А дежурный, пунцовый от давящего его смеха, смотрел на разносчика пиццы влажными от выступивших слез глазами. — Я, конечно, извиняюсь, — вновь прогнусавил человек. — Но почему вы смеетесь? Тут уже хохотали все. — Ну, ты же ведь веселый разносчик веселой пиццы от веселого пиццерийщика, — дежурный ржал не в силах сдержаться. — И что? — раздражение в шипилявящем голосе разносчика придавало его речи еще больше смешных ноток. Нет, конечно, дефекты речи это не смешно, но в сложившейся ситуации, удержаться было не возможно. — Ну и что? Я вас спрашиваю! — продолжил человек. — Это дает вам право ржать надомной? — Нет. Нет, — запротестовал дежурный. — Я ни в коем случае не над вами самим. Нет. Просто вы так долго и уверено протискивалось к нам, — сержант, весь красный от смеха вновь не удержался и закатился, а отсмеявшись, продолжил. — Вы так уверено пробирались к нам, что мне теперь уже даже стыдно вам сказать, что пиццу у нас в отделении никто не заказывал. Дежурный вновь заржал и заключенные, вторя ему, тоже покатились со смеху. Бомж так же пытался смеяться, но у него выходило какое-то глухое бульканье, а от того, что его плечи колыхались от рвущегося из груди смеха, вонь в отделении усилилась еще больше, так что даже разносчик пиццы стал оглядываться по сторонам, в поисках источника этого неприятного запаха. И Моня мог бы поклясться, что в один из моментов под козырьком промелькнули знакомые ему черты. Но вот кто это, он пока не мог понять, но рефлекторно весь подобрался и, перестав смеяться, в ожидании следил за человеком, который, опустив голову вниз, полез к себе в набедренную сумку и, шелестя там бумажками, видимо, в поисках нужной накладной, растерянно проговорил. — Ну как же, — а потом даже воскликнул. — А-А-А, да вот же она! Он наконец-то нашел то, что искал, и, вытаскивая целый ворох чеков и накладных, неизвестно как поместившихся в его маленькую сумочку, разносчик пиццы быстрым движением перекинулся через конторку дежурного, а тот, не ожидая ничего подобного, не успел среагировать. Разносчик, резко ударив сержанта в лицо, прижал к его шее какой-то черный предмет. Раздался характерный для электрошокера треск, и бесчувственное тело дежурного отводилось на спинку его кресла. Больше никто не смеялся. Человек в пицце-кепке обшарил стол перед дежурным, подобрал, висящие на гвоздике ключи и, не теряя больше ни секунды времени, кинулся к обезьяннику. Отперев двери, он с непониманием уставился на освобожденных. — Что вылупились? Дергаем отсюда! — выпалил он нормальным голосом. — Миха? — Моня наконец-то узнал недавнего разносчик пиццы. — Миха, Миха, — подтвердил человек. — Дергаем от сюда. Живо! Дед, ни кому не скажешь? — это Миха уже обращался к бомжу. — Не, — прохрипел тот, даже не двинувшись со своего места. Больше говорить было не о чем. Забежав в клетку, Миха помог Моне поднять Беса, который к удивлению парней сразу поддался их порыву и двинулся вслед за ними, им оставалось лишь указывать дорогу. Анна уже стояла у двери, придерживая ее для товарищей. Четверка беглецов скрылась в дверном проеме, об который через мгновенье громко ударилась дверь. Бомж подождал немного, но ничего больше не происходило. Дежурный так и сидел, откинувшись на своем кресле, а на шум из кабинетов ни кто не вышел. Дед не спеша вышел из камеры, подошел к конторке дежурного, взял все коробки с пиццей и вернулся в обезьянник, слегка прикрыв за собой решетчатую дверь. Затем он раскрыл коробки, сразу все, и стал не спеша, и постоянно хрипя, и похрюкивая от удовольствия, поглощать еще горячие пиццы, чередуя между собой куски из разных коробок. 