– Моя мать заболела. Ей требовался уход. – Она не признается, – пояснил начальник разведки. – Все отрицает. Мать ее действительно в это время болела и вскоре умерла. А она осталась жить с отчимом и помогать ему по мастерской. Спустя два года вышла замуж. Но неудачно. Супруг умер через год от простуды. А ее лавку недавно сожгли конкуренты. Она была слишком хороша, но без защиты, без семьи, без друзей. Айко пыталась что-то сделать и как-то выкарабкаться, но ей не дали. Еще и насмехались, унижали. Когда мы на нее вышли, она готовилась сделать сэппуку. Сидела на пустыре в рванине. Грязная, хмурая и уставшая. А перед ней лежал обнаженный вакидзаси. Откуда он у нее, не говорит. Но при захвате ранила троих и одного убила. – А как люди узнали о том, что Юми внучка Сайго Такамори? – после долгой паузы поинтересовался император. – Выяснить это не удалось. Она все отрицает. Мы опросили всех ее коллег. Они были крайне удивлены, узнав, что она дочь Сайго. Буквально раздавлены и оглушены. Значит – молчала. Судя по всему, она ненавидит своего отца. Что прикажете с ней делать? – Отмыть и привести в порядок. – Простите? – Сайго бросил любившую его женщину, отмахнувшись от нее и от своей дочери. Его мало интересовали эти вещи. Дочь, озлобленная на отца, столкнулась с непростой ситуацией. Она подумала, что ее возлюбленный тоже бросил ее и не хочет знаться. А потому пошла дальше по этому пути падения и бросила собственную дочь. О том, что Давыдов болел и никогда бы не отказался от своей дочери, она не знала. Ей не сказали. Ведь так? – Русские и не распространялись об этом. Смерть Давыдова стала неожиданностью для многих. – Дочь Айко пошла дальше. Она ненавидела уже не своего отца, а всю страну. Один дурной поступок породил другой, много хуже. И так до тех пор, пока этот снежный ком не превратился в лавину, которая едва не похоронила всех нас. Что дальше? По всему выходит, что Юми и не предавала своего императора. Я никогда им для нее не был. – Но как же?! – Судя по вот этому, – махнул Муцухито на газеты, где пестрели заголовки о том, как японка защитила вдовствующую императрицу России от покушения бомбистов. – Ее императором был не я, – произнес он и замолчал примерно на минуту. – Отмойте Айко и приведите в порядок. А ко мне пригласите Кикудзиро[82]. Его, я надеюсь, уже вызвали в Токио? – Разумеется. Будет исполнено, – коротко кивнул начальник разведки. Женщину вывели. Но начальник разведки остался. – Что-то еще? – Куропаткин. Наш агент в Санкт-Петербурге не был никак связан с людьми в Маньчжурии, поэтому выехал туда сразу, как появилась необходимость. Он не японец, русский. Поэтому китайцы его не вычислили. Игрок. С деньгами у него всегда проблемы. Он прибыл туда под видом журналиста, собирающего подробности о жизни генерала Куропаткина. Эта позиция нашла отклик и с ним охотно делились сведениями. Ничего важного в военном плане, да он и не спрашивал такое. Но все равно вышло весьма любопытно. – Чем же? – Прибыв в Маньчжурию, генерал сильно и внезапно изменился. Старые знакомые не всегда даже узнавали генерала. Но он все помнил, всех привечал. Просто поменялся. Это выражалось во всем. Вот, например, – выложил начальник разведки на стол фотографию, – это генерал Куропаткин в бытность военным министром России незадолго до войны. А вот, – выложил он вторую фотографию, – он же, только в апреле этого года. Сбрита вся растительность на голове. Изменились мимика и выражение лица. Манера движения. Темп и стиль речи. – Действительно интересно… – Уже в апреле он начал практиковать ушу со специально выписанным китайцем. Гимнастику для здоровья тела, не более. Но для европейцев это не типично. Кроме того, он стал уделять много внимания чаю. И не по-русски, а довольно странно. Тихое, уединенное место. Приглушенный свет. И возможность подумать. Раньше за ним такого не замечали. Он вообще больше, чем раньше, стал