– Меня? Алекс, что на тебя нашло? – Не надо, – небрежно отмахнулся генерал свободной рукой, впрочем, не отводя пистолета. – Мы оба играли роли. Не без удовольствия. Это глупо скрывать. Во всяком случае, с моей стороны. Но весь этот фарс пора заканчивать. Я знаю, кто ты и на кого работаешь. И знал с первого дня нашего знакомства. Дама открыла рот и закрыла, не проронив ни звука. Ей было нечего сказать. После чего, прислонившись к стенке, медленно стекла на пол. Да так и застыла, безвольно распластав руки. – Ты меня повесишь? – после пяти минут напряженной тишины спросила она. – Зачем? – удивленно повел бровью Куропаткин. – К тебе у меня претензий нет. Насколько мне известно, ты передала всего три депеши. Я их читал. Ничего особенно интересного там не было. Просто отчет о работе и факт романа со мной. Даже гадостей про меня не написала. Мало того, я даже тебе благодарен. Ты помогла нам вскрыть всю агентурную разведывательную сеть в Ляояне. – Вчера ты меня специально дразнил? – едва слышно поинтересовалась юная особа. – Да. Мне было интересно, решишься ли ты меня убить или нет. Ведь из-за моей опеки ты затруднялась в передаче важной информации и, если честно, я удивлен. Твои соотечественники уже убили столько наших офицеров. На меня покушения устраивали. Великого князя живьем сожгли… – Я к этому непричастна! – Верю. Но ты японка и ведешь разведку в интересах своей страны. Кто знает, как далеко зайдет твой патриотизм и какие приказы ты получала. – Тогда почему? Зачем ты проводил эти дни со мной? Это неразумно! Зачем ты так рисковал? Ты ведь мог поручить это дело кому-то из своих заместителей. – Ты мне понравилась, – глупо улыбнувшись, ответил генерал. – И да, согласен, этот поступок совершенно неразумен. Впрочем, это добавляло остроты в наши отношения. – И что теперь? – после новой долгой паузы спросила юная особа. – Ничего. Живи как живешь. Связных твоих, кстати, я нейтрализую. Когда все завершится, мы начнем аресты под разными надуманными предлогами. Неуплата налогов, хулиганство или еще что. А ты пока посидишь «с мигренью» под присмотром моих людей. Ты милая и приятная женщина. Я бы не хотел, чтобы ты совершила какой-нибудь опрометчивый поступок, заставляющий тебя казнить. Я не хочу с тобой так поступать. – Ясно… – глухо и бесцветно ответила молодая женщина. – Как тебя на самом деле зовут? – Какая тебе разница? – Уважь старика. – Юми. – Хорошо, Юми, – мягко произнес Куропаткин. – Я очень рад нашему знакомству. Я буду помнить тебя. Несмотря на обстоятельства, мне было очень приятно и радостно проводить с тобой время. Жаль, что все это была лишь игра… После чего он вышел, оставил ее одну в комнате. Дело было сделано. Японское руководство должно было получить горячую и провокационную депешу от одного из своих агентов. Часть 2 Тараканьи бега В любой игре всегда есть соперник и всегда есть жертва, вся хитрость – вовремя осознать, что ты стал вторым, и сделаться первым. Кинофильм «Револьвер» Глава 1 1 июня 1904 года, Ляоян Обстановка в Маньчжурии стремительно накалялась. Внешних признаков к тому не было, но Куропаткин твердо знал – донесение Юми должно было спровоцировать натуральный «снежный ком». И вот почему. Апрельское сражение на реке Ялу поставило японское командование в весьма замысловатую позицию. Слишком несоразмерными и неожидаемо большими оказались потери как в личном составе, так и в расходе боеприпасов. Не к этому они готовились, не этого ожидали. Конечно, в масштабах всех привлеченных сил несколько тысяч убитых и раненых не выглядели катастрофично, но все одно – вызывали озабоченность. Своего рода первый звоночек. Во время сражения за Цзиньчжоу[49] ситуация только усугубилась. Новое командование Квантунского укрепленного района, оказавшееся «на коне» после гибели Стесселя со товарищи, проявило много рвения в желании не допустить врага в глубь территории. Даже слишком много. Что смутило умы всех посвященных людей в Токио, которых в свое время что англичане, что союзники в России убеждали, будто все пойдет в ином ключе. Четыре дня шло сражение у Цзиньчжоу. Четыре![50] И русские войска отошли только после того, как по их позициям начала работать крупнокалиберная корабельная артиллерия. Из тридцати пяти тысяч личного состава 2-й японской армии