22. Маша Это был настоящий дворец. Фасад обнесенный искусно оформленными монументальными мраморными колоннами, на которых резец неизвестного мастера запечатлел в века все вехи жизни христианского общества, чередуя их с неописуемыми по своей красоте и правдоподобности пейзажами, так что казалось, будто время на них замерло, а экзотические фрукты, растущие в непроходимых и потому первозданно прекрасных лесах, лишь окаменели, как каменели несчастные люди, узревшие ужасающую и этим чарующую Медузу Горгону, так вот, вес этот колонновидный фасад, переходящий метрах в шести от земли в обрамленные объемной позолоченной лепниной витражи окон второго этажа, по центру имел невообразимо красивый арочный вход. Переплетающиеся между собой неведомые цветы поднимались от пола, выложенного каким-то странным черно-белым гранитом с оранжевыми вкраплениями, к мраморной бахроме, венчающий арку входа, и соединялись со своими стальными братьями, выкованными настолько тонко и изящно, хотя металл, из которого они были сделанные вовсе и не был тонким, что казалось, возьми в руку один из этих цветов, потяни на себя, и он оборвется у корня, не выявив никакого сопротивления. Но это только казалось, а в действительности, все эта легкая на вид конструкция скрывала огромные и неимоверно прочные стальные рамы, на которых держались массивные дубовые двери высотой чуть ли не до второго этажа, вся поверхность которых была также испещрена переплетающимися между собой растениями и цветами. Поверх всей этой роскоши и разнообразия форм и мыслей мастеров зодчества располагался огромный позолоченный купол. Шарообразная сфера блестела в лучах яркого, жаркого летнего солнца так, будто сама была солнцем. Справой стороны от главного входа располагался фруктовый не то парк, не то сад. Аллеи персиковых деревьев рассекали небольшие островки яблонь и груш. Налитые августовским теплым солнцем спелые фрукты пригибали своей тяжестью тонкие, умело обработанные либо профессиональным садовником, либо не менее профессиональным агрономом, ветки деревьев, точнее даже веточки. Все равной длины, без болячек и грибка. Листик к листику, а плоды таких размеров, что, кажется, попади такой в руки и за один раз его не съешь. Тропинки, местами натоптанные, а местами облагороженные узорчатой плиткой, петляли между деревьями, приводя забредшего на них прохожего к небольшим скамейкам, окруженных клумбами различных форм с высаженными на них в своеобразные композиции шарообразными бархатными астрами, одновременно нежными и страстными, тугими и томно рыхлыми розами, и уже отцветающими, но еще не увядшими, дерзкими своей наготой и чарующими своей легкостью лилиями. А местами перед скамейками, выставленными кольцом или полукругом, красовались миниатюрные, но полные изыска фонтанчики, струящиеся чистой, переливающейся в лучах солнца всеми цветами радуги водой. Слева же от дворца, от его второго, пусть и неглавного, но не менее красивого входа, располагался ведущий вниз выложенный гранитными ступенями спуск, площадки для отдыха на котором сторожили величественные мраморные львы, от чего-то разделяющие свой пост с какими-то неуместными здесь, выполненными из темного старого камня готическими горгульями. Нижние ступени, омываемые вспененными волнами, уходили прямо в воды черного моря. Неспешные перекаты волн шуршали изъеденными камнями, которые перемалываясь в песок, неминуемо, крупинка за крупинкой, исчезали в морских глубинах, исчезали из мира, из времени. — Вот это да! — восторженно думала Маша. Она в жизни своей никогда не видела ни чего прекраснее. — Сколько же стоит арендовать эту сказку? Казалось бы, в такой обстановке мысли должны стремиться куда-нибудь далеко, к чему-нибудь возвышенному, прекрасному, немеющему даже намека на стоимость, но меркантильность, присущая большей части современного общества, не обошла стороной и Машу, которая все стояла перед входом и не могла оторвать взгляда от неправдоподобно красивого дворца и всего того великолепия, что окружало ее. Странно, но