Сотни ночей я лежал без сна в спальном мешке в окружении вонючих рокеров и Кита Муна, перебирая в памяти те последние пять минут в поисках какого-то предвестия. Я чуть умом к чертям не тронулся – чем-то она наверняка себя выдала! – но был готов всеми святыми поклясться, что ничего не упустил. А теперь вдруг выходило, что я, может, вовсе и не спятил и не самый легковерный простак в мире; возможно, я просто был прав. Какая-никакая, а разница налицо. В записке ровным счетом ничего не говорилось о том, что она адресована мне. Я принял это как данность, ведь это меня она бросала. Но изначально-то мы много кого собирались бросить в ту ночь. Записка могла предназначаться ее родителям, подругам, всей Фейтфул-Плейс. В нашей старой спальне па всхрапнул, как полузадушенный азиатский буйвол; Кевин забормотал во сне и перевернулся, откинув руку и угодив мне по лодыжкам. Дождь зарядил размеренно и тяжело. Как я уже сказал, я стараюсь на шаг опережать жизненные подставы. Самое меньшее остаток выходных мне предстояло исходить из предпосылки, что Рози так и не покинула Фейтфул-Плейс живой. С утра, убедив семейство Дейли, что лучше оставить чемодан в моих надежных руках и не звонить в полицию, я первым делом собирался поговорить с Имельдой, Мэнди и Джули. * * * Ма проснулась часов в семь; сквозь шум дождя послышался скрип пружин – она вставала с кровати. По пути в кухню она остановилась на пороге гостиной и долгую минуту глядела на нас с Кевином, думая бог знает о чем. Я прикидывался спящим. Наконец она скептически шмыгнула носом и пошла дальше. На завтрак нас ждал целый пир: яйца, бекон, сосиски, кровяная колбаса, гренки, жареные помидоры. Ма явно на что-то намекала, хоть мне и было невдомек на что. То ли “гляди, нам и без тебя хорошо”, то ли “я по-прежнему ради тебя в лепешку расшибаюсь, хоть ты и не заслуживаешь”, а может, “будем квиты, когда тебя от всего этого удар хватит”. О чемодане никто не заговаривал – похоже, мы разыгрывали счастливый семейный завтрак, и меня это устраивало. Кевин уписывал за обе щеки и украдкой поглядывал на меня через стол, как ребенок, присматривающийся к незнакомцу; па ел молча, разве что иногда похрюкивал, требуя добавки. Я одним глазом поглядывал в окно и обрабатывал ма. Вопросами в лоб я бы только навлек на себя головомойку: “Ни с того ни с сего Ноланами заинтересовался? А на нас двадцать два года было наплевать?” – сполоснуть и повторить. Путь к информационному банку ма лежит через неодобрение. Накануне вечером я заметил, что дом пять выкрашен в чрезвычайно миленький нежно-розовый цвет, наверняка вызвавший мамино осуждение. – Дом пять неплохо подновили, – сказал я, давая ей возможность возразить. Кевин уставился на меня как на ненормального. – Выглядит как будто телепузики сблевали, – с полным ртом сказал он. Мамины губы превратились в узкую полоску. – Яппи, – припечатала она диагноз. – Оба работают айтишниками, что бы это ни значило. Не поверишь, помощницу взяли по хозяйству. Где это слыхано? Молодую какую-то, из России, что ли, – в общем, из этих. Имя – язык сломаешь. Сыночку всего год, храни его Господь, а маму с папой неделями не видит. Не знаю, зачем они вообще его завели. Я потрясенно ахал в нужных местах: – А Хэлли теперь где? И миссис Маллиган? – Хэлли в Таллу перебрались, когда хозяин дом продал. Я вас пятерых в этой самой квартире на ноги поставила, и ничего, обошлась как-то без помощниц по хозяйству. А эта как пить дать с обезболиванием рожала. – Ма разбила в сковородку еще одно яйцо. Па оторвался от сосисок. – Какой, по-твоему, год на дворе? – спросил он. – Миссис Маллиган пятнадцать лет как померла. Ей восемьдесят девять было. Это отвлекло маму от обезболенных яппи – смерти она обожает: – А ну-ка, угадай, кто еще умер! Кевин закатил глаза. – Кто? – послушно спросил я. – Мистер Нолан. Ни дня в жизни не болел, а шел после причастия да и свалился замертво прямо посреди обедни. Обширный инфаркт. Каково? А вот и моя лазейка. Спасибо, мистер Нолан. – Ужасно, – сказал я. – Земля пухом. Я же когда-то с Джули