генерала Оку в строю осталось чуть больше двадцати тысяч. Остальные – убиты или ранены. Войска Квантунского укрепленного района тоже понесли тяжелые потери, но не только сохранили боеспособность, но и отошли к порту Дальний, где стали укрепляться, стремясь превратить его в важный центр обороны. Вторая японская армия генерала Оку потеряла возможности проводить наступательные операции в ближайшие недели. А 1-я армия – пока ее так и не приобрела. Генерал Куроки прекрасно понимал, что если бы не корабельная артиллерия, то у Цзиньчжоу Оку не сбил бы русских с их позиций. А ведь тот имел двукратное превосходство в живой силе и трехкратное в артиллерии. Под Ляояном кораблей не будет, поэтому рассчитывать нужно будет только на себя. Следовательно, наступление не имело смысла без концентрации по меньшей мере трехкратного численного превосходства. О чем он в Токио и писал. И там разделяли его опасения. Однако генерал Оку находился в весьма печальном положении. Деморализованные войска, понесшие чудовищные потери, были не готовы к драке. Да и нечем им было биться, так как японцы израсходовали практически все боеприпасы, что имелись «на руках» в армии. А новых пока не подвезли. Так что войска Оку могли полноценно сражаться не более суток. Да и то – с натягом. Да, стратегически Япония пусть с трудом, но выигрывала, оттесняя русских. Но это получалось явно сложнее, чем ожидалось. Конечно, заявленный Куропаткиным маневр выглядел довольно рискованным делом. Но в Токио отлично понимали, что войска Оку слишком истощены для нормального сопротивления. И это создавало критически опасный момент для всей компании в целом. Риск был, но обоюдный. Поэтому донесение Юми должно было лечь на весьма благодатную почву терзаний и опасений Генерального штаба вооруженных сил Японии. А Куропаткин, в свою очередь, помогал им принять нужное решение, имитируя подготовку к стремительному фланговому удару. Прежде всего это касалось сферы транспорта. Те два человека, что трудились на железнодорожном узле Ляояна, шпионя в интересах Японии, были привлечены к работам по накоплению и подготовке подвижного состава. Секретность в этом деле соблюдалась в стиле Полишинеля. Весь город был охвачен ажиотажем! Даже в рюмочных и пивных обыватели обсуждали предстоящее дело. И более того – в «Маньчжурском листке»[51] не явно, но в контексте подаваемых материалов можно было догадаться о предстоящем деле. Что собой представляла Маньчжурская армия к 1 июня 1904 года? Куропаткин ее существенно реорганизовал. Опираясь на вынужденно облегченные штаты, он скомпоновал четыре корпуса: три пехотных и один кавалерийский. И если пехотные соединения могли тянуть на какое-то подобие корпусов, то в подчинении Ренненкампфа была, по сути, усиленная дивизия, числящаяся корпусом только из-за вежливости. Да и то условно. Куропаткин и так генерал-майора Ренненкампфа оказался вынужден назначить исполняющим обязанности командира корпуса, желая подтянуть в звании позже. Слишком уж много желающих со связями и влиянием претендовали на эту позицию… В Маньчжурской армии наличествовало четыре корпуса. Казалось бы – внушительная сила! Однако личного состава в них имелось всего шестьдесят две тысячи человек. Да большим войскам и неоткуда было взяться. Ведь сам генерал Куропаткин бомбардировал императора и военного министра требованиями слать как можно больше пушек, пулеметов и снарядов с патронами, а не солдат, ссылаясь на сложности со снабжением имеющихся и «снарядный голод». За эти полтора месяца, что генерал сел «за письма» в военном министерстве и ГАУ, уже крепко поселились панические настроения, грозящие сорваться в открытую истерику. «Нет патронов!» – писал Куропаткин. «Срочно вышлите патронов! Солдатам нечем стрелять!» Ну и так далее. Причем делал это генерал как в формате посланий панибратского толка, так и развернутых формальных докладов, опирающихся на «опыт современных боевых действий». Почему настроения были паническими? Потому что Алексей Николаевич указывал на необходимость в пятнадцать-двадцать раз увеличить нормы расхода боеприпасов. Дескать, плотность современного огневого взаимодействия много выше прежних лет. А никто к этому готов не был. Вообще. Поэтому военное министерство выгребало «все, что нажито непосильным трудом» с