гор с этой стороны видно не было, может быть из-за того, что и сам дворец находился на довольно немаленькой возвышенности. Все гости уже зашли в просторный холл, от которого множество проходных залов вели к самому центру этого чуда архитектурной и художественной мысли. Виктор с Машей не поехал. Он так и не смог ни уволиться с работы, ни даже взять хоть какой-нибудь выходной. Ему как раз предложили повышение, когда в одно из утр он уже нес заявление на увольнение своему начальнику. Заявление было аккуратно сложено и убрано в задний карман джинсов. А парень, занявший место своего старшего и забывший о строимых им планах, еще раз мысленно плюнул на свой ненужный диплом теплоэнергетика и принялся с энтузиазмом руководить и подгонять своих старых друзей-коллег по работе, ставшими теперь его новыми подчиненными. Поэтому, находясь в гордом одиночестве, еще ни разу не встретив счастливую подругу, Маша чувствовала себя среди отлично знающих друг друга друзей Яны, как-то неудобно, неловко, и даже неуместно. Швейцар, придерживающий одну из дубовых створок открытыми, негромко кашлянул, заставляя Машу вернутся из своих мыслей в реальность и переступить через порог дворца, отстроенного, скорее всего, не для простых смертных, пусть даже и немыслимо богатых, а для воспетых во всех религиях мира великих, непобежденных и от того ненасытно жадных до человеческих душ небожителей. Попав внутрь, Маша поняла, что немного ошиблась с предположениями. Сразу же после входа широкий овальный холл обрамлялся двумя полукруглыми лестницами, ведущими на второй этаж, где они встречались и образовывали своеобразный балкон. Все из белого мрамора, полы уложены мягкими, не имеющими ни одного истоптанного или вытертого места, коврами. Вазы с живыми цветами и деревьями, расставленные, видимо, профессиональным дизайнером, скрывали от глаз Маши двери непредназначенные для гостей, сглаживали местами резкие и от того цепляющие взгляд углы лестничных маршей и подчеркивали живую тематику холла. Мраморные переплетения растений, опутывающих все доступные взгляду поверхности, подобно гравюрам на фасаде, заставляли усомниться в их искусственном происхождении. Дверь за спиной девушки хлопнула, и Маша от неожиданности отвлеклась от созерцания представленного перед ней подножья рая. Иными словами, она не могла это описать. А когда она вернулась к своему прерванному занятию, то не без удивления заметила, что холл не имеет ни единого окна, но света при этом в нем больше, чем достаточно. Причем освещение было не стандартным электрическим, а живым, стены возле лестниц были через каждые пару шагов украшены позолоченными (так было удобнее думать, не золотые же они на самом деле) подсвечниками, каждый из которых имел три горящих свечи. А с куполообразного потолка, расписанного в античном стиле, на массивном, поддерживаемом толстыми цепями стержне висела огромная люстра. Хрустальные капли, вот-вот готовые сорваться с ее дуг, сияли отблеском свечей, расположенных на устремленных к потолку таких же хрустальных канделябрах, замысловато закрученных и переплетающихся между собой так, что создавалось ощущение, будто свет над головой движется, не стоит на месте, а плавно перетекает от одной линии к другой, повинуясь движению живых, трепещущих под неуловимым прикосновением воздуха желтых огоньков. Пробежав взглядом по лестнице до смеженного балкона, Маша расплылась в счастливой улыбке. На нем, абсолютно вписываясь в чистейшую белизну благородного камня, стояла, замерев на месте Яна. В белом, вышитом бисером (Маша пригляделась, да нет, не бисером, перламутровым жемчугом) платье, расходящемся от кружевного корсета к выполненной каскадом юбке, Яна была прекрасна. Ее от рождения светлые, даже яркие волосы, были собраны в пучок, но не тот, взлохмаченный, закрученный на скорую