Я пытался вызвать у нее улыбку, но она потирала нос и не сводила обеспокоенного взгляда с Даррена. – Фрэнсис, думаешь, я плохая? Я рассмеялся. – Ты? Господь с тобой, Мелли! Мы давненько не общались, но если ты не превратила свой милый домик в бордель, то, по-моему, ты в порядке. Я повидал злодеев на своем веку, и, поверь моему слову, ты к ним не относишься. – Наверное, это ужасно… – Кармела с сомнением покосилась на стакан в своей руке, словно не понимая, откуда он взялся. – Наверное, не стоит этого говорить, точно не стоит. Но ты ведь мой брат, правда? А братья и сестры для того и нужны? – Ну конечно. Что ты натворила? Мне придется тебя арестовать? – Иди ты! Ничего я не натворила. Просто подумала. Только не смейся, ладно? – И в мыслях не было. Ей-богу. Кармела недоверчиво взглянула на меня, проверяя, не прикалываюсь ли я, но в конце концов вздохнула и осторожно отпила из стакана – коктейль пах персиковым ароматизатором. – Я всегда ему завидовала. Кевину. Всегда. Такого я не ожидал и помедлил с ответом. – Я и Джеки тоже завидую. И даже тебе раньше завидовала. – Мне показалось, что ты вполне счастлива, разве нет? – Да нет, господи, счастлива, конечно. У меня прекрасная жизнь. – Тогда чему завидовать? – Не в том дело. Это… Фрэнсис, помнишь Ленни Уокера? Я с ним совсем девчонкой гуляла, еще до Тревора. – Смутно. У которого морда рябая? – Ой, перестань. У бедняжки были угри, потом все прошло. Да меня его кожа и не волновала; я так радовалась, что у меня появился парень, страсть как хотела привести его домой и похвалиться перед всеми вами, но, сам понимаешь… – Понимаю, – сказал я. Никто из нас никого в дом не приводил, даже в тех редких случаях, когда папаше полагалось быть на работе. Мы понимали, что лучше не рисковать. Кармела быстро огляделась, чтобы убедиться, что никто не слышит. – Но потом, – сказала она, – мы с Ленни как-то обжимались на Смитс-роуд, и тут па наткнулся на нас по пути из паба. Его от злости аж перекосило! Наорал на Ленни, велел ему убираться, а потом схватил меня за руку и давай хлестать по щекам… А уж костерил меня на чем свет стоит – я таких слов даже повторять не буду… Так и дотащил меня до самого дома и сказал, что еще одна бесстыжая выходка, и он меня в приют отдаст. Видит бог, Фрэнсис, у нас с Ленни дальше поцелуев никогда не заходило. Я ведь еще ничего не знала. – Столько лет прошло, но от одного воспоминания лицо Кармелы пошло неровными красными пятнами. – На этом у нас с Ленни все и кончилось. Потом при встречах он на меня даже не смотрел, слишком стыдно было. Я, конечно, его не винила. К нашим с Шаем подружкам па относился гораздо благосклонней, если не сказать поощрительно. Еще когда мы с Рози гуляли в открытую, до того как Мэтт Дейли прознал и задал Рози пороху, па со всей дури хлопнул меня по спине и оскалился в скотской ухмылке, от которой у меня сводило скулы: “Младшая Дейли, а? Молодец, сынок, девчонка – пальчики оближешь. Ну и буфера у нее, господи. Ты их, поди, уже потискал?” – Это было гнусно, Мелли. По-настоящему гнусно. Кармела глубоко вздохнула и похлопала ладонью по щекам; краснота начала отступать. – Боже, на что я похожа! Подумают, что у меня приливы начались… Не то чтобы я так уж втрескалась в Ленни; я бы, наверное, все равно скоро с ним рассталась – он ужасно целовался. Только после этого я изменилась. Ты, наверное, не помнишь, но я раньше той еще мелкой нахалкой была, родителям дерзила за здорово живешь. А после – собственной тени стала бояться. Мы с Тревором целый год помолвку обсуждали, прежде чем решились. Он уже и денег накопил на кольцо и все такое, а я упиралась – знала, что придется вечеринку в честь помолвки устроить, обе