Значит, и собаку убили не просто так. И это «не просто так» что-то мне отдаленно напоминает. Что-то из глубины истории. Я не говорил, что до переноса в детское тело из две тысячи пятнадцатого в тысяча девятьсот семьдесят третий я был историком? И преподавать начал еще в армии – солдатам-срочникам в девяностые годы. А историков, как и офицеров, бывших не бывает. Собака… Опричники? Собачьи головы, притороченные к лукам седел? Да нет. Что-то ближе. Что-то из современности. Из времен… – Пошли! – азартно шепнула мне на ухо мать, прерывая на взлете почти готовую уже родиться мысль. – Тихонько только! Я с недоумением оглянулся. Куда пошли? Уже к врачу? А старушки? А старушки так самозабвенно обсуждали деревенскую трагедию, что не заметили, как подошла их очередь, – из кабинета только что вышел текущий клиент. А мама заметила. Она у меня никогда в облаках не витает. Стараясь не демонстрировать избыточную торопливость, мы степенно продефилировали к заветной двери и неожиданным для окружающей очереди рывком преодолели последнее препятствие. За спиной многоголосо вякнули и… остались за дверью. В прошлом. На задворках истории. А перед нами – вот она, заветная цель! Пора снимать штанишки. Глава 3 Ликбез на злобу дня – Я все равно ничего не понял. Почему на втором съезде? Почему не на первом? – Сан-Саныч! Не позорь мои седины. Это каждый ребенок знает… у нас… кх-гм… в Советском Союзе. – И я знаю! Я только понять не могу. – Вот смотри, к примеру, ты какого числа родился? – Двадцать девятого. – Ну. Месяца какого? Сан-Саныч. Не тормози! – Так этого… февраля… – Ничего себе. Кривой Касьян? Крутяк. Вон оно в тебе все откуда… Оригинально. То-то я и смотрю… – А в бубен? – Понял, коллега, не педалирую. Продолжаю мысль. Двадцать девятого февраля ты родился, значит, зачали тебя… э-э… двенадцать минус девять… плюс два… в мае. В самом конце, если ты не семимесячный. – Все-таки в бубен? – Не отвлекайтесь, уважаемый. На мелочи. Если расценивать все эти события исключительно с точки зрения физиологии, то ты, душа моя, родился вовсе и не в феврале, а… в конце мая предшествующего года, строго говоря. Не буду уточнять, в каком виде и в каком конкретно папином органе. Не надо краснеть, взрослый уже мальчик. Ирина, хватит ржать! Мешаешь формулировать. – Об этом как-то не принято… – Отставить, поручик. Тут вам не институт благородных девиц. История партии – это тебе… не хухры-мухры… не мелочь по карманам тырить! Кто не верит своим ушам – я действительно консультирую своего боевого товарища по курсу истории Коммунистической партии Советского Союза. Факультативно. И не без креатива, разумеется. – Ну, продолжай… – Итак, выработали… кх-гм… тебя когда? В конце мая. Но свет Божий ты увидел только в конце февраля следующего года. И это – твой официальный день рождения. Формально-традиционный. По паспорту. Так и с партией – на первом съезде, который подпольничал в Минске, произошло, образно говоря, за-ча-ти-е! Всего-навсего девять делегатов со всей России! Ни программы, ни устава, один только манифест… подмахнули. Да резолюцию об образовании РСДРП. Здесь понятно? – Ну. – Баранки гну! Запомни, первый съезд партии – это только демонстрация желания. Совокупление. Коитус. Впрыск. Чик – и… побежал сперматозоид по трубам… – Мне так и рассказывать на парткомиссии? Про сперматозоид? – Если хочешь… чтобы в комсомольцы разжаловали. И служить любишь не на северном побережье Черного моря, а на южном берегу Баренцева. Так вот. Первый съезд прошел себе, всех делегатов благополучно арестовали и забыли, как дурной сон. Власть в России даже и не напряглась особо. Вовочки Ульянова в Минске, кстати, и не было вовсе. Он в это время в Шушенском рябчиков постреливал да селянок щупал. – Как-то… неуважительно… – Переживет. А на втором съезде, в Лондоне, Ленин уже присутствовал. Вот тогда революционеры и разработали устав, программу, а заодно и раскололись до кучи – на большевиков и меньшевиков. С одной стороны Ленин, с другой – Плеханов. Запомни хоть это. Партия была фактически уч-реж-де-на. И это слово запомни. Гораздо полезнее будет, чем сперматозоидами себе голову забивать… в обоих смыслах этой метафоры. – Фу-ух. Вот оно мне надо? А я даже соглашусь. Вот оно ему надо? Налицо – вакханалия идеологического кретинизма. Зачем