Я подождал, пока она подойдет к последней двери и, проехав вперед, крикнул ей через окно: — Слышь, ненормальная? Ты в третьем подъезде живешь, сними корону. Она тебе обзор закрывает, — после утопил педаль газа в пол, покидая охраняемый двор. В зеркалах не стесняясь мелькали тачки людей Волкова. Я перестал обращать на них внимание, терпеливо выжидая, когда им поступит приказ — убрать меня. В мои дела они не вмешивались, лишь только контролировали каждый шаг, докладывая обо всем боссу. Моя участь была предрешена, скоро меня спишут и избежать такой волчьей дани было практически нереально. Поэтому я не рыпался. Для Назара я был слишком опасен, чтобы оставлять меня в живых. Запарковав авто возле офиса Козлова, я сморщился, заметив тачку Краснова. Что же, все в сборе, только меня не хватало. Проверив ствол, направился внутрь, кивнув охране. Остановить меня тут никто не мог. Я опутал козла своими людьми. Трудно было организовать хорошую безопасность, миновав меня. Гарантию защиты в этом городе мог предоставить только я. Поднявшись на третий этаж, я ухмыльнулся, увидев Краснова. Тот изменился в лице, когда заметил мою персону и, осмотревшись по сторонам, медленно направился в мою сторону. — Я не к тебе. К тебе пока у меня вопросов нет, — натянуто ему улыбнулся и распахнул кожанку, демонстрируя кобуру. Я бы его прямо тут четвертовал за то, что вился возле Сани, но решил соблюдать приличие. У меня было слишком мало времени, чтобы поддаваться соблазну ревности. Краснов отступил назад. — Учудишь что-нибудь, пожалеешь. Понял? — процедил я. — Где Козлов? — У себя, — он не ушел. Неторопливо проследовал за мной на третий этаж. Его остановили мои люди, не давая пройти дальше. Лишние свидетели мне были не нужны. Козлов был у себя в кабинете. Распивал кофе, увлеченно переписываясь в смартфоне. Он не сразу заметил, как я вошел. Когда чухнул, рыпаться было поздно: я уже взял его на прицел: — Ты правда хотел шантажировать меня тем, что сдашь моего ребенка в детский дом? Хотя, нет, я не так начал. Ты посмел поднять руку на мою женщину? Глава 11 Я рос без матери. Она мечтала о дочери и, не смотря на запреты врачей, после сложных родов, забеременела снова. Отец пытался уговорить ее на аборт, но мать была непреклонна. Итог плачевен: батя стал вдовцом в двадцать шесть лет, имея на руках семилетнего меня. Малышку тоже спасти не удалось. Она прожила четырнадцать дней под ИВЛ, но была слишком слаба или попросту не захотела принимать жестокость этого мира. Мы остались с отцом вдвоем. Я не любил вспоминать то время: вечные тусовки у коллег и друзей отца из-за его частых дежурств, и редкие выходные, когда он бывал дома. В такие моменты батя обычно выключал телефон и много пил. Гнобил себя в тоске по любимой женщине, коря за то, что не настоял на аборте. Винил себя в слабости. Отец очень сильно любил мать. Я и сейчас могу с уверенностью сказать: кроме нее он больше ни одну женщину полюбить не смог. В этом мы с ним полностью идентичные: если любим, то только одну и до конца. В жизни мы можем встречать много разных людей, заводить с ними разного рода отношения, но сердце ведь не Москва, правда? И не проходной двор, куда можно пускать всех без разбора. По левую сторону груди должна быть только одна. Долго отец один не был. Год помаялся и привел в дом женщину с ребенком. Так у меня появилась мачеха и младший брат. Ничего плохого про Арину я сказать не мог. Она меня приняла, заботилась, как о своем родном сыне, не разделяла нас с братом и радовалась всем моим влетам и искренне сопереживала падениям. Будучи по образованию психологом, женщина старалась найти ко мне подход, пока я протестовал. Я был сложным ребенком. Убежденным в том, что все смогу сам, а чужая женщина не имеет права мне указывать. Я агрессировал, упрямился и все делал так, как считал нужным. Зачастую принципиально отстаивал свою точку зрения, показывая женщине ее место, слушаясь только отца. Его мнение было для меня авторитетным, а он сказал своей новой жене: учись контачить дорогая. Он слишком умный и самостоятельный, его доверие нужно заслужить. Это развязало мне руки и убедило в собственной правоте. Арине приходилось регулярно посещать директора, выслушивая жалобы от родителей тех, кого я избил. Потом женщина со мной долго беседовала, узнавая мотивы подобного поведения и, к моему тогда удивлению, ни разу не наказала. Только просила быть терпимее и учиться контролировