В общем-то, мог бы и догадаться, что в современном обществе возникнет запрос на справедливость, которую можно найти не только в зале суда, но и на ристалище, доказав правоту не языком профессиональных адвокатов и юристов, а собственных возможностей. И тут же найдутся умные дяденьки и тётеньки, которые догадаются, что дуэльные правила прошлых веков не совсем подходят под понятие «честный бой», при таком разбросе одарённых и нет. Зачем аристократических детишек-магов учат фехтовать или пользоваться огнестрельным оружием? Понятное дело, для того, чтобы, лишившись возможности колдовать по какой-либо причине, они не потеряли возможности противостоять противнику. Как оказалось – это далеко не самая основная причина. Как нет смысла в поединке между девочкой пяти лет и взрослым мужиком, Так и нет его в поединках между самими одарёнными разных уровней, не говоря уже о неодарённых. Поставь против моей Нинки большую часть девчонок, да и парней с первого курса, и она их порвёт как тузик грелку. Зонтиком насмерть утыкает! Выстави её против меня, и, без лишних пошлостей, девочке останется только перевернуться на спинку и поднять кверху лапки. Получается, при несопоставимом по силам сопернике решить вопрос затронутой чести невозможно. Какой смысл в дуэли, до первой крови или тем более по крайним правилам, если в итоге победитель заранее известен? Как отстоять свою правоту тому, кто находится в заведомо проигрышной ситуации? Ответ был найден в Землях Германской Нации и быстро распространился по дуэльным кодексам других стран. Так называемое «Апокрифиальное условие» или «правила». Система, при которой из поединка полностью исключаются магическое воздействие – как внешнее, так и внутреннее. Поединок выстраивается исключительно на мастерстве, и соответственно, во время боя как секунданты, так и зрители с судьёй внимательно следят за межрадиальными потоками бойцов, фиксируя любое уплотнение концентрации Сансары. Любое использование «дара» мгновенно засчитывается за проигрыш в дуэли, так что соответственно, полагаться можно только на личное мастерство боя и обращения с выбранным оружием. К тому же, в отличие от «крайних» правил, такой бой не предполагает смертельного исхода. Но и не позволяет удачливому новичку или расчётливому хитрецу моментально победить, нанеся лёгкую царапину, как при условии «До первой крови». Поединок останавливается только при условии, что один из противников более не в состоянии продолжать бой, ну или признаёт своё поражение. – Могли бы хотя бы заранее предупредить… о подобных «правилах», – шепнул я стоявшей рядом со мной Нинке. – А то я, с моим «гениальным планом», сейчас чувствую себя родовым гербовым животным. – А ты что? Не знал? – девушка удивлённо похлопала глазками. – Вас, парней, же дуэльному кодексу с детства учат! – Это аристо с детства подобной фигнёй пичкают, – невесело усмехнулся я. – А я, если ты не забыла, в вашей тусовке – без году неделя. Я благодаря папане молитвослов наизусть выучил, был у нас в своё время недолгий период вполне тёплых отношений… а вот дуэльному кодексу приходской священник меня как-то не догадался обучить. Как и многому другому. – Ох… – ахнула девушка и как-то резко спала с лица, покосившись на гордо стоящую возле японочки-судьи, председателя и секундантов Инну. – Спокойно, любимая, – перехватив её ладошку, я ободряюще пожал её. – Прорвёмся…

* * * Внутренне зло усмехнувшись, я рассматривал разогревшегося и выходящего на позицию противника. «Друг детства», как же… этот бретёр – совершенно обычный сейчас, не одарённый человек, бывший «воин» с двумя чакрами, так запустивший себя, что они у него банально закрылись. Валька по-быстрому просветил меня, что, скорее всего, сделано это умышленно, и данный человек, действительно профессионал, подрабатывающий подменами на «апокрифиальных дуэлях». Оттачивая мастерство владения оружием, такие люди целенаправленно держат себя в «Зоне открытия» первой чакры на максимально хорошем, для неодарённого, уровне, предоставляя свои услуги тем, кто желает таким образом защитить свою честь. Занятие это в высшем свете считается постыдным, хотя лично я ничего такого в этом не увидел, наёмник есть наёмник, однако, в связи с тем, что их услуги востребованы в основном у богатых бизнесменов, финансистов и прочих денежных мешков, часто не державших в руках ничего тяжелее ложки – на их существование смотрят сквозь пальцы. Не способные лично постоять за себя перед аристократией и дворянством, но зато очень влиятельные и богатые простолюдины – вполне довольны тем, что не рискуют своими дряблыми телесами. Бретёры вполне счастливы, что имеют свой бутерброд с толстым слоем чёрной икры, а их противники – тем, что могут особо не миндальничать, якобы защищая свою «честь», перед владельцем какой-нибудь крупной корпорации. Всё равно в случае победы «подмены», у нуворишей считается хорошим тоном сделать высокородному побеждённому «скромный подарок». В качестве, так сказать, «компенсации» и примирения. Если смотреть со стороны – цирк, конечно… Вот только клоуны в нём очень серьёзно относятся к своей работе, как и к вопросу поддержания своей «чести», которая куда как дороже любых денег. Но это если не задумываться над тем, то даже у нас, в Чулыме, среди «чётких деревенских пацанов» тот был «ровнее» и «правильнее», кто не боялся выходить один на один, отстаивая свою правоту. И точно так же было до Реставрации, ещё при СССР, и уж куда как выгоднее эта пусть порой показная забота о собственной «чести» смотрится на фоне той банки с пауками, которой являлась элита того времени. Ну и большим плюсом стал тот факт, что многие люди стали тщательно следить за тем, что они говорят. Тем временем судья в кимоно разразилась долгим пищанием, что-то, похоже, втолковывая как мне, так и моему противнику, на месте которого якобы находился барон. Последний ответил сам, пролаяв что-то на языке Империи Восходящего Солнца, девушка молча поклонилась, а затем выжидательно уставилась на меня. Мы бы так и молчали, пялясь друг на друга, если бы спохватившаяся госпожа председатель, вспомнившая, что я понимаю только нормальный человеческий язык, тот который великий и могучий, не перевела мне изобилующую красочными образами и сравнениями речь девушки с матерным именем. Впрочем, всё сводилось к уточнению правил и вопросу – не желаю ли я примирения. – Не желаю, – ответил я, мягко улыбнувшись судье, от чего она тут же покраснела, видимо опять вспомнив мою «откровенность», и чтобы скрыть это, быстро склонилась в поклоне.

– В таком случае пусть свершится правосудие! – пафосно произнесла Яна вслед за японкой. – Приготовьтесь, поединок сейчас начнётся! Бретёр, помахав своим оружием перед собой, видимо изображая клинком положенное приветствие, встал в стойку «Д’Артаньян, подняв левую руку, сообщает благородной публике, что он наложил в штаны». Ну, или как-то так, потому как настоящего названия этой довольно низкой фехтовальной позиции с широко расставленными ногами и оттянутой назад и вверх для балансировки не атакующей рукой я не знал. Я в свою очередь изобразил руками с зажатой в кулаке одной из них гардой шпаги что-то наподобие стандартного жеста, которому учил меня Наставник, и принял единственную известную мне форму для клинкового оружия, которую тот показывал мне когда-то. Называлась «Во поле берёзка стояла»… На мой взгляд, в наименованиях которое давал «Варяг» своему стилю, вообще был перебор с «русскостью», скатывающейся порой в откровенную клюкву. Вроде «Медведь в кокошнике и с балалайкой обнимает пенёк, на котором стоит бутылка водки». Но, уж коли ему нравилось, то кто я такой, чтобы лезть со своим мнением. Вот придумаю что-нибудь своё, тогда и буду называть это «Форма для меча номер один» или даже короче. И тем не менее смысл данной позиции был передан, в общем-то, верно. Высокая стойка, обеспечивающая как подвижность, так и устойчивость, применялась для боя на шашках или подобном рубяще-режущем оружии и, наверное, не очень подходила для прямой как спица шпаги, но мне как-то не хотелось кривляться, изображая перед благородным собранием пьяного мушкетёра. Краем глаза я заметил, как люди, разошедшиеся