– Но… это же… – Адъютант никак не мог подобрать слова. Его подмывало спросить, на кой бес нужно было это все китайцам говорить, да при военнослужащих и парочке журналистов. Но он не мог вот так в лоб это спрашивать. Они оба знали о том, зачем и кем адъютант был приставлен к Куропаткину. Но также имелось ясное осознание – определенные элементы ролевой игры таки требовалось соблюдать. Хотя бы для виду. – Главное, чтобы они в своей панике и «Великом переселении народов» нам все тылы не превратили в один сплошной хаос… – с задумчивой улыбкой произнес Куропаткин, тоже прекрасно понявший вопрос. – Да… эти могут… – участливо кивнул адъютант, поняв, к чему клонит его формальный начальник. В принципе сорвать всякое перемещение грузов из-за бардака в тылу, вызванного табунами переселенцев, было неплохим решением для того, кто стремился к поражению России. С одной стороны – проявлены гуманизм и забота о людях. С другой стороны, оказана медвежья услуга армейским интендантам, затруднив накопление армии под Ляояном и ее снабжение. Не сложно представить грядущий ажиотаж. А также то, как уже через пару недель вся Маньчжурия будет охвачена лихорадочным возбуждением. Адъютант оценил ход своего «патрона», лежащий на поверхности. Хотя он не уловил оттенков, с которыми тот доносил эту страшную новость до китайцев. Не хватило квалификации и понимания. Кроме того, он, как и все присутствующие, оказался удивлен словами генерала, а потому растерялся. Все-таки ход Куропаткина вышел неожиданным для всех… Спустя всего несколько часов к штабному вагону, где расположился бывший военный министр, подошла делегация китайских ходоков. Человек двадцать. Хмурая. От нее отделились двое мужчин, умеющих более-менее говорить по-русски без переводчика, и направились к генералу. Тот их давно поджидал, понимая, что спровоцировал. А потому, чтобы не было ненужных ушей поблизости, отправил «по неотложным делам» всех, кого хоть как-то подозревал в работе на своих «кураторов». – Итак, друзья, – начал Куропаткин. – Я вас слушаю. – Мы хотели бы оказать помощь вашим войскам, – произнес спикер этих «ходоков», то есть умеющий говорить по-русски лучше всех. – Зачем вам это? – как можно более непринужденно поинтересовался Куропаткин. – Это не ваша война. В Маньчжурии сражаются Россия и Япония за контроль над частью империи Цин[11]. Фактически мы делим вашу землю. Ради чего вам ввязываться во всю эту заваруху? – Да, воюют Россия и Япония, – согласился спикер. – Но убивать японцы будут нас, если вы проиграете. Из двух зол вы – меньшее. Да и зло ли? Вон – дорогу железную построили. Маньчжурия при вас стала оживать. Появились работа, надежда, будущее… – Пафосно, – поморщился генерал. – Слишком пафосно. Но, хм, допустим. Однако разве вы не подумали, что я мог вас банально обмануть? – чуть помедлив, продолжил он. – Мне нужны пустые дома под штабные органы и размещение прибывающих. Хотя бы для офицеров и складов. А в городе масса местных жителей и заселять прибывающих особо некуда. Вам не кажется, что это вполне неплохая уловка для того, чтобы вы сами все освободили без лишнего шума? – Это была первая мысль, которая нас посетила, – честно кивнул спикер. – Все слишком очевидно. – И зачем тогда вы пришли? – Нам кажется, что все не просто так. В ваших словах было столько деталей, названий, имен. А главное – холодной разумности. Ведь резня в Люйшуне[12] действительно была… странной. Теперь же все становится на свои места. Ради того, чтобы нас напугать, требовалось много меньше. Достаточно было говорить полунамеками. Мы бы все поняли и быстро освободили дома. Но вы пошли намного дальше. Ради чего? – Мы помним, – продолжил за спикером второй делегат с весьма подтянутым армейским видом, – как японцы обошлись с посланниками императрицы после победы. Они их унизили. Как своим отношением, так и требованиями, выходящими за все разумные пределы. Не такую уж и великую победу они одержали, чтобы так себя вести. После всего произошедшего план «Желтая хризантема» выглядит слишком реальным. – Поэтому мы считаем, – продолжил спикер, – что вы нам сказали правду, для быстрого и спокойного освобождения нами города. – Интересно, – произнес Куропаткин, задумчиво рассматривая своих гостей. – Но вы ведь не безвозмездно хотите помочь? Вы хотите заключить со мной сделку. Ведь так? – Сделку? – наигранно удивился спикер. – Нет! Просто дружить. Мы вам из самых чистых и светлых побуждений поможем, а вы – нам. – Разумеется, – довольно усмехнувшись, произнес Алексей Николаевич. – Я ничего не обещаю, но мы можем обсудить этот вопрос. Все зависит, пожалуй, от