Козету разбираться в этих мудреностях, перекрученных до безобразия? Ладно я, историк. Еще что-то смутно помню обо всех этих «ненужностях», со студенческой скамьи. Но Сан-Санычу-то это зачем? Мало вам того, что он и так – гений оперативной работы? Профессионал с большой буквы? Или есть опасения, что дрогнет у профессионала одна из его идеологических подпорок, и крен пойдет куда-нибудь… на Запад. Бред полнейший. Дежурный Веня, кстати, не шутил: вся Контора в течение этой недели сдавала внеплановые Ленинские зачеты. Обливаясь слезами и чернилами, красочно оформляла конспекты «первоисточников» – тупо переписывала ленинские статьи из 55-томного популярного издания в общие тетради, которые должны быть не меньше, чем в девяносто шесть листов. А что, вы спросите, бывает больше? Нет, господа, то есть… товарищи, больше и… дальше – уже некуда. Мы сидим в нарядной Ленинской комнате в красивом здании на улице, кстати, все того же дедушки Ленина. Здесь у нас Главный штаб – административный корпус городского подразделения. И сюда сегодня согнали целую кучу оперативников, накачали жути и рассадили по кабинетам расслабляться. В смысле, готовиться. Я – внештатник, поэтому надо мной никто измываться не собирается. К счастью. Но ведь я и не железный! Сочувствую, понимаешь, коллегам – помогаю, чем могу (хорошо, что у меня почерк корявый, уже припахали бы «товарищи»), морально большей частью. – Не надо эту статью конспектировать, Ирина. У нее только название короткое – «Что делать?», на самом деле… замучишься потом ее защищать. Переписывай «Апрельские тезисы», там все коротко и понятно – вооруженное восстание, захват власти, и вперед! Наша тема. – Старик, ты откуда все это знаешь? Это она по инерции. На самом деле в нашей группе только одна Ирина и в курсе, что мое сознание из двадцать первого века – я ей сам про это рассказал полтора года назад в пароксизме истерического откровения. И если кто и сможет объяснить мою компетентность в вопросах идеологической демагогии, так это только Ирина. Ну, еще и начальник, Сергей Владимирович, позывной Пятый – Ирина ему сто пудов все обо мне доложила. Хотя он виду и не показывает. Держит наши отношения в тонусе недосказанности, так сказать. Чтобы не расслаблялись паршивцы. Вот так все сложно. – Вундеркинд я просто, – озвучил я официальную версию собственной «гениальности». – Улыбка природы. Вы бы не отвлекались, студенты, час остался до Голгофы. Вы, кстати, узнали, кто у вас зачет принимать будет? Разведчики. – А то! Обижаешь, начальник, – ощерился Сан-Саныч, он же Козет, он же Ромео великовозрастный, так как сохнет по Ирине, полагая, что этого никто не замечает. – Нашим экзаменатором назначен некто Полищук Сергей Михайлович. Инструктор культпропотдела горкома КПСС. Инвалид войны, ветеран, герой партизанского движения, кавалер орденов и все такое прочее. Суровый мужик, говорят. Режет каждого второго. Принципиально – через одного. – То есть, если я правильно понял, в вашей сладкой парочке жертвенный баран уже назначен? – Сам ты баран! – взвился Сан-Саныч, хотя конкретно его, собственно, я этим чудным домашним животным и не называл. Взвился и… тут же стух обреченно. – Да, впрочем… Скорей всего. Не знаю, как этот чертов зачет сдать. Старик, ты же вундеркинд, придумай что-нибудь. – Заболей. – Да уж. Долго думал, «улыбка природы»? – Тогда на гауптвахту загреми. – Ты с Луны свалился? Нет у нас гауптвахты. Только следственный изолятор. И если туда загремишь, то выход только на восток. На северо-восток, если точнее. – Ну, я не знаю. Сдашь со второго раза, если лажанешься, чего здесь страшного? – Ты вообще дикий? А еще вундеркиндом называется. Не сдашь – минус премия, второй раз – под взыскание, третий – несоответствие, четвертый… – Хватит, хватит. Я понял. Запамятовал просто… масштабы вашего маразма. – Вашего? – Мальчики, хватит, не ссорьтесь, – вовремя вступилась Ирина. Она-то прекрасно знает, что я имел в виду. – Во! Я придумал, Саныч. Надо дело какое-нибудь форс-мажорное замутить! – Форс… чего? Мутить? – Организовать! И чего-нибудь горящее! Острое. Резонансное. Суперпуперважное. Чтобы не до зачетов стало начальству. Как с похитителями девушек было, помнишь? Из Москвы тогда проверяльщики сюда косяком шли. Или с Богданом-антисоветчиком…