- Даже хуже. Многие здесь в Маньчжурии считают ее вашей любимой женщиной. Вашей страстью. С одной стороны, это играет нам на пользу. С другой, вы ведь хотите ее отпустить. А эта хитрая особа, я уверен, постарается воспользоваться этой репутации в своих интересах. И я не уверен, что это не создаст вам проблем. - Они уже начались, - с легким раздражением ответил генерал. - В последнем письме супруга осторожно интересовалась о том, что это за девочка и не потерял ли я стыд на старости лет. - Поэтому я и не советую оставлять ее в живых. После того, как все завершится. - Я подумаю над твоими словами. Возможно, ты и прав. Но пока я не отдал иного распоряжения, пусть все остается, как я решил. Я ей пообещал, и она честно старается, отрабатывая свою жизнь. Не люблю давать пустых обещаний. Я всегда плачу по своим долгам, даже если это крайне неудобно и стало очень невыгодно для меня. - Произнес Куропаткин, внимательно смотря на собеседника. Хитрый китаец знал, как аккуратно прозондировать почву, ведь генерал и ему давал обещание. Не самое удобное и простое в исполнении. Вейронг понял, что его раскусили, и чуть потупившись, едва заметно улыбнулся. А потом, сильно посветлев лицом, кивнул и ответил: - Понял, Ваше Превосходительство. - А теперь ступай, отдохни. На тебе лица нет. Понял? Исполнять. Пусть твои заместители поработают. Да и капитан Захаров не совсем беспомощен. Глава 4 17 июня 1904 года, окрестности Ляояна Сражение за Ляоян продолжалось. Сделав паузу, необходимую для уничтожения проволочных заграждений артиллерийским огнем, японцы предприняли новую атаку, еще более массированную, чем два дня назад. Ведь генерал Куроки прекрасно осознал всю щекотливость ситуации. Да, в общем-то, ему не постеснялись намекнуть о ней, узнав о результатах боя. В сущности все свелось к банальности – его судьбе. Даже прозвучали слова о предательстве, а то и вообще о подкупе. Конечно, в формате глупых слухов, но намек оказался настолько прозрачный и однозначный, что командующий первой армии Японской Империи понял – ему нужно спасать не только свою карьеру, но и жизнь. Ведь Император, без всяких сомнений, снизойдет до того, что «позволит» ему сделать сэппуку после столь неудачных военных операций. Правильный настрой повлиял на характер нового наступления. Генерал ввел в бой столько войск, сколько смог. Смог бы – отправил всех на приступ, но это было просто невозможно. Часть бойцов готовилось развить наступление, войдя в прорыв фронта. Часть распределялось вдоль русских позиций, не позволяя оттуда отводить войска для прикрытия опасного участка. Часть обеспечивало тылы от действия изрядно уже раздражавших казаков. Генерал не был уверен, что действовали непосредственно казаки, но, за неимением конкретики, оставалось лишь констатировать некое собирательное название. Но не суть. Главное – в атаку пошли все, кого генерал смог туда направить. Просто и не замысловато – весьма широким фронтом прямо по центру позиций. Просто и не замысловато. Да и чего мудрить? Куроки прекрасно понимал, что все движения его войск отлично видно с аэростатов. Скрытно не подойти, не накопиться. Разве что малыми силами, ротой там или батальоном. А все что крупнее – хорошо заметно. И вновь с далеких позиций ударили 87 и 106,7-мм пушки русских, посылая во врага массу чугунных гранат. Но за счет более широкого фронта наступления плотность огня существенно снизилась. Частично поврежденные дзоты также не смогли обеспечить былой плотности обстрела, когда японская пехота ринулась через измочаленные обрывки проволочных заграждений. Первая волна прорвалась. За ней вторая. Третья. Устремившись к отчетливо наблюдаемой траншее. С позиций бойко захлопали винтовки, встречая нападающих. Кое-где заухали малокалиберные пушки – 37 и 47-мм Гочкисы, установленные