того, что вы сможете предложить. Полагаю, выставить несколько китайских дивизий не в ваших силах. Ведь так? – Разумеется, – синхронно кивнули они. – Но мы думаем, вас это и не интересует. – Вы правы, – улыбнулся Куропаткин. – Ну что же, я вас внимательно слушаю… Глава 3 17 апреля 1904 года, Ляоян Полковник Николай Александрович Ухач-Огоровский был вполне доволен собой, с особенно приподнятым настроением прогуливаясь по этому провинциальному городку. Он смотрел на окружающих как хозяин, как властелин, о чем местные обыватели пока еще просто не догадывались. Подумаешь? Очередной царский полковник. Тут вон и полный генерал не брезгует прогуливаться на виду у всех. Впрочем, Николая Александровича это нисколько не смущало. Безразличие в глазах никчемных, по его глубокому убеждению, людей мало его трогало. А вот к дамам он присматривался. Этот известный ходок и игрок служил минувшее десятилетие интендантом по всяким окраинам. Развлечений там было немного. Вот и пристрастился гулять до девиц да замужних кокеток. Ну и пить, играть в карты и хоть как-то отвлекаться от серых армейских будней. Это требовало денег. Много денег. Очень много денег. Поэтому в вопросах «освоения бюджетных средств» он прослыл одним из самых опытных специалистов во всей империи. Ведь главное в этом деле что? Правильно. Чтобы внимания к тебе лишнего не было со стороны тех, кто может покарать. А значит, нужно заносить и договариваться ДО того, как они проявят свой интерес. Так и дешевле, и проще, и надежнее выходило. Собственно, по этому профилю его в Ляоян и прислали. В тесной смычке с командующим армией Николай Александрович должен был обеспечить срыв тылового обеспечения и произвести обширные хищения в интересах общего дела. Разумеется, и к рукам прилипнет. Ой как прилипнет! Полковник просто млел от нетерпения. Ведь если раньше ему приходилось сталкиваться с делами на десять-двадцать тысяч, то сейчас он грезил миллионами. Да чего уж там – десятками миллионов! Ох как он развернется! Особого вдохновения ему придал разговор с Куропаткиным. Генерал принял его очень тепло и сразу ввел в курс дела, пояснил, что, прежде чем заняться «работами по снабжению», нужно кое в чем помочь. Да и куда спешить? Армия-то толком даже не прибыла. С текущих операций только крошки и соскребать. И вот он – Ухач-Огоровский, в жизни никак и никогда не сталкивавшийся с разведывательной деятельностью, возглавил разведку целой армии. Пусть и формально, но гордости было полные штаны! Это не какой-то там интендант. Это и почет, и уважение. Конечно, не как у линейных командиров, но и головой рисковать, командуя полками да бригадами, не требовалось. Лезть на передовую под пули, шрапнель и осколки он хотел меньше всего на свете. Не его это дело. Николай Александрович Родину любил иначе, своей особой кормовой любовью. Как колорадский жук картофель. И прекрасно понимал, что он-то у себя один, а вот Родина большая… С этими мыслями он и шел по пыльной улочке, что прилегала к железнодорожной станции. Командующий отбыл к Засуличу на Ялу, оставив его налаживать разведку в глубоком тылу. И выделил под это немалые средства. Так что он уже третий день вел напряженные переговоры с дамами низкой социальной ответственности и случайными забулдыгами в разнообразных питейных местах. Вот и сейчас, свернул в облюбованное место без задней мысли. А потому и не заметил, как мальчишка лет десяти-двенадцати, проводив его взглядом, снял картуз и кому-то замахал. Впрочем, наверное, никакого особого внимания мальчуган не привлек бы. Как и все вокруг – грязный и ободранный. Обычная уличная шпана. Разве что картуз не по китайской моде. Но так и это не было странным. Местные привокзальные мальчуганы гордились добытыми трофеями такого рода. В общем – парень как парень. Впрочем, чутье на непосредственную угрозу у Николая Александровича всегда было очень сильно развито. Как у зверя. Поэтому он не услышал или заметил, а почувствовал нырнувших в переулок следом за ним трех китайцев. Обернулся. И сразу все понял. Глянул через плечо. Там из питейной вышла веселой гурьбой компания железнодорожников. Удача! И он быстрым шагом направился им навстречу. Китайцы же не спешили. Заметив неожиданную помеху, они просто прошли мимо, сделав вид, что Николай Александрович их не интересует. Заглянули в заведение. А в скором времени вышли, унося с собой несколько початых бутылок самого дешевого пойла. Ухач-Огоровский же, несмотря на отсутствие видимой угрозы, продолжал чувствовать «измену». И не менее упорно знакомился с подвыпившим машинистом и тремя