семьи в одной комнате собрать, и до трясучки этого боялась. – Я тебя понимаю, – сказал я и на секунду пожалел, что не вел себя поласковей со свиноподобным младшим братом Тревора. – И у Шая то же самое. Нет, он-то не трусил, и па никогда не вмешивался в его дела с девчонками, но… – Кармела поглядела на Шая, который стоял с банкой в руке, опершись на кухонный косяк и наклонившись к самому лицу Линды Дуайер. – Помнишь, как он сознание потерял? Тебе тогда лет тринадцать было. – Хотел бы забыть, – сказал я. Веселенький был случай. Па размахнулся врезать маме, сейчас уже и не вспомню за что, а Шай вцепился ему в запястье. Па не любил, когда зарились на его авторитет, и донес эту мысль до Шая, схватив его за горло и шмякнув головой о стену. Шай отключился – наверное, на минуту, но казалось, что на час, – и окосел на остаток вечера. Ма не разрешала отвезти его в больницу – непонятно, кого она боялась: врачей, соседей или и тех и других, но от одной мысли об этом она впала в форменную истерику. Я всю ночь провел, глядя, как Шай спит, уверял Кевина, что Шай не умрет, и гадал, что делать, если все-таки умрет. – После этого Шай изменился, жестче стал, – сказала Кармела. – Он и до этого не был белым и пушистым. – Вы двое никогда не ладили, но, честное слово, Шай был нормальным. Мы с ним иногда болтали по душам, и учился он отлично… А после того случая замкнулся. Салли дошла до эффектной концовки: “А пока у моей мамы поживем!” Грянули одобрительные возгласы и аплодисменты. Мы с Кармелой машинально захлопали. Шай поднял голову и оглядел комнату. На миг он стал похож на пациента ракового корпуса: серый и изможденный, с глубоко запавшими глазами. Потом снова заулыбался какой-то истории Линды Дуайер. – А при чем тут Кевин? – спросил я. Кармела глубоко вздохнула и сделала еще один крошечный глоток фальшивых персиков. Судя по ее поникшим плечам, она вступала в меланхолическую стадию. – При том, что потому я ему и завидовала. Кевин и Джеки… да, им тоже нелегко пришлось, но с ними не происходило ничего такого, что изменило бы их навсегда. Мы с Шаем об этом позаботились. – И я. – Да, и ты, – подумав, подтвердила Кармела. – Но мы и за тобой старались присматривать – правда старались, Фрэнсис. Я всегда считала, что с тобой все в порядке. У тебя хотя бы хватило духу уйти. Ну и Джеки рассказывала, что у тебя все отлично… Я думала, ты успел выбраться вовремя, пока с ума не свихнулся. – Я был к этому близок, – сказал я. – Но не вышло. – Я и не подозревала, пока ты в тот вечер, в пабе, не сказал. Мы старались для тебя изо всех сил, Фрэнсис. Я улыбнулся ей. Лоб Кармелы покрывала сеть маленьких тревожных морщинок – от постоянного беспокойства за всех вокруг. – Я знаю, милая. Никто бы не справился лучше тебя. – Видишь теперь, почему я завидовала Кевину? Они с Джеки умеют быть счастливыми, а я такой только в детстве была. Зла я ему не желала, боже упаси. Я просто смотрела на него и хотела быть такой же. – Мелли, это не делает тебя плохой, – мягко сказал я. – Ты же не срывалась на Кевине, никогда в жизни не делала ему гадостей, всегда о нем заботилась. Ты была ему хорошей сестрой. – Все равно это грех, – сказала Кармела. Она удрученно оглядывала комнату, самую малость покачиваясь на парадных своих каблуках. – Зависть. Даже подумать о таком грешно, ты и сам знаешь. “Благословите меня, отец, ибо я согрешила мыслью, словом, делом и неисполнением долга…” Как мне теперь исповедоваться? Кевин-то умер. Я сгорю со стыда. Я приобнял ее, слегка сжав плечо. На ощупь она была мягкой и уютной. – Послушай, милая, я тебе точно гарантирую, что ты не попадешь в ад за зависть к брату. Скорее наоборот, Бог начислит