руку, а очень элегантный и тугой, из которого была пущена лишь небольшая прядь, блестящим завитком свисающая с него. Диадема, украшающая голову невесты, и тут Маша даже боялась предположить, какими камнями она украшена, блестела в свете свечей, мерцала от их прикосновения, то вспыхивая, то угасая, как звезды, дарующие свой свет нашей планете, освещая нам ночь. Маша не могла вспомнить момент, когда двери на лестничном балконе распахнулись, и давно ли Янка вот так стоит и следит за ней. Она молчала и лишь улыбалась своей безупречной, такой же белоснежной, как и все вокруг улыбкой. — Янка, — шепотом произнесла Маша, А потом крикнула во весь голос, не в силах сдержать весь восторг от окружающего ее великолепия, которое выплескивалось сейчас в радость встречи с подругой. — Янка!!! Маша быстро, насколько ей это позволяло ее вечернее, плотно облегающее фигуру бежевое платье и такого же цвета туфельки с открытым верхом на высокой шпильке, взбежала по лестнице. Да и Яна, светившаяся от счастья, тоже бросилась навстречу подруге. Они обнялись, замерев с глупыми, но счастливыми улыбками на лицах. И каждая еле сдерживала слезы счастья от ожидаемой, но все равно неожиданной встречи двух старых подруг. — Янка, я так рада! — Маша все же не смогла сдержать слез. Все еще обнимая подругу, она аккуратно смахнула прочертившую на щеке влажную линию слезу. — Сейчас тушь потечет. Тушь потечь не могла. Маша уже давно пользовалась современной влагостойкой косметикой, которая не расплывалась темными пятнами от краткого взаимодействия с жидкостями. Но девушка понимала, что выглядеть все-таки нелепо, она же не маленькая девчонка, что бы распускать нюни, поддавшись душевному порыву. А потом, противореча самой себе, с промелькнувшей капитулирующей мыслью «Да и пускай, хочу быть маленькой девчонкой», она еще сильнее обняла подругу. — Маш, — раскрасневшаяся Яна, с полными слез глазами, которые неизвестно каким образом не срывались вниз, наконец-то отстранился от девушки. — Пойдем скорее, нас там уже ждут. Девушка развернулась спиной к подруге и, не выпуская ее руки из своей, потянула за собой в сияющий, но отчего-то не просматриваемый зал, как будто там за порогом клубилось какое-то марево. «Нас». Лишь на мгновение в голове Маши задержалась эта легкая оговорка подруги. Конечно, там ни кто не мог ждать Машу, там все ждали Яну, которая и так, видно, сильно задержалась, позволив себе лично встретить подругу. «Нас». А может, Яна сказала это специально, пытаясь так хоть немножко уровнять подругу с собой. «Но куда там, она невеста, а через мгновение жена, ее свадьба проходит в неописуемом по красоте дворце, набитом лакеями и прислугой. А я, похоже, что я и вправду всего лишь маленькая, еще ничего не понимающая и ничего не достигшая девчонка, которую тащат вслед за золушкой, лишь пытаясь утешить, и заглушить ее несостоятельность». Грустная, ядовитая и совершено не уместная мысль, но деваться было некуда, она пробралась в сознание и зашевелилась, закопошилась там маленьким, противным червячком, паразитом, грызущим, подтачивающим самолюбие и душевное равновесие девушки. «Что это?» — испугалась своим мыслям Маша. — «Синдром подружки невесты? Зависть одноразовому платью? У нее уже, а у меня неизвестно когда? Бред.» Маша, поражаясь сама себе, все еще шла за подругой. Нелепая улыбка на ее лице, застывшая вначале, сейчас медленно сползала вниз. Сперва с глаз, которые из сияющих и веселых стали прозрачными, стеклянными. Далее, минуя скулы и разглаживая округлившиеся и приподнятые щечки, она соскользнула и с губ, продержавшихся дольше всех и сдавшихся последними. «Ты чего? Соберись, это не твой праздник» — корила себя девушка, а потом, сдаваясь и откровенничая сама с собой, призналась, одновременно удивляясь своим мыслям еще больше. — «Я что? Я