кочегарами-железнодорожниками. Им внимание целого полковника очень импонировало. Надулись. Сделались важными. Вон с каким интересом их расспрашивал о работе да прочем. А когда предложил выпить – так и вообще – поплыли. Посидели. Алкоголь не брал. Никаких внешних признаков угрозы не наблюдалось. Однако Николая Александровича все еще не отпускало гнетущее чувство тревоги. Вышли подышать свежим воздухом. Чисто. Даже тех трех китайцев не видно. Парочка выпивох лежали у стены, не справившись с алкогольным дурманом. Еще один «по стеночке» шел домой. Трое мальчишек с явным интересом посматривали на валяющиеся «тела», прозрачно намекая на то, что, как те очнутся, у них в карманах не будет ни гроша. А то и обувь снимут или кое-что из одежды. Вечер откровенно не ладился. Несмотря на объем выпитого алкоголя, дурман и приятное расслабление не приходили. «Этих босяков», с которыми он вынужденно связался, полковник уже не мог видеть. Однако все равно держался, опасаясь оказываться в одиночестве. С этими-то хоть все было понятно. Вон как душу вывернули. Обычные обыватели без цвета, запаха и вкуса. Никаких сюрпризов. Предсказуемы и удобны. А с другими как быть? Стремительно смеркалось. Чуть-чуть помедлив, он попрощался с железнодорожниками и решительным шагом двинулся прочь, намереваясь как можно скорее достигнуть выделенной ему квартиры. А там напиться до изумления и хорошенько проспаться. Первый раз в жизни чувство опасности его подвело. Видимо, предвкушение бешеных денег довело до паранойи. Стало темно. Ухач-Огоровский прямо оттаял немного. Кто его в этой темени разглядит? – Нихао![13] – раздался хриплый голос откуда-то с боку. Не медля ни секунды, находящийся на взводе полковник выхватил револьвер из кармана галифе и выстрелил на звук. Он давно держал его там в руке, опасаясь нападения. Нервы были ни к черту, а это немного успокаивало. Выстрелил и словно под каким-то озарением побежал вперед. Николай Александрович никогда так не бегал. Он «летел» словно Остап Бендер, преследуемый шахматистами в той дивной деревне Новые Васюки. Куда бежал Ухач-Огорович? А черт его знает! В практически незнакомом городе он плохо ориентировался. Да еще в темноте. Так что его маршрут оказался предельно прост – вперед и только вперед. Сзади доносился топот множества ног. Сколько там человек бежало, сложно было понять. Двое или пятеро? Сейчас ему было все едино. Главное – они не отставали. Несколько раз он выстрелил куда-то за спину. На удачу. Не целясь. Попал или нет? Неизвестно. Скорее всего, он смог ранить только ночное небо. Барабан опустел. И полковник, осознав это, с истошным криком запустил свое уже бесполезное оружие в темноту. Вояка из него был совершенно никакой, но от интенданта этого никогда и не требовалось. Несколько секунд спустя его ударили в живот, заставив скрючиться. Скрутили, надели на голову мешок, подхватили под руки и потащили куда-то. Минут через двадцать за его спиной захлопнулась дверь. Сквозь мешковину пахнули запахи хлева. Впрочем, ее почти сразу сняли, позволяя полковнику оглядеться. Да. Хлев и есть. Только ни коров, ни лошадей, ни коз. Только люди. Он встряхнул головой. Прищурился, всматриваясь в лица, что было непросто при столь скудном освещении. И похолодел. Здесь были те самые «три китайца», от которых он тогда и почувствовал угрозу. – Кто вы? Что вам от меня надо? – прохрипел полковник. – Николай Александрович? – по-русски, но с сильным акцентом, поинтересовался один из мужчин, выйдя чуть вперед. Если бы Ухач-Огоровский был пятого апреля у штабного вагончика, то, безусловно, узнал бы в этом китайце того второго «ходока». А так ему это лицо ни о чем не говорило. – Да! Я начальник разведки Маньчжурской армии! Кто вы такие? – Хорошо, – произнес этот мужчина и, кивнув остальным, отступил в сторону. А те принялись за дело. Быстро заткнув рот полковнику, они занялись пытками, что обычно применяли японцы при допросе пленных в полевых условиях. Бывший боевой офицер Цинской армии знал, как работают японцы. Сталкивался минувшей войной… И идея, задуманная генералом, ему пришлась более чем по душе. Глава 4 18 апреля 1904 года, река Ялу Куропаткин отъезжал к Засуличу на Ялу с легким сердцем. Все, что нужно было сделать, он сделал. Поручения раздал. От старого адъютанта избавился, взяв себе матерого казака с такой биографией, что хоть сразу кандалы вешай. В том, впрочем, и был залог его верности. Куда ему деваться-то? Особенно теперь, когда засветился подле генерала. Разве что сразу стреляться или в острог. Но главное, доверил своему новому сообщнику – Дин Вейронгу – серьезное поручение.