нуждаться в уединении. Хотя в иное время темп работы настолько бешеный, что люди вокруг него не выдерживают. И главное… – произнес начальник разведки и выложил на стол из папки слегка помятый листок бумаги. – Что это? – Наш агент купил его у домработницы Куропаткина. Сказал, что для газеты. Мы полагаем, что это черновик стихотворения, найденный ею в мусорном ведре. Оно посвящено битве при Сирояме. Вот перевод, – сказал он и выложил еще один лист бумаги. – Серьезно? – оживился император и вчитался в перевод. Потом отбросил лист и взял черновик. Ровные строчки аккуратного, твердого почерка. А слева по центру занимал приличное пространство рисунок тушью. Алексей Николаевич, работая над воспоминаниями, пытался записывать все. Вот и текст песни Shiroyama, шведской группы Sabaton сразу в переводе дал. Поэт из него был плохой, как и музыкант, поэтому перевел как перевел. Вышло корявенько, но общий стиль и смысл выдержать удалось. А вот с рисованием у него дело обстояло много лучше. Не профессиональный художник, но скетчем владел прекрасно. Сказалась любовь юности, вынужденно увлекшая его делами красивыми, но бесполезными. Тогда-то он и заразился привычкой делать зарисовки всего и вся. Вот и изобразил одного из ключевых персонажей кинофильма «Последний самурай» – Кацумото, который был внешне похож визуально на молодого Сайго Такамори. Потом, правда, вообще передумал и выбросил эту заготовку в мусорное ведро. Не все воспоминания были нужны. Но вот – все одно всплыло. Его уже немолодой домработнице в арендованном доме в Ляояне рисунок понравился. – Вам не кажется, что это не Такамори? – нахмурившись, поинтересовался Муцухито. – Это он. Только молодой. Мы показывали рисунок тем, кто знал его в молодости. Они его вполне опознали. – А Куропаткин знал его в молодости? – Нет. – Тогда как это понимать? Мистика какая-то. – Мистика, – согласился начальник разведки. Начальник разведки ушел, и Муцухито погрузился в свои мысли. Обстановка вокруг Сайго Такамори, несмотря на его смерть в далеком 1877 году, продолжала накаляться. Он и из могилы оказался способен создавать чрезвычайные проблемы. На редкость беспокойная вышла из него личность. Ситуация была очень непроста. В 1868 году император Муцухито провозгласил в Японии реставрацию Мэйдзи, основанную на клятве пяти пунктов – наиболее прогрессивной доктрине за всю историю не только Японии, но и, пожалуй, человеческой цивилизации. Однако преодолеть мощную и последовательную реакцию самураев оказалось крайне трудно. Они буквально вгрызались в «сакральное старье». Когда же стало понятно, что прошлого не вернуть, они сублимировали свои устремления в лютый, бешеный милитаризм и крайне агрессивную экспансивную политику, надеясь таким образом вернуть себе ускользающее положение в обществе. Как следствие, уже в 1873 году в японском правительстве вспыхнул острый кризис, вызванный дебатами о завоевании Кореи. Окубо Тосимити возглавил олигархическую прогрессистскую партию, поддержанную императором, которая настаивала на сохранении здравомыслия. Им мнилось, что откусывать нужно только тот кусок пирога, который можно проглотить, не подавившись. Сайго Такамори, в свою очередь, возглавил милитаристскую консервативную партию, стремящуюся к экспансии любой ценой. Для Сайго и его последователей война была единственным шансом на реставрацию хотя бы части былых привилегий. Непонимание приобрело черты фатального противоречия. Вспыхнуло восстание. Но его смяли и жестоко подавили всего через полгода боев. Оказалось, что пушка как аргумент много значимее, чем какие-то там вековые традиции. А митральезе так и вообще плевать, кого фаршировать пулями – вчерашнего крестьянина или породистого самурая. Сайго Такамори умер. Но не умерло его дело. Мало того, он сам посмертно обрел легендарный статус, олицетворяя японские традиции, старину и обычаи, которые отбрасывались прогрессистами