армейских складов в центральных регионах России. Понятно, что для «трехдюймовок» снарядов практически не имелось в масштабах, потребных генералом. Так что в Маньчжурию уезжали артиллерийские системы образца 1877 года, но с великим множеством боеприпасов. И так далее, и тому подобное. Все это привело к тому, что к 1 июня 1904 года под Ляояном Куропаткин под своей рукой сосредоточил небольшую, но очень крепко вооруженную армию[52], сытую, одетую и обутую, а также нормально заселенную в спешно возведенные землянки. Он и его люди были готовы к грядущему сражению. Оставалось только ждать. Ну и занимать себя хоть чем-нибудь, чтобы не бегать от волнений по потолку. Например, фиксировать в дневнике полезные заметки и советы. С фактом своей неотвратимой смерти в ближайшие недели он смирился и теперь пытался успеть сделать как можно больше. Вот все, что лезло ему в голову, генерал и фиксировал на бумаге, в адаптивном виде, разумеется. Песню вспомнил? Записал, слегка поправив, пусть и не всегда складно. Схему? Зарисовал. Какие-то заметки по технике и тактике, по пропаганде и экономике… Все, что мог выдать его разум, цепляющийся за знания XX и XXI веков. Обрывочно и бессистемно, но не суть. Главное, чтобы было. Авось потомки разберутся. Вот за такими изысканиями его и застала неожиданная новость. – Ваше превосходительство, – произнес адъютант, заглядывая после стука в кабинет. – Что-то случилось? – Там пришли три человека. Просят принять. Говорят, что вы их пригласили. – Как представились? – Иосиф Джугашвили, Александр Сванидзе и Симон Тер-Петросян. – Иосиф? – вскинув брови, переспросил генерал, проигнорировав остальных. Вот кого он не ждал. Просто удовлетворил свой зуд, написав то послание, и забыл про него, ни на что не надеясь. – Они сдали оружие? – У них его и не было. – Досмотрели? – Досмотрели, хотя они и возмущались. Но не сильно. – Хорошо. Пусть проходят. И распорядитесь чаю подать и чего-нибудь к нему. Секунд двадцать ожидания. И вот открывается дверь и в нее входят три человека, следуя за адъютантом. Усатого друга всех физкультурников Куропаткин узнал сразу и едва сдержался от того, чтобы не вздрогнуть. Все-таки личность легендарная. – Здравствуйте, проходите, располагайтесь, – подавив волнение, произнес генерал. – Не ожидал, признаюсь. Думал, что вы не откликнетесь. Но рад. Джугашвили внимательно посмотрел на генерала, но промолчал и сел. За ним последовали его спутники. – Вы, наверное, удивлены, что я к вам обратился? – Да. Это било неожиданно, – ответил с легким акцентом Иосиф, выдавая тем свое волнение. – Мы не думали, – продолжил Симон, – что армейский генерал знает о нас и наших делах. Вы тайно состоите в РСДРП? Или, может быть, в какой-то иной партии? – Нет, – с улыбкой ответил генерал. – Чтобы не было недопонимания, сразу проясню. Дело в том, что всякие социалистические движения, как в России, так и за ее пределами, не являются тайными или хоть сколь-либо законспирированными для властей. Например, у нас и полиция, и жандармерия прекрасно осведомлены о составе и роде деятельности членов РСДРП, имея там своих людей на руководящих постах. – Что?! – нервно переспросили они все хором. – Это звучит удручающе, но факт. Не будем трогать вашу партию, чтобы не задевать за живое. Возьмем социалистов-революционеров… эсеров. Вам известен такой персонаж, как Азеф? Евно Азеф? – Конечно, – кивнули они. – Большая часть хорошо осведомленных людей знают, что он двойной агент. С одной стороны, служит в полиции, являясь секретным сотрудником, с другой – входит в руководящие органы боевого крыла эсеров, – произнес Куропаткин, сделав паузу. Судя по лицам троицы, они не относились к «хорошо осведомленным» людям. – Но на самом деле он человек одного из великих князей и действует только в его интересах. Удобный инструмент для устранения неугодных людей, позволивший превратить боевое крыло эсеров фактически в частную гильдию убийц. Большинство обывателей считают эсеров бешеными собаками, что оставляет за кадром мотивы и причинно-следственные цепочки их поступков. Очень удобно. Впрочем, я бы не советовал вам сильно о том распространяться. Евно изрядно нервничает относительно своей репутации. – А вы не боитесь нам об этом говорить? – поинтересовался, прищурившись, Иосиф.