завидую?» Она чуть не споткнулась об очередной порог в новый зал. Пока она терялась в своих мыслях, кажущимся ей крамольными, низкими и грязными, от которых было охота тут же отмыться, содрать, стереть их с себя, Маша не заметила, как влекомая подругой, она оказалась в зале, который просто физически не мог существовать, но он тут был. «Зал. Да нет, это не зал. Это целый стадион с футбольным полем по центру. Но как?» — Маша вспоминала габариты дворца и убеждала себя, что, в принципе, это не возможно. И, о Боже, зал не имел ни одной опорной колонны. — «Нереально. Как?» — девушка подняла вверх голову и обмерла. Над ее головой раскинулась яркая голубая гладь неба. «Так он стеклянный что ли?» Но сколько Маша не всматривалась в пространство над головой, она так и не смогла заметить хоть одного неровного отблеска, вызванного преломляющимся в стекле светом. И ни одной крепежной балки, фермы. Зал же, точнее стадион, был не пуст. Накрытые столы, стоящий отдельными небольшими островками, равномерно занимали все пространство вокруг, не затрагивая лишь его центральную часть, в которой сейчас и находились девушки. Люди, сидящие на своих местах, обернулись на вновь прибывших и зааплодировали. Они все смотрели на Янку. Все до единого. Маша почувствовала себя пустым местом. Неуместная, раскрасневшаяся, с размазанной или не размазанной тушью под глазами, какая уже разница. Она была лишняя здесь. «Черт как неловко. Хоть прямо на месте провалиться, прямо сейчас». Но где же вся радость за подругу, где тот восторг, который она испытала, когда увидела Янку на балконе, и который сейчас охватывал всех присутствующих? Почему ее гложет зависть к подруге и стыд за себя? Люди. Тысяча человек, не меньше, все еще хлопали, приветствуя виновницу сегодняшнего торжества. А Маша, пронзенная насквозь их невидящими взглядами, в не ловкости повернувшись в сторону, тоже старалась смотреть сквозь них. За огромными витражными окнами раскинулся тот самый сад, который Маша уже видела внизу. Дерево к дереву, газоны, вырисовывающие какие-то геометрические фигура, белые фонтанчики и росчерки тропинок, одновременно соединяющие и разделяющие собой разноцветные островки клумб. А за садом, вытянувшись в длинную цепочку, сверкали снежными шапками горы. Прекрасные и величественные. Почти вечные. «Почему их так много? Зачем их так много? И почему я одна? Где Виктор? Почему он не поехал? Почему не спасает меня сейчас от этого непонятного стыда и страха?» Маша вновь осмотрела весь зал. Впереди, перед слегка приоткрытой дверью, на небольшом возвышении, как у рыцарей в средние века, стоял один, пока что пустой стол, с двумя тронами за ним. «А это, наверное, и есть места для небожителей». И вот, наконец-то, выпустив руку подруги, Янка поплыла вперед. Маша хотела ее остановить, но смутившись еще сильнее, остановилась сама. А Янка, зайдя за стол, юркнула в полуприкрытую дверь, которая тут же закрылась за ней. А Маша осталась стоять по центру этого стадиона, не решаясь двинуться, да и не зная, куда ей идти. Места ей никто не указал, а интересоваться сейчас было не у кого. «Ну, уж нет, только не сейчас. Куда-нибудь денусь незаметно, да и все. Отойду назад и в сторону. Все равно никто из них меня не видит». — Я невидимка, — тихо прошептала себе девушка и потихоньку, не оборачиваясь, двинулась спиной назад. — Невидимка. И так, отступая шаг за шагом, убегая от незаслуженного пустого внимания и приобретая с каждым метром все больше уверенности в себе и своих действиях, Маша чуть не споткнулась, когда на очередном шаге уперлась в чью-то грудь. Одновременно испугавшись и потеряв всю вновь приобретенную уверенность, девушка с тихим бормотанием извинений в адрес стоящего сзади человека неловко обернулась и, уже не таясь, показывая всем присутствующим спину, собралась броситься к