как непрактичный и отживший свое мусор. А потому Сайго оказался весьма популярен среди простого народа, который был в основном необразован, из-за чего предельно консервативен. И чем дальше уходила модернизация японского общества и экономики, тем сильнее становилась реакция. Футуршок нарастал. Глухое ворчание в Японии с каждым годом становилось все громче и громче, грозя перерасти в открытые выступления и беспорядки[83]. В 1889 году император посмертно помиловал Сайго Такамори, ведь формально он выступал не против него, а против правительства Окубо. Однако общество продолжало стремительно перегреваться. Оно оказалось не готово в одночасье прыгнуть из глухого Средневековья в объятия развитого индустриального стимпанка поздней Викторианской поры. И вот – новый виток этой эскалации. Простой народ, почти не таясь, уже говорил о том, что страшное поражение в войне – это кара богов. Ведь этот чертов Куропаткин догадался не только правильно выбрать будущего агента и красиво его внедрить, но так еще и назвал предельно вызывающе! Сама Аматэрасу, воплотившаяся в теле внучки народного героя, выступила против японцев, отвернувшихся от нее и ее заветов… Глава 9 1 сентября 1904 года, Ляоян Война в Маньчжурии была сложной и многослойной композицией. Боевые действия, разведка, контрразведка, кадровый вопрос, столичная партия, еврейская партия, японская партия, корейская партия и так далее. Направлений получилось очень прилично. И если бы по всем имеющимся каналам информации шел привычный для XXI века поток информации, Алексей Николаевич просто бы сошел с ума. А так – справлялся. С трудом, но справлялся, работая как проклятый. Штаб у него, конечно, имелся, и генерал его активно использовал, но эти люди думали совершенно неподходящим образом, а переучивать возможности не было. Конечно, от продолжительного взаимодействия с Алексеем Николаевичем люди менялись, но не недостаточно быстро. Эпоха накладывала слишком сильный отпечаток. Так вот, одним из важных направлений деятельности Куропаткина в этой войне являлся Китай. Тому было много причин, начиная хотя бы с того, что, согласно договору 1894 года, империя Цин должна была прийти на помощь России в войне с Японией, но делать это не спешила. А такое прощать нельзя. Кроме того, генерала совершенно не устраивали чудовищная пассивность и невнятность Николая II в деле взаимодействия с этой очень интересной страной. После того приснопамятного разговора с Витте никакого ответа из Санкт-Петербурга так и не пришло. Николай II очевидно боялся принимать хоть какое-то решение, а его окружение оказалось не в состоянии прийти к общему пониманию. Поэтому, отмахнувшись от назойливой субординации, он начал действовать самостоятельно, не оглядываясь ни на кого. Первым шагом он сообщил вдовствующей императрице Цы Си о том, что ее генерал пробует закупить у него трофейное оружие. Зачем? О! Тут и гадать не требовалось. У него была прекрасно надрессированная и верная ему армия в шесть легких дивизий. А вот с вооружением там имелись критические проблемы. Да, оно было. Но в совершенно недостаточном количестве и большей частью устаревшее. Обеспеченность боеприпасами так и вообще вызывала усмешку. Цы Си побаивалась генерала и не сильно ему доверяла. А тут такой сигнал. Разумеется, она охотно вступила в торги за собственную жизнь – Куропаткин получил от нее очень крупную взятку. Тут надо сказать, что Алексей Николаевич проявил себя как человек слова. Обещал не продавать трофеи? Выполнил. И продал Юань Шикаю штатное вооружение Маньчжурской армии, списывая его как необратимо испорченное, уничтоженное или утерянное в результате боевых действий. Те самые «трехдюймовки» и «трехлинейки»… А что такого? Помочь установить дружественный режим в государстве, что кинуло тебя и не выполнило союзнические обязательства, святой долг любого честного человека. Но Куропаткин не был бы