по старой памяти. Все же, когда-то мой участок был, ностальгия, то да сё… Помнится, именно в этом кабинете меня Захарова, не к ночи будь помянута, сучка, и поцеловала… И башню сорвала напрочь, себе. Да и мне тоже, как выяснилось. Сом выглядел груженым, как самосвал, что и понятно в конце рабочего дня, но мне обрадовался, настойчиво пригласил в гости. А я и пригласился. Все равно планов никаких, мыслей — и того меньше. Не домой же топать, в холостятскую берлогу, в холодную койку? Раньше бы у меня такой вопрос вообще не встал. Нашлось бы, кому согреть усталого путника после долгой дороги.