входу, но развернувшись, остановилась как вкопанная, не смея двигаться дальше. Страх и неуверенность, охватившие девушку, когда она вошла в зал, сменились непониманием, и радостью. Перед нею стоял Виктор. В черном, матовом костюме, из под которого выглядывала белая рубашка с высоким стоячим воротником, в блестящих, глянцевых туфлях, высоко подняв голову, он, слегка улыбаясь, смотрел на подругу. Стоял не двигаясь. «Он все-таки вырвался с работы. Он приехал, что бы спасти меня от них». — Спасибо, — Маша подалась вперед и обняла парня. — Спасибо, что приехал. Ее не интересовало, когда он успел купить билеты, как узнал, где будет церемония, почему он так вычурно одет в костюм, который Маша ни разу не видела в его гардеробе. Она была благодарна ему, что он все-таки смог приехать. Что теперь, она будет не одна. Не затеряется и не сотрется под тысячей взглядов этих чужих людей. Она прижималась к своему парню, отогреваясь душой от холода, который продрал ее до самых костей в этом теплом, наполненном летним солнцем дворце. — Спасибо, — Маша потянулась поцеловать парня, который на объятия подруги лишь накрыл ее плечи своей рукой, но подняв голову вверх, ожидая встретить губы своего парня, с сожалением уткнулась в его подбородок. Виктор стоял, высоко вскинув голову, и смотрел перед собой, не замечая попыток Маши. — Вить, а как ты сюда успел? — Я тут всегда был, — ответил надменный, несвойственный парню голос. Зал вновь зааплодировал. А Виктор, с какой-то страной улыбкой, больно похлопав по плечу Машу и отстранив ее от себя, двинулся вперед через зал. Люди хлопали во всю, и Маша, ничего не понимающая в поведении парня, да и в происходящем вокруг, обернулась лицом к тронам. Расправив плечи и вздернув вверх голову, Виктор шел к вновь вышедшей Яне, на которую опять смотрели сотни глаз. Платье слегка колыхалось от ее движения, а длинные, ниже плеч, кудрявые ярко рыжие волосы горели обжигающим глаза костром, струились вниз и, пружиня, скользили вверх, двигаясь независимо, живя своей нереальной жизнью. Обомлевшая от поведения своего парня, Маша не сразу заметила это явное преображение своей подруги, а заметив, тут же забыло о нем и, вся сжавшись, съежившись, смотрела, как ее парень, приблизившись к Янке, нежно обнял ее, страстно прижался к ней всем телом и приник к ее губам своими, впился в нее своим языком, переплетаясь и скользя им по ее языку, и, властно запустив свою руку в ее огненно-рыжие волосы, направлял ее голову так, что бы Маше было все отчетливо видно, чтобы она не подумала, что это все розыгрыш. Это правда. И в один из моментов, когда, утолив свою жажду, Виктор все-таки приоткрыл глаза, закрывшиеся от получаемого им удовольствия, он, продолжая целовать Яну, улыбнулся Маше и подмигнул ее одним глазом. Зал ликовал. Люди повскакивали со своих мест, не щадя ладоней, лупили ими. И режа своими взглядами, как ножами, злорадно смотрели на Машу. Не сквозь нее, не на целующихся, а четко ей в глаза, в душу. Каждый хотел зацепиться за нее, проникнуть своими холодными, скользкими щупальцами в ее остатки самообладания, а попав туда, разорвать их в клочья, разрезать на ничтожно маленькие кусочки, а остатки сожрать, как праздничный свадебный торт, все до последней крошки. Маша даже не ревела. Эта была не обида. Не страх и не стыд. Это был ужас. Не отступный истерический ужас. Дыхание в ней замерло, а сердце ломилось из груди. Яна с Виктором перестали целоваться и лишь ухмылялись, наблюдая за реакцией мертвенно бледной Маши. — Всегда! — блеснули великолепные зубы Яны. — Всегда было и будет. Маша резко дернулась назад. Развернулась и, смотря себе по ноги, быстро зашагала по направлению к выходу. Но, когда она все же подняла голову, то к ужасу обнаружила, что тех дверей, через которые она сюда попала, их просто не было. Серая стена.