Нолан был накоротке. А с ней что? – В Слайго перебралась, – произнесла ма с мрачным удовлетворением, будто Джули сослали в Сибирь, соскребла себе на тарелку мученическую порцию яичницы и присоединилась к нам за столом. Она уже изрядно шаркала – больное бедро давало о себе знать. – Когда фабрика переехала. На похороны-то отца прикатила, а у самой физиономия морщинистая, как слоновья задница, все от солярия. Куда ты теперь ходишь на мессу, Фрэнсис? Па фыркнул. – Когда как, – сказал я. – А Мэнди Каллен еще тут? Маленькая такая, темненькая, еще в Шая была влюблена… – Да они все по нему сохли, – ухмыльнулся Кевин. – Я сам пацаном начинал с девчонок, которым Шай не по зубам пришелся. – Срамники мелкие, вот вы кто! – с нескрываемым одобрением сказал па. – Зато сейчас на него гляньте, – сказала ма. – Мэнди вышла за хорошего парня с Нью-стрит, теперь она Мэнди Брофи, двое детей и машина. На месте этого Брофи мог бы быть наш Шай, не будь он таким лоботрясом. А ты, юноша, – ма нацелилась вилкой в Кевина, – тем же кончишь, если в разум не войдешь. Кевин сосредоточился на своей тарелке: – У меня и так все путем. – Рано или поздно придется остепениться. Не вечно же куролесить. Лет-то тебе сколько? Меня безбрачием никто не попрекал, и я слегка забеспокоился – не от недостатка внимания, а потому что снова заподозрил, что у Джеки чересчур длинный язык. – Так Мэнди еще тут живет? – спросил я. – Надо бы к ней зайти, пока я здесь. – По-прежнему в доме девять, – с готовностью сказала ма. – Мистер и миссис Каллен – на нижнем этаже, а Мэнди с семьей – на остальных двух, за родителями приглядывает. Славная девочка эта Мэнди, каждую среду маму в клинику возит насчет костей, а по пятницам… Сквозь ритмичный стук дождя пробились какие-то посторонние звуки. Я перестал слушать ма. Хлюпанье шагов приближалось – и не одна пара ног; голоса. Я отложил вилку с ножом и быстро подошел к окну (Фрэнсис Мэкки, скажи на милость, ты куда это собрался?). Столько лет прошло, а походка у Норы Дейли по-прежнему точь-в-точь как у сестры. – Мне нужен мешок для мусора, – сказал я. – Ему готовишь, а он еле клюет, – рявкнула ма, указав ножом на мою тарелку. – Сядь и доешь. – Потом. Где у вас мусорные мешки? Ма опустила все свои подбородки в предвкушении свары: – Не знаю, как у тебя заведено, но в моем доме едой не разбрасываются. Вот доешь, потом будешь вопросы задавать. – Ма, мне некогда. Дейли приехали. – Я выдвинул ящик, где раньше обретались мешки для мусора, но нашел только бережно сложенное кружевное черт-те что. – Задвинь ящик! Хозяйничает, как у себя дома… Умница Кевин предусмотрительно опустил голову. – С чего ты взял, что Дейли хотят видеть твою страхолюдную рожу? – поинтересовался па. – Они наверняка винят во всем тебя. – Ишь, важный какой!.. – Наверняка, – согласился я, рывком вытягивая один ящик за другим. – Но я все-таки покажу им чемодан и не хочу, чтобы он намок под дождем. Да где эти сраные… – Найти мне удалось только промышленные запасы мебельного полироля. – А ну не выражайся! От маминой стряпни нос воротит… – Погоди, вот обуюсь и с тобой пойду, – сказал па. – Полюбуюсь на физиономию Мэтта Дейли. А Оливия еще хотела, чтобы я привел в этот дом Холли. – Нет уж, спасибо, – сказал я. – Тебя чем на завтрак дома кормят? Икрой? – Фрэнк, – терпение Кевина лопнуло, – под мойкой. Я открыл шкафчик и, слава Христу, обнаружил свой Грааль – рулон мусорных мешков. Оторвав один мешок, я направился в гостиную, по дороге спросив Кевина: – Составишь компанию? Па был прав, Дейли не самые горячие мои поклонники, но на Кевина вроде бы никто зуб не точил. Брат отодвинул стул. – Хвала яйцам, – сказал он. В гостиной я как можно аккуратнее завернул чемодан в мусорный мешок. – Господи, – сказал я. Ма продолжала бушевать (Кевин Винсент Мэкки! Сейчас же вернись и…). – Тут еще больший дурдом, чем я помнил. Кевин пожал плечами и надел куртку: – Они успокоятся, как мы уйдем. – Кто разрешил вам встать из-за стола? Фрэнсис! Кевин! Вы слышите? – Заткни фонтан, – отрезал па. – Я тут пожрать пытаюсь.