Куропаткиным, если бы на этом все закончилось. Он выкатил китайскому генералу ТАКОЙ ценник, что у того даже шелковая рубашка встала дыбом. А чтобы ему лучше думалось, начал переговоры с вдовствующей императрицей Цы Си о новой взятке, дабы не продавать теперь уже штатное вооружение. Обстановка для Юань Шикая накалялась с каждым днем. Поэтому он прошелся по своим кубышкам и выложил звонкое серебро. Но о чудо! Его хватило только на то, чтобы покрыть часть сделки. Да, Юань Шикай был одним из самых богатых людей Китая. Однако большинство его средств обладало низкой ликвидностью, то есть оказалось крайне затруднительно быстро обменять их в наличность. Вот и получилось, что часть оружия и боеприпасов Куропаткин продал ему по факту, а часть «придержал», ссылаясь на то, что уважаемые люди уже интересовались возможностью приобретения, но он ПОКА готов подождать, ведь Юань Шикай его друг. Понимая, что просто так от Куропаткина он ничего не получит, китайский генерал пошел ва-банк, ворвался в Пекин и взял Запретный город. И тут выяснялась новая неприятная подробность. Да, бо2льшая часть правящего дома Айсин Гёро оказалась на месте и была благополучно вырезана его людьми. Но вот Цзайфэн сбежал, да не просто так, а прихватив с собой скудную казну империи Цин. Кем был этот самый сложновыговариваемый Цзайфэн? Младший брат покойного императора Китая имел большое влияние в войсках империи Цин. Мало того, он оказался первым человеком из дома Айсин Гёро, что выехал за пределы Китая с дипломатической миссией. И преуспел в ней, произведя неплохое впечатление на европейских правителей. Благодаря его бегству в Китае установилось что-то вроде междуцарствия. С одной стороны, Юань Шикай взял в жены супругу убитого императора Цзайтяня и провозгласил возрождение древней империи Юань с собой во главе. С другой стороны, оказался Айсин Гёро Цзайфэн, претендовавший на престол Цин и сохранение традиций. Как так получилось, что он так удачно сбежал? Никакой мистики. Алексей Николаевич Куропаткин не стремился поставить во главе Китая столь экзальтированного милитариста, как Юань Шикай. Тот в его планах был лишь инструментом, средством для реализации задуманного. Поэтому и предупредил Цзайфэня своевременно о предстоящих неприятностях, порекомендовав не сильно распространяться. Китайский принц все намеки прекрасно понял. Поэтому навязанная ему вдовствующей императрицей супруга совершенно случайно оказалась забыта им в Запретном городе, где и погибла. И не она одна. Там много его неудобных родичей и аристократов сложило голову, которых он своевременно пригласил туда под разными предлогами… Юань Шикай очень рассчитывал на казну Цин, чтобы рассчитаться с Куропаткиным. Можно было бы и кинуть союзника. Но, во-первых, Алексей Николаевич передал ему далеко не все вооружение и особенно боеприпасы, а во-вторых, предложил продать еще в случае чего. Дорого, но альтернатив все равно не было. Поняв, что казна пуста, новоиспеченный император занялся тем, чем обычно в таких ситуациях и занимаются – начал раскулачивать своих старых политических недругов. Пекин заволновался. Однако деньги удалось найти, и Куропаткин, весьма довольный собой, отгрузил оставшийся объем вооружений согласно договоренностям. Для Алексея Николаевича эта операция стала «сделкой века». Он не только возместил полную стоимость списанного имущества, внеся в казну Маньчжурской армии пожертвование от «благодарного китайского народа». Но и накинул сверху кое-что, уже от себя. Остальные же средства внес в вечно пустую кассу взаимопомощи офицеров, повышая их лояльность к себе лично. Ну и снова вложился в Русско-китайский банк, да так, что к 1 сентября 1904 года он выкупил спешно эмитированных акций на восемнадцать миллионов рублей, получив тем самым контрольный пакет. Да на счету оставил два с половиной миллиона, «на карманные расходы». Так в считаные дни один из