по периметру зала, расступились, пропуская вперёд Аську с её сегодняшним кавалером, яростно сжимающим в побелевшем кулачке рукоятку рогатки. Он что-то яростно прошептал девчушке, поглядывая то на меня, то на моего визави, а та помотала головой, не соглашаясь с ним, а затем, гордо выпятив отсутствующую в её возрасте грудь и приложив руки ко рту, громко крикнула: – Папань! Мочи козла! – Звук её голоса эхом разлетелся над притихшей в ожидании поединка толпой. Раздались одиночные смешки. Не сказал бы, что подобное определение понравилось всем окружающим, но так как передо мной был не сам зачинщик, а его подмена, особого возмущения на необдуманные слова малышки не последовало. А затем и вовсе настала тишина, потому как японочка-судья сделала шаг вперёд, высоко подняв правую руку над головой. – Хаджиме! – раздался её звонкий голосок одновременно с отмашкой, и мой противник немедленно рванулся в атаку. От первого укола, направленного мне прямо в сердце, я ушёл скользящим движением вниз и вбок, почти прильнув к полу, и тут же рубанул бретёра шпагой по ногам, так, как если бы у меня в руках действительно была шашка. Видимо, правильно оценив свои возможности и поняв, что отпрыгнуть назад он сейчас не успеет, мужчина подскочил, подтягивая к груди ноги и пропуская лезвие под собой, в то время как я, позволив инерции ещё немного прокрутить себя, оттолкнувшись опорной ногой, прыгнул прямо на него. Бретёр только приземлился, когда мы столкнулись. «Удар корпусом», в общем-то, сильная штука, тем более что устремившееся ко мне из неудобного положения остриё его шпаги удалось отвести замотанной в пиджак левой рукой, и я прилетел правым плечом ему прямо в грудину. Однако мой противник также был не промах, видимо успев просчитать мои действия, и сам отпрыгнул назад. В результате я просто сильно толкнул его, а не выбил ударом дух, как планировал, а потому он, прокатившись по полу, почти тут же оказался на ногах и тут же контратаковал. Кончик моей шпаги, неудачно встретившийся с лезвием навороченного рапирного комплекса, жалобно дзынькнув, оказался срезан под острым углом, а на моё бренное тело обрушился целый град быстрых колющих ударов. Несколько я пропустил мимо себя, исключительно благодаря ловкости и гибкости, затем заполучил небольшой порез на плече и чуть было не лишился глаза, не отстранись вовремя от уж больно хитрого финта, после чего разорвал дистанцию серией коротких прыжков спиной назад. Визави, видимо решив, что это его шанс, дёрнулся было вперёд, нанося длинный колющий удар, но я этого ждал и в тот момент, когда его остриё уже тянулось ко мне, набросил на оружие бретёра свой успевший уже пострадать пиджак. Не дожидаясь, когда мой визави сбросит с клинка повисшую на нём тряпку, я со всей дури рубанул его обрубком шпаги по запястью атакующей руки. Он тут же выронил своё оружие, вот только оно не упало на пол, а повисло на вытянувшейся из рукояти цепочке, сам же «баронозаменитель» скакнул назад, разрывая дистанцию, однако прежде чем противник успел окончательно выйти из моей зоны поражения, я до него дотянулся и в прыжке, с разворота засадил ему сильный удар ногой в голову, после которого он, прокрутившись волчком, вновь закувыркался по полу. Я рванулся было следом, желая одним ударом завершить дуэль… но в этот момент секундант противника вскинул руку вверх, выкрикнув: «Протестую!», и гадина-японка, полностью соответствуя данному при рождении имени, остановила бой. – Объяснитесь… – подошёл к нему тот самый мужчина, который изучал документ, предоставленный Деньским. – По поводу чего вы выразили свой протест и прервали поединок? – Всенепременно! – резко кивнул парень. – Я требую немедленной дисквалификации противника моего подзащитного и соответственно, присуждения безоговорочной победы в дуэли нашей стороне. – На основании чего, позвольте узнать? – холодно поинтересовался аристократ, глядя, как бретёр, сплёвывает кровь с осколками зубов, медленно поднимается на четвереньки и потряхивая головой, ощупывает челюсть. – В соответствии с действующим международным дуэльным кодексом, раздел пятый, параграф сорок седьмой, пункт четырнадцатый, поправка семьдесят четвёртая, уточнение десятое! О запрещении использования в поединке одежды, доспехов и прочих вещей, не являющихся оружием, изготовленных при помощи маджи-технологий, или зачарованных позднее, кроме как с целью ношения на теле и приравнивании подобного нецелевого использования к применению «магии» в поединке, протекающем по апокрифиальным правилам. Исходя из этого, противник нашей стороны, использовав свой пиджак… – Секундочку, – перебил его аристократ, продолжая хмурым взглядом смотреть на уже поднявшегося на ноги, но всё ещё приходящего в себя бретёра. – Что-то я не видел, как герцог Ефимов снимал с себя какой-нибудь элемент одежды во время боя! Поправка семьдесят четвёртая уточняет именно этот момент… – Но… – Ещё раз перебьёте меня, юноша, и уже мы с вами скрестим оружие, – спокойно произнёс мужчина и продолжил: – Уважаемый герцог Ефимов заранее, не пряча этого ни от вас, ни от своего оппонента, ещё до начала поединка намотал свой пиджак на руку. Он не скрывал, что намеревается использовать его как щит-муфту или плащ тореадора. По какой причине вы не воспользовались пунктом пятым со всеми поправками тех же правил и не выразили свой протест? – Я… – секундант сжал губы в побледневшую линию, поиграл желваками на скулах, а затем нехотя выдавил из себя: – Я не имел права. В соответствии с разделом пятым, параграфом вторым, пунктом третьим, поправкой сотой, международный дуэльный кодекс разрешает дуэлянту использовать подручные средства для защиты, если оружие противника технологически значительно превосходит его собственное. – Вы очень хорошо знаете кодекс, молодой человек, – улыбнулся аристократ. – Что насчёт раздела третьего, параграфа шестого, пункта третьего? Там нет поправок… – Зацеп-наручник рапирного комплекса не является темляком, запрещённым в апокрифиальных правилах, то есть дополнительной верёвочной или иной конструкцией и… – Мы всё ещё можем скрестить клинки… Парень быстро зыркнул на зло осклабившегося барончика, на уже пришедшего в себя бретёра и громко ответил: – Я ошибся. Снимаю свои возражения! Но темляк ни в коем разе не причина для дисквалификации! – Кто же спорит… – улыбнулся его собеседник, а затем тихо, так, что даже я с открытой шестой чакрой с трудом смог его услышать, произнёс: – Ещё раз, щенок, остановишь дуэль, чтобы помочь своему нанимателю, и считай, что ты труп. Секундант побледнел, а аристократ, развернувшись на каблуках, быстро подошёл ко мне и стоящему рядом Вальке. Кивнул мне и окатил приятеля таким ледяным взглядом, то тот даже отступил на пару мелких шагов. – Если вы, юноша, взялись быть секундантом. Извольте, сами выполнять свои функции. Проверить оружие противника перед дуэлью – ваша прямая обязанность! – произнёс он и, не дожидаясь ответа, вернулся в толпу зрителей, встав недалеко от Аськи с кавалером. – Прости, Кузьмище… – прошептал приятель. – Мой косяк. – Забей… – тихо ответил я. – Ты этот кодекс хоть в глаза видел. А я – так вообще ни разу. М-да… А руку-то я вражине хорошо рассадил. Хоть и бил словно прутом. Кувыркаясь по полу, бретёр обильно поливал его кровью, а сейчас, придя в себя и воспользовавшись небольшой паузой, всё так же молча, даже не кривясь от боли, отодрал от своей рубашки длинный лоскут, сноровисто перебинтовал повреждённую кисть. – Знаешь, – тихо произнёс Валька, как и я, рассматривая противника, а затем, покосившись на японку, явно ожидавшую, когда тот закончит перевязку. – Не нравится мне как-то всё это. Так как против этого не возражал ни мой секундант, ни тот аристократ, знаток «Дуэльного кодекса», внимательно рассматривающий парня, я тоже не стал влезать. Не хотелось показывать лишний раз своё невежество, это раз, тем более что подобный поступок вполне подходил под моё представление о «благородстве», так что я посчитал, что это может быть оценено зрителями. Ну а два – кровотечение из такой раны он всё равно полностью не остановит, помогать ему тоже никто не рвался, а значит, что продолжит бой ослабленным.