– Ага, – сказал я. – Известное дело. Я услышал, как Кевин набрал воздуху, чтобы что-то сказать, но выдохнул, так и не собравшись с духом. – Ну, чего? – спросил я. Он покачал головой. – Что, Кев? – Ничего. Я подождал. – Просто… Не знаю я… – Он беспокойно заерзал. – Шай очень переживал, что ты уехал. – Конечно, мы же такими закадычными корешами были. – Нет, я знаю, что вы вечно грызлись, но в душе-то… То есть вы же все-таки братья, понимаешь? Мало того, что это была откровенная брехня (первое мое воспоминание – как я проснулся от того, что Шай пытается продырявить мне карандашом барабанную перепонку), так Кевин еще и сочинил ее на ходу, лишь бы я не допытывался, что он хотел сказать на самом деле. Я собрался было поднажать и вытащить из него правду, но тут входная дверь закрылась с нарочито негромким щелчком – в дом вошел Шай. Мы с Кевином лежали молча и прислушивались. Мягкие шаги на секунду замерли на лестнице, поднялись на следующий пролет, щелкнула еще одна дверь, и над головой у нас заскрипели половицы. – Кев, – позвал я. Кевин притворился спящим. А вскоре и правда начал ритмично посапывать. Шай долго еще негромко расхаживал по своей квартире. Когда дом затих, я выждал пятнадцать минут, осторожно сел – пламенеющий в углу Иисус смотрел на меня так, словно насквозь видит таких, как я, – и выглянул в окно. Накрапывал дождь. Все окна на Фейтфул-Плейс были темны, только из комнаты над моей головой падал мокрый желтый свет на брусчатку. 3 Подход ко сну у меня верблюжий: могу выспаться про запас, когда есть возможность, но могу и долго не спать, если того требуют дела. Ту ночь я провел, пялясь на темные очертания чемодана под окном, слушая папин храп и приводя в порядок мысли перед следующим днем. Возможные объяснения спутались, как спагетти, но среди них выделялись два правдоподобных. Первое – очередное повторение вечного сюжета – я скормил своей семье: Рози решила сбежать в одиночку, заранее припрятала чемодан, чтобы дать деру, пока ее не изловил я или родители, когда же вернулась забрать вещи и оставить записку, к дому пришлось пробираться задами, потому что я следил за улицей. Не подняв шум, чемодан через ограду не перебросишь, так что она оставила чемодан и махнула навстречу новой манящей жизни – то-то я слышал шорохи на задних дворах. Версия объясняла все, кроме билетов на паром. Даже если Рози не собиралась плыть на утреннем пароме, а думала повременить день-другой на случай, если я заявлюсь в порт, как какой-нибудь Стэнли Ковальски, она бы попыталась сделать что-нибудь со своим билетом – поменять, продать. Билеты обошлись нам в львиную долю недельной зарплаты. Черта с два бы[8] она оставила их гнить в камине – разве что у нее не было выбора. По второй версии, к которой с разной долей деликатности склоняли меня Шай и Джеки, кто-то перехватил Рози по дороге к версии один или ко мне. С версией один я смирился. На это ушло больше чем полжизни, но она пробила себе уютный уголок в моем мозгу, как пуля, засевшая так глубоко, что и не вытащишь; она меня уже почти не тревожила – главное было к ней не прикасаться. Вторая версия взорвала мне мозг. Последний раз я видел Рози Дейли в субботу вечером накануне дня икс. Я шел на работу. Мой приятель Вигги работал ночным сторожем на автостоянке, а его приятель Стиво – вышибалой на дискотеке. Когда Стиво требовался выходной, Вигги подменял его, я – Вигги, все получали наличные и оставались довольны. На крыльце дома четыре в цветочно-сладком облаке пышных волос и блестящего блеска для губ пересмеивались прислонившаяся к перилам Рози, Имельда Тирни и Мэнди Каллен – девчонки дожидались Джули Нолан. Вечер стоял холодный и туманный, Рози спрятала руки в рукава и дула на пальцы, Имельда зябко приплясывала. На