тебе дополнительных очков за то, что ты так с ней борешься. – Наверное… – машинально сказала Кармела (привыкла за годы потакать Тревору), но, судя по голосу, мои доводы ее не убедили. На секунду мне показалось, что я каким-то образом ее подвел. Потом она подхватилась и напрочь забыла обо мне: – Господь милосердный, что это у Луизы – банка? Луиза! Ну-ка, иди ко мне! Луиза выпучила глаза и с быстротой молнии исчезла в толпе. Кармела рванулась за ней. Я отодвинулся поглубже в угол и остался стоять. Комната снова менялась. Святоша Томми Мерфи затянул “Былые времена” голосом, который некогда отдавал торфяным дымом и медом. Возраст добавил его пению хрипотцы, но Святошу по-прежнему заслушивались, обрывая разговоры на полуслове. Женщины подняли стаканы и закачались плечом к плечу, дети прижались к родительским ногам и слушали, засунув палец в рот; даже приятели Кевина приглушили свой обмен байками до полушепота. Святоша Томми закрыл глаза и запрокинул голову к потолку. “Взращен я был на песнях, на сказах о героях, на былях и легендах о Дублине былого…” Нора слушала, прислонившись к оконной раме, и у меня чуть не остановилось сердце – так похожа она была на Рози, на ее темную, неподвижную, недостижимую тень с печальными глазами. Я поскорее отвел взгляд и заметил у алтаря – Иисус и Кевин – миссис Каллен, маму Мэнди, она увлеченно беседовала с Вероникой Кротти, у которой, похоже, так и не прошел круглогодичный кашель. Когда я был подростком, мы с миссис Каллен ладили; она любила посмеяться, а я всегда умел ее рассмешить. Но на этот раз, когда я поймал ее взгляд и улыбнулся, она подпрыгнула как укушенная, схватила Веронику за локоть и с удвоенным напором зашептала ей на ухо, украдкой поглядывая в мою сторону. Каллены никогда не умели притворяться. Тут у меня и закрался вопрос, почему Джеки не подвела меня к ним поздороваться, когда я только приехал. Я отправился на поиски Деса Нолана, брата Джули, с которым я когда-то дружил и которого мы с Джеки умудрились пропустить во время нашего мини-турне. При виде меня лицо Деса уморительно вытянулось, только мне было не до смеха. Он пробормотал что-то невпопад, показал на свою банку пива, которая не показалась мне пустой, и прошмыгнул в кухню. Джеки я обнаружил загнанной в угол – на уши ей сел наш дядя Берти. Я изобразил на лице угрозу нервного срыва, вырвал Джеки из дядиных потных тисков, утащил ее в спальню и захлопнул за нами дверь. Комната теперь была персикового цвета, и все поверхности были заставлены фарфоровыми безделушками – довольно недальновидно с маминой стороны. Пахло сиропом от кашля и еще какой-то микстурой покрепче. Джеки повалилась на кровать. – Боже, – выдохнула она, обмахиваясь и отдуваясь. – Большущее спасибо. Господи, злословить, конечно, нехорошо, но неужели он не мылся с самого рождения? – Джеки, что происходит? – В каком смысле? – Половина присутствующих со мной не разговаривают, даже в глаза не смотрят, зато им есть что сказать, когда они думают, что я не вижу. Что за дела? Джеки состроила гримаску, одновременно невинную и хитрющую, как ребенок по уши в отмазках и шоколаде. – Тебя ведь давно не было. Они тебя двадцать лет не видели, вот и дичатся. – Хрень. Это потому что я копом стал? – Ой, нет. Ну, может, чуточку, но… Да брось ты, Фрэнсис! Это ж чистой воды паранойя! – Джеки, я должен знать, что происходит. Я серьезно. Не надо крутить мне мозги. – Господи, да расслабься ты, я тебе не подозреваемая. – Джеки встряхнула банку. – Не знаешь, сидр еще остался? Я сунул ей едва початую банку “Гиннесса”. – Итак, – поторопил я сестру. Джеки вздохнула, вертя банку в руках. – Ты же знаешь Фейтфул-Плейс. Хоть намек на скандал…