самых богатых людей Китая оказался обобран если не до нитки, то близко к этому. Земли и доли в бизнесе у него, конечно, оставались, но ими жалованья солдатам не заплатишь и фуражом не обеспечить. Получилась очень сложная ситуация. Губернаторы провинций отказались признавать нового императора. Ведь законный наследник был жив, а денег для того, чтобы силой заставить их подчиниться новой власти, у него не было. Армия была, оружие было, а средств на походы – не имелось, о чем все вокруг почему-то быстро узнали. Из-за чего Юань Шикай пошел на довольно экстравагантный ход – заявил о том, что раз империя Цин упразднена, то и договоры, что с ней заключали, больше не имеют силы. Все, включая арендные. Но, не желая портить отношения со старинными партнерами Китая, готов подтвердить или даже расширить старые договоры. За разумную плату, разумеется. «Пацаны не поняли захода». Чего-то там платить какому-то туземному царьку ни Великобритания, ни Франция, ни Германия не желали. А потому бедного Юань Шикая все просто проигнорировали, даже Россия, которой он предлагал перезаключить все бесплатно. Казалось бы, дают – бери. Но признавать правительство бунтовщика в Санкт-Петербурге не спешили. Таким образом, в Китае сложился острый кризис власти, грозящий перерасти в большую и затяжную гражданскую войну, потому что накопившиеся к 1904 году тяжелые проблемы и противоречия крайне обострились в обстановке фактического безвластия. И вот теперь генерал Куропаткин лицезрел перед собой того самого Цзайфэня. Суток не прошло, как его доставил бронепалубный крейсер «Аскольд» из Шанхая в порт Дальний… – …Вы же понимаете, что я всего лишь генерал? – развел руками Куропаткин, внимательно глядя в глаза своему собеседнику. Ритуалы в такой обстановке были неуместны. Поэтому Цзайфэн охотно согласился на приватный разговор. И он, и Алексей Николаевич владели английским языком на уровне, позволяющем им объясняться, минуя переводчика. Без тонкостей, но внятно. – Но это не помешало вам поддержать этого бунтовщика. Чего вы хотите? Денег? – У меня есть деньги, – пожал плечами Алексей Николаевич. – Тем более что сумм, которые бы меня устроили, у вас нет. Да и вы, я убежден, – здравомыслящий человек, а значит, опыт Юань Шикая уже учли. – Бунтовщик, называйте его просто бунтовщик. – Как вам будет угодно. – Если не деньги, то что может убедить вас выступить в мою поддержку? – А что вы можете мне предложить? Я старый человек, которого не сегодня, так завтра убьют. Слишком многим людям я поперек горла. Не так сильные мира сего представляли себе Русско-японскую войну. Совсем не так. Близких людей у меня немного. Юми да ребенок, что она носит под сердцем. Денег для их безбедной, спокойной жизни я добыл. Что еще? – Непростую задачу вы ставите, – хмыкнув, отметил Цзайфэн. – Позвольте мне подумать. А пока давайте коснемся другого вопроса. Вам известно, почему император Николай II не стал принимать предложение Юань Шикая? Оно ведь ему очень выгодно. – Николай II очень хороший человек, но в той же самой мере он совершенно ничтожный император. – О! – Он боится. Для него такие шаги – «слишком». Поэтому, если вы надеетесь предложить ему то же, что и Юань Шикай, не думайте о том, что он быстро согласится. Если вообще согласится. Санкт-Петербург несильно отличается от Запретного города недавних лет. Интриги, интриги, интриги и беспредельные амбиции безгранично бездарных людей, волею случая оказавшихся членами императорской семьи. – Вы, я вижу, невысокого мнения о них, – грустно усмехнулся Цзайфэн. – Не боитесь, что я передам им ваши слова? – Передавайте, – нейтральным тоном ответил Куропаткин. А потом, хохотнув, добавил: – Сразу видно, вы выросли в Запретном городе. Вместо того чтобы ухватить суть вопроса, вы стремитесь найти повод для очередной интриги или шантажа. Даже если они не имеют смысла и лишь впустую израсходуют ваши время и силы.