привязанном к фонарю канате в конце улицы качались трое ребятишек, из окна Джули неслась “Порочная любовь”, и по-субботнему наэлектризова[9] нный ночной воздух пах дразняще и пряно, как шипучий сидр. – Полюбуйтесь на Фрэнсиса Мэкки! – сказала Мэнди в пространство, пихая подружек под ребра. – Вот так хаер… Нос-то не дери! – Здорово, девчонки, – усмехнулся я. Мэнди – маленькая, чернявая, со взбитой челкой и вся в вареной джинсе – оставила мое приветствие без внимания. – Будь он мороженым, зализал бы себя до смерти, – сказала она подругам. – Пусть лучше меня кто другой залижет, – сказал я, играя бровями. Девчонки прыснули. – Слушай, Фрэнки, – начала Имельда, тряхнув кудряшками перманента, – тут Мэнди интересуется… Мэнди взвизгнула и кинулась зажимать Имельде рот. Та увернулась: – Мэнди говорит, чтоб я тебя спросила… – А ну, заткнись! Рози засмеялась. Имельда поймала Мэнди за руки и отвела их в стороны: – Она говорит, чтоб я спросила, хочет ли твой брат сходить в кино, но не фильм посмотреть, а… Имельда с Рози залились хохотом. Мэнди спрятала лицо в ладони: – Имельда, ты сучка! Я вся красная! – Так тебе и надо, – сказал я. – Нечего младенцев совращать. Ты в курсе, что он только бриться начал? Рози согнулась пополам от смеха: – Да не он! Не Кевин! – Она про Шая! – задыхаясь, выговорила Имельда. – Не хочет ли Шай сходить… – И захлебнулась смехом. Мэнди пискнула и снова закрыла лицо руками. – Сомневаюсь, – сказал я, сочувственно покачав головой. Мужчины в роду Мэкки от нехватки женского внимания не страдали никогда, но Шай был особенным. Насмотревшись на него, я, едва созрев, считал в порядке вещей, что если захочешь девочку, то она сама прибежит. Рози как-то сказала, что стоит Шаю только взглянуть на девчонку, как у той лифчик расстегивается. – По-моему, наш Шай больше по мальчикам, сечете? Девочки снова взвыли от смеха. Обожаю девчачьи стайки при параде – вылитые подарки в разноцветной бумаге, так и хочется потискать и посмотреть, не найдется ли среди них одной для тебя. Зная наверняка, что лучший подарок принадлежит мне, я чувствовал себя Стивом Маккуином – будь у меня мотоцикл, я бы схватил ее в охапку, усадил позади себя и взлетел прямо над крышами.[10] – Передам ему твои слова! – крикнула Мэнди. Мы с Рози коротко, заговорщицки переглянулись: к тому времени, как Мэнди расскажет что-то Шаю, мы уже будем за морем и нас будет не достать. – Да пожалуйста, – сказал я. – Только матери моей не говори, ее надо помягче подготовить. – Мэнди его обратит, да, Мэнди? – Ей-богу, Мельда… Дверь дома три открылась, и вышел мистер Дейли. Он поддернул штаны, скрестил руки на груди и привалился к дверному косяку. – Добрый вечер, мистер Дейли, – поздоровался я. Отец Рози меня проигнорировал. Мэнди с Имельдой подобрались и покосились на Рози. – Мы Джули ждем, – сказала та. – Прекрасно, я с вами подожду. – Мистер Дейли достал из кармана рубашки расплющенную сигарету и принялся бережно ее разглаживать. Мэнди сняла со свитера пушинку и начала ее разглядывать; Имельда оправила юбку. Тем вечером я радовался даже мистеру Дейли – и не только при мысли о том, с каким лицом он проснется в понедельник утром. – Вы сегодня такой нарядный, мистер Дейли. Тоже на дискотеку собрались? Подбородок его дрогнул, но он не сводил глаз с девочек. – Гитлер проклятый, – пробормотала Рози себе под нос, засовывая руки в карманы джинсовой куртки. – Пойдем глянем, чего там Джули возится, – предложила Имельда. Рози пожала плечами: – Можно. – Пока, Фрэнки. – Мэнди хитро улыбнулась, заиграв ямочками на щеках. – Шаю привет. Уходя, Рози опустила веко, чуть вытянула губы – подмигивание и поцелуй, – а потом взбежала на крыльцо дома четыре и скрылась в темном коридоре, исчезнув из моей жизни.