на самопальные противоштурмовые лафеты. Но их никчемные чугунные гранаты совсем мало пользы приносили. Куропаткин же планировал их применять против пулеметов противника. Но расчеты не удержались – занялись вздором. Толка от их огня практически не было. Японская пехота неумолимо накатывала на позиции русских. Станковые пулеметы захлебывались, не обращая внимания на перегрев стволов. Да и какая точность тут нужна? Дистанция смешная – какие-то сто-двести метров. Главное – в ту степь бить. Прямо по этой толпе. И как можно чаще, плотнее, гуще. Последние десятки метров. Ревущие что-то невнятное от страха японцы летели вперед. Еще немного. Еще чуть-чуть. И практически прямо перед бруствером встала целая стена разрывов. Настоящая стена, а не как тогда под ударами пушек. Дым и фонтаны земли словно выросли из покореженного снарядами грунта, оттеняясь вспышками взрывов. - Минное поле? – Не выдержав, задал генерал Куроки риторический вопрос. Но нет, это было не оно. Бойцы, выждав момент, массово метнули эрзац версии ручных гранат. Первая волна взрывов не успела опасть, как за ней поднялась вторая и третья. А потом сквозь этот вязкий белесый дым черного пороха начали выскакивать чумазые японцы с какими-то безумными глазами. И сходу вступать в рукопашный бой. И еще, еще, еще… Они бы и рады сбежать из этого кошмара, но сзади долбили пулеметы. А страх, охвативших их оказался настолько всеобъемлющий, что солдаты хотели лишь одного – добраться до траншеи и укрыться там. Да, там был враг. Но и черт с ним! Враг – не пуля. С врагом лицом к лицу есть шанс выжить. Это пуля такого варианта не оставляет. Как встретился, так и все. У тебя дырка в лице, а она полетела дальше. Дама – скандальная и бескомпромиссная. Многих гранатами посекло. Да и пулеметы сыграли свою роль - убивая перегретые стволы, они таки смогли отсечь приличную часть наступающих войск противника. Но хватило и тех, кто прорвался в траншеи. Завязался рукопашный бой. Дрались кто чем. Штыковая? В траншее? Какая глупость. С ним там не развернешься. Поэтому бойцы бились, как могли. Кто голыми руками, кто какими подручными средствами. Алексей Николаевич, понимая, что такой исход возможен, а потому постарался бойцам, сидящим в траншеях, выдать подходящие большие ножи и прочие «подходящие инструменты». Само собой, опираясь на опыт более поздних войн. Солдаты недоумевали – зачем им все это, даже посмеивались. Однако сейчас в момент этой свалки оценили. Линнемановские лопатки, бебуты и многое другое пошло в ход… Но японцев было очень много. Слишком много для того, чтобы их сдержать. И русская пехота стала откатываться к проходам, ведущим во вторую линию. А японцы все прибывали. Вот через бруствер стали переваливать легко раненные. Не бог весть какие бойцы, но тоже массовка. Да чего уж там – масса, живая масса обезумевших от страха людей, готовых смести все на своем пути, чтобы выжить. Опасный момент. Ведь выбив пехоту из первой линии, японцы смогли бы блокировать дзоты. А много ли те в изоляции продержатся? Особенно если противник начнет применять трофейные гранаты для вскрытия этих нехитрых укреплений. Нет. Определенно нельзя было позволять врагу там закрепляться. И Куропаткин, скрепя сердце, решил ввести в бой, едва сформированный и еще толком не слаженный штурмовой батальон. Ничего особенного там не было. Просто специально отобранные лихие парни, вооруженные самозарядными пистолетами Маузера и удобными, подходящими лично им под руку клинками. Ну и гранаты, куда уж без них? Дурные, конечно. Но других не было. Контрудар был страшен. Основная свалка в передовой траншее уже завершилась. Русские войска отступили по проходам в тыл, прикрыв эти самые проходы оперативно установленными пулеметами. Не прорвешься. Да японцы особенно и не