– Слушай, ты это взаправду? – Ну а я тебе о чем. – Рози… – Я поставил бокал и придвинулся к ней, лицом к лицу, встав между ее коленями. – Ты думала об этом? Продумала все вдоль и поперек? Она снова отпила вина и кивнула: – Конечно. Я уже несколько месяцев об этом думаю. – Я не знал. Ты никогда не говорила… – Не была уверена. А теперь уверена. – Почему? – Из-за работы на “Гиннессе”, – сказала Рози. – Волей-неволей пришлось определиться. Пока я здесь, па будет меня туда пристраивать, и рано или поздно я сдамся и соглашусь – потому что он ведь прав, Фрэнсис, это отличный шанс, люди убить готовы за такое место. Стоит мне туда попасть, и я уже не выберусь. – А если мы уедем, то уже не вернемся, – сказал я. – Никто не возвращается. – Знаю. В том-то и дело. Как еще нам быть вместе – по-настоящему? Не знаю, как ты, а я не хочу, чтобы мой па стоял у меня над душой и исходил дерьмом еще лет десять, пока не решит, что уж теперь-то мы счастливы. Я хочу, чтобы у нас с тобой все началось по-человечески: чтобы мы делали то, что хотим, и чтобы наши семьи не распоряжались всей нашей чертовой жизнью. Только мы вдвоем. Свет изменился, все подернулось густой подводной дымкой – и у меня за спиной низким, грудным, сильным голосом запела девушка. Под медленно вращающимися зелеными и золотыми лучами прожекторов Рози стала похожа на русалку, на цветной мираж, сотканный из света; на мгновение мне захотелось схватить ее в охапку и крепко-накрепко прижать к себе, пока она не ускользнула из моих рук. У меня перехватило дыхание. Мы были еще в том возрасте, когда девчонки намного старше парней, а парни взрослеют, расшибаясь в лепешку ради девушек. Я с малых лет знал, что хочу чего-то большего, чем пророчили нам учителя – заводы и очереди за пособием, – но мне никогда не приходило в голову, что действительно можно вырваться и построить это нечто большее своими руками. Я давным-давно понял, что моя семья спятила и восстановлению не подлежит и что всякий раз, как я, стиснув зубы, вхожу в нашу квартиру, очередную частичку моего разума разносят в пух и прах; но как бы ни зашкаливал градус помешательства, до сих пор мне ни разу не приходило в голову, что я могу просто уйти. Я сообразил только тогда, когда Рози понадобилось, чтобы я дорос до ее уровня. – Поехали, – сказал я. – Господи, Фрэнсис, придержи коней! Я же не говорю, чтоб ты сегодня решал. Пока просто подумай. – Я подумал. – Но… – сказала Рози, помолчав, – твоя семья… Ты сможешь уехать? Раньше мы никогда не говорили о моей семье. Что-то Рози себе представляла – вся улица что-то представляла, – но никогда о них даже не упоминала, и я был ей благодарен. Рози внимательно смотрела на меня. Я выбрался из дома, обменяв у Шая тот вечер – с большой выгодой для него – на все следующие выходные. Когда я уходил, ма визжала на Джеки – мол, она выросла такой нахалкой, что довела отца до пьянства. – Теперь моя семья – это ты, – сказал я. Где-то в глубине глаз Рози появился намек на улыбку. – И так будет где угодно, – сказала она. – Даже здесь, если не сможешь уехать. – Нет. Ты все верно говоришь: это значит, что нам нужно уехать. Тогда по лицу Рози медленно расплылась широкая, прекрасная улыбка. – Какие у тебя планы на всю мою оставшуюся жизнь? – спросила она. Я скользнул ладонями по ее бедрам к мягким ягодицам и притянул ее по подоконнику к себе. Она обвила ногами мою талию и поцеловала меня. Прижавшись к ней губами, я продолжал ощущать ее сладкую от вина, соленую после танцев улыбку; музыка залила нас, поцелуй стал горячее, и улыбка растаяла. * * * Одна Рози в свою мамочку не превратилась, – сказал в темноте у моего уха голос Имельды, хриплый от миллиона сигарет и бесконечной печали. – Единственная, кто выбрался. Мы оба с Имельдой лжецы, по рождению и воспитанию, но она не лгала о своей любви к Рози, а я не лгал, когда говорил, что она была ей ближе всех. Имельда, спаси ее Бог, поняла. Малыш у яппи заснул в уютном свете ночника. Его мать медленно-медленно поднялась и выскользнула из комнаты. Один за другим огни на Фейтфул-Плейс гасли: Санта-Клаусы Салли Хирн, телик Дуайеров, неоновая реклама “Будвайзера”, криво висящая в квартире у косматых студентов. В девятом доме было темно; Мэнди и Джер улеглись пораньше, крепко приникнув друг к другу, – видимо, с рассветом ему надо было на работу, жарить бизнесменам яичницу с бананами. У меня начали замерзать ноги. Луна висела низко над крышами, застланная и перепачканная тучами. Ровно в одиннадцать Мэтт Дейли сунул