– Он очень сильный и быстрый. Но его эмоции противоречили поступкам. Да, он помог мне и был вежлив. Мне даже показалось, что он очарован мной. Но при этом он злой. – Злой? – Он разговаривал сквозь зубы и сжимал кулаки. Мне показалось, что его гнев – это что-то очень личное. И да, когда он предложил помочь с чемоданом, то назвал его тачкой. Габриэль уставился на меня и повторил: – Тачкой. – Да. Может, он и псих, но одет дорого. Даже элегантно… Что-то не сходится. Психи не разгуливают в новых кашемировых свитерах. И не бывают такими чертовски сексуальными, это точно. – Я попрошу наших парней проверить записи с камер. Какие у него приметы, кроме кашемирового свитера? Я прикусила губу. Так… горячий, мускулистый, возможно, с золотыми рогами и глазами, которые меняют цвет, плюс аура чистого секса. – Очень высокий, не меньше шести футов пяти дюймов. В плаще цвета мха с медной застежкой в форме головы оленя. – Вы знаете, что здесь встречаются настоящие придурки? Надо было соглашаться на предложение проводить вас. – Я могу сама о себе позаботиться. – Что-то непохоже, – пробурчал Габриэль. Я покраснела. – Теперь буду ходить по людным улицам. Довольны? Он мертвой хваткой вцепился в кружку. – Сколько раз они вас ударили? – Не помню. Кажется, несколько. Пнули ногой… Я уже упоминала, что сломала одному нос? – Я хочу сегодня же вечером получить подробное описание всех троих. И если случайно встречу, то выбью из них все дерьмо. – Ладно… – Я не ожидала, что он будет так опекать меня, ведь мы только познакомились. – Что ж, спасибо. Несколько минут мы сидели в неловком молчании. Я боялась, что если мы продолжим тему, смогу ли я о себе позаботиться, то в конце концов я стукну собеседника кружкой. К счастью, молчание прервала подошедшая блондинка-барменша. Расставляя блюда на столе, она улыбнулась Габриэлю. Ее улыбка наводила на мысль, что между ними явно что-то было и, возможно, будет еще. Его карие глаза встретились с ее глазами, и я почувствовала укол ревности. Господи, да что со мной не так? Вчера ночью я вожделела какого-то психа, а теперь захотела полакомиться коллегой… Я отвела взгляд и уставилась на еду на столе. От пирогов с хрустящей корочкой поднимались струйки пара. Когда барменша ушла, я вдохнула густой аромат, и у меня потекли слюнки. «Наверное, нужно наслаждаться этой чудесной едой, а не Габриэлем…» Нет приправы лучше голода. Когда я голодна, могу с аппетитом лопать хоть сельдерей и чувствовать себя как в мишленовском ресторане. Но этот мясной пирог – с хрустящей корочкой и гарниром из картофельного пюре и густой подливкой – соблазнил бы меня в любом случае. Я надкусила корочку, жуя кусочек. Какой насыщенный вкус… Пирог просто таял во рту. Я едва не застонала. – Боже, это восхитительно… – Я же обещал, что будет вкусно, – сказал Габриэль. – Видите? Я из тех парней, которые держат слово. Прозвучало это немного дерзко, но я была слишком занята едой и не ответила. Я заставляла себя жевать не торопясь, стараясь не проглотить весь пирог в три присеста, как того требовали вкусовые рецепторы. Отправила в рот пюре. – Есть какие-нибудь подвижки со стишком? Как я понимаю, у нас два варианта. Если несуб – обычный псих, то стишок, скорее всего, бессмыслица. Набор случайных зарифмованных слов, которые ни к чему не приведут. Но если его можно расшифровать, это совсем другое дело… Значит, убийца действует по плану. Габриэль покачал головой. – У меня есть несколько версий, но ничего определенного. Если предположить, что это вообще хоть что-нибудь значит, то «кое-кто злой» может обозначать нашего убийцу. Но я сомневаюсь, что он считает себя прямо-таки злым. Я кивнула. – Большинство убийц так не считают. Они рационализируют свои преступления, рассматривая их как необходимость. Выпячивают отдельные черты своей личности. Например, доброту к посторонним людям или любовь к животным. Это помогает им оправдаться перед собой и обосновать убийства. – Верно, – детектив Стюарт нахмурился. – Я не вижу смысла в психоанализе неадекватов, помешанных на убийствах. У них крыша съехала, вот