пытались. Им бы дух перевести и хоть немного осознать, что с ними произошло. Через такой кошмар прошли! «Стекли» по стенкам, нервно дыша. Потянулись к фляжкам. Тишина. Хорошо. Спокойно. И тут от проходов раздались свистки и полетели гранаты. А следом посыпали бойцы, сходу открывая беглый огонь из самозарядных пистолетов. Часто-часто захлопали выстрелы, буквально сметающее всякое сопротивление. Отстрелявшая магазин первая линия пропускала вперед вторую, а потом и третью. Что позволяло вести огонь практически непрерывно, неуклонно продвигаясь вперед. Без накладок не обходилось. Путаница и быстрота необходимых действий создавали достаточно неприятных моментов. Но в целом, благодаря удивительной для тех лет плотности огня, траншеи просто вымели от всякого сопротивления. Пятнадцати минут не прошло, как все оказалось закончено. Конечно, кто-то из японцев выскакивал и пытался бежать обратно. Но тут уже пулеметы включались, «подчищая хвосты». Наступление генерала Куроки было остановлено. С трудом, но остановлено. Но главное - в ходе операций пятнадцатого и семнадцатого июня японцы понесли просто чудовищные потери, по меркам тех лет. Сколько? Сложно сказать. Да и Куропаткин не спешил со своими выводами. Десять тысяч осталось лежать на поле под Ляояном? Двадцать? Тридцать? Слишком преждевременно проводить эти подсчеты. Его комбинация ведь еще не завершилась… И русская пехота стала откатываться к проходам, ведущим во вторую линию. А японцы все прибывали. Вот через бруствер стали переваливать легко раненные. Не бог весть какие бойцы, но тоже массовка. Да чего уж там – масса, живая масса обезумевших от страха людей, готовых смести все на своем пути, чтобы выжить. Опасный момент… Чуть позже генерал Куропаткин мерно вышагивал по залу командного центра, обдумывая ситуацию на основании оперативных докладов от наблюдателей, прекрасно просматривающих первую линию. Ну и командиры отходящих подразделений докладывались. На начало сражения у Куроки было около ста двадцати тысяч. Пятнадцатого июня он атаковал силами до тридцати тысяч человек и потерял от четверти до трети личного состава. Семнадцатого июня он ввел в бой около сорока пяти тысяч. Примерно, разумеется. Порядка десяти тысяч отсекли пулеметы, вынудив часть «хвостовых» волн отступить. За счет более широкого фронта было задействовано больше фланкирующих огневых точек, что позволило нанести больше урона за полосой проволочных заграждений. И меньше, до нее, так как плотность артиллерийского огня оказалась ниже. Таким образом в траншею влетело около двадцати трех-двадцати пяти тысяч бойцов, в то время как обороняло ее порядка пяти тысяч. Но русские солдаты были крепче, тяжелее и сильнее. В среднем. Кроме того, они были снаряжены оружием для ближнего боя, а значит численное преимущество сказалось не так существенно. Но они, все же, отступили. Поступили доклады о потерях. Там, в траншее осталось лежать около двух тысяч человек. Немало. А значит драка была ожесточенной, и японцы тоже понесли приличные потери. Сколько? Сложно сказать. От пяти до десяти тысяч примерно. То есть, нужно ориентироваться на пятнадцать-восемнадцать тысяч бойцов остатка, размазанных вдоль фронта в пять километров. У Алексея Николаевича в руках было три пехотных корпуса облегченного состава, плюс еще один кавалерийский, который вообще следовало бы называть дивизией. Совокупно – около шестидесяти двух тысяч человек. Кавалерия и один из пехотных корпусов стояли в тылу, в резерве. Собственно, они и участвовали в шоу по погрузке войск в вагоны, что устраивалось с изрядной регулярностью для японских агентов. Таким образом на фронт в тридцать километров у Куропаткина имелось всего два облегченных корпуса… и грамотная, можно сказать передовая, система обороны. Для тех лет, конечно.