голову в кухню, хорошенько все оглядел, проверил, закрыт ли холодильник, и выключил свет. Через минуту свет зажегся в комнате наверху и показалась Нора; одной рукой она снимала с волос резинку, другой прикрыла зевок. Нора тряхнула распустившимися кудрями и потянулась задернуть шторы. Пока она не начала переодеваться в ночнушку – почувствовав себя беззащитной, Нора вполне могла позвать папулю разобраться с незваным гостем, – я бросил камешек в ее окно. Раздался отчетливый щелчок, но ничего не произошло; Нора решила, что это птицы, ветер или осадка дома. Я бросил еще камушек, посильнее. Лампа погасла. Штора опасливо приоткрылась, совсем чуть-чуть. Я включил фонарик, направил луч себе в лицо и помахал рукой. Дав Норе время меня узнать, я приложил палец к губам и жестом поманил ее. Через мгновение ее лампа снова зажглась. Нора отодвинула штору и махнула рукой, но это могло значить что угодно, то ли “уходи”, то ли “подожди”. Я принялся еще настойчивее подзывать ее к себе и ободряюще улыбнулся, надеясь, что луч фонаря не превратит улыбку в оскал Джека Николсона. Нора досадливо откинула волосы с лица, потом – находчивая, как сестра – оперлась на подбородок, подышала на стекло и написала пальцем: “Жди”. Она, молодчина, даже написала задом наперед, чтобы мне было легче читать. Я показал ей большие пальцы, выключил фонарик и стал ждать. Уж не знаю, в чем заключался у Дейли ритуал отхода ко сну, но была уже почти полночь, когда задняя дверь открылась и Нора полубегом, полукрадучись скользнула через двор. Поверх юбки и свитера она накинула длинное шерстяное пальто. – Господи, ну и дверь! – Нора, запыхавшись, прижала ладонь к груди. – Пришлось тянуть изо всех сил, чтобы открыть, а потом она за мной как захлопнется – грохот, будто автокатастрофа, слышал? Я чуть в обморок не упала… Я улыбнулся и подвинулся на скамейке. – Ни звука не слышал. Ты прирожденная домушница. Садись. Она осталась стоять, тяжело дыша и бросая на меня быстрые, настороженные взгляды. – Я только на минутку, вышла посмотреть… Не знаю… Как ты вообще, в порядке? – На тебя посмотрел – стало все путем. Зато у тебя видок, как будто чуть сердечный приступ не случился. Нора неохотно улыбнулась. – Ну почти. Думала, еще секунда – и спустится па… Чувствую себя так, будто мне шестнадцать и я по водосточной трубе слезла. В иссиня-темном холодном дворе Нора, умытая на ночь и растрепанная, и впрямь выглядела на шестнадцать. – Так вот как ты проводила бурную молодость, маленькая бунтарка? – Я? Господи, нет, конечно, – с моим-то папой. Я была хорошей девочкой. Все это прошло мимо меня, я только от подружек слышала. – В таком случае ты имеешь полное право наверстать все, что можно. Попробуй, раз уж на то пошло. – Я достал сигареты, щелчком открыл пачку и галантно предложил Норе: – Отравишься? Нора посмотрела с сомнением. – Не курю. – Тогда и начинать не стоит. Впрочем, сегодня не считается. Сегодня ночью тебе шестнадцать и ты – дерзкая бунтарка. Жаль, я бутылку дешевого сидра не прихватил. Уголок рта Норы снова медленно приподнялся. – А что, давай! – сказала она, плюхнулась рядом со мной и взяла сигарету. – Вот и умница. – Я наклонился к ней и дал прикурить, с улыбкой глядя в глаза. Нора затянулась слишком глубоко и зашлась кашлем – я обмахивал ее, мы оба сдавленно хихикали, показывали в сторону дома, шикали друг на друга и от этого заливались еще сильнее. – Господи… – выговорила Нора, отдышавшись, и вытерла глаза. – Я не создана для этого. – Дыми по чуть-чуть, можно вообще не взатяг, – сказал я. – Помни, ты подросток, и никотин тебе не нужен, главное – выглядеть покруче. Смотри и учись. Я ссутулился на скамейке, подражая Джеймсу Дину, сунул сигарету в угол рта, прикурил и выдвинул челюсть, пуская длинную струю дыма. – Вот так, видала? Она снова захихикала. – Ты похож на гангстера. – Так и задумано. Впрочем, если хочешь изобразить искушенную старлетку, тогда так. Сядь прямо… (Она выпрямилась.) Теперь опусти подбородок, поглядывай на меня искоса, надуй губки и… Нора затянулась, вызывающе взмахнула кистью руки и пустила дым к небу. – Прекрасно, – сказал я. – Теперь ты – официально крутейшая оторва на районе. Поздравляю. Нора засмеялась и повторила на бис. – Могу ведь, а? – Ага. Схватываешь на лету. Я всегда знал, что внутри тебя прячется плохая девчонка. – А вы с Рози тут встречались? – спросила она, помолчав. – Не. Я слишком боялся вашего папашу. Она кивнула, разглядывая тлеющий кончик сигареты. – Я думала о тебе. Сегодня вечером.