и всё. Я ткнула вилкой кусок мяса – возможно, чересчур яростно. – Анализировать убийц – это моя работа. – А, ну да… – он пренебрежительно взмахнул вилкой. – Знаете что, – мои щеки вспыхнули от гнева, – вот я не стала бы рассказывать вам, что детектив – идиотская профессия. – Вы правы, – Габриэль приподнял бровь. – Я вел себя как идиот. Приношу свои извинения. – Извинения приняты. Но вы и сами анализируете убийцу. Вы предположили, что он не считает себя дьяволом, и это проницательно. Он может считать «злым» свое стремление убивать, но не самого себя. Может абстрагироваться от собственных преступлений или приписать их некой посторонней воображаемой сущности. – Вроде Короля червей? – Точно. Хотя непонятно, при чем медведь или королева. Детектив отхлебнул из кружки. – Королева и медведь… Звучит как название гей-бара. – Остроумно. – Я подцепила еще один кусок мяса. – Вы не так просты, как притворяетесь. Заметно, как меняется ваш акцент – он то лондонский, то как у среднего класса, когда бормочете себе под нос… Когда вы думаете, что никто вас не слышит, цитируете Торо, но никогда не сделаете это при коллегах, правда? – Вы к чему? – Видела ваше резюме. У вас степень по истории в Кембридже. И вам не чуждо аналитическое мышление – гораздо в большей степени, чем можно судить по остроте про гей-бар. – Ладно, – согласился детектив Стюарт. – Вы меня раскусили. На службе я стараюсь не выпячивать эту сторону. И вы правы, в свое время я начитался стихов. – Хоть я и американка, Габриэль, не нужно для меня все упрощать. – Договорились. – А как вы перешли от изучения истории к службе в полиции? – Моя мать, как и все консервативные еврейские мамы, всегда хотела, чтобы я стал врачом или адвокатом. Для еврейских мам это единственные достойные профессии. А отец хотел, чтобы я работал у него. У него один из лучших карибских ресторанов в городе. Разумеется, чисто инстинктивно я захотел разочаровать их обоих. И стал полицейским. Я сделала глоток пива. – А ваша консервативная мама знает, что вам нравится «выбивать из людей все дерьмо»? – Не помню, чтобы я говорил при ней такую фразу, – Габриэль лукаво улыбнулся. Мне стало интересно, сколько раз его спрашивали о прошлом и сколько раз он использовал одну и ту же нелепую отмазку насчет разочарования родителей. – Я просто говорю ей, что наказываю людей шокером, когда они плохо себя ведут. – Шокером? Не слишком ли жестоко для британских полицейских? Я считала, что вы, ребята, не верите в оружие и ваш самый суровый метод – фраза «доброго дня, сэр». Детектив покачал головой, но я могла поклясться, что заметила на его лице тень улыбки. – У некоторых есть шокеры – на всякий случай. Когда преступники не прислушиваются к суровым предостережениям. – А у вас есть? – В ящике рабочего стола. Нет смысла таскать его с собой, – Габриэль предостерегающе поднял бровь. – Бандиты хорошо понимают, что я не тот, с кем стоит связываться, просто взглянув на меня. – Точно. – Ну а вы? – поинтересовался он. – Как вы стали профайлером? – Все спецагенты проходят такую подготовку, – машинально ответила я. – Да, но не все работают в Отделе поведенческого анализа, правда? Что вас там привлекло? Если верить типу, с которым я познакомилась прошлой ночью, я питаюсь страхом – обвинение, совпадающее с мнением козлобородого о профайлерах как «наркоманах, подсевших на травмы». Но дело не в том, что мне слишком нравились места преступлений. После того что случилось в моей семье много лет назад, я отчаянно пыталась понять мышление убийц и то, как окружающий мир сделал их такими. Однако не стоит ворошить мрачное прошлое сейчас, в этом маленьком уютном пабе. – Я подумала, это интересная работа. И благодарю свои счастливые звезды за то, что меня взяли именно в этот отдел, а не отправили заниматься ограблениями банков. Габриэль рассмеялся: – «Ограбление банков» звучит не так уж плохо. Я бы поблагодарил свои счастливые звезды… – Он вдруг замолчал, уставившись на кружку с пивом, и начал медленно водить кончиком пальца по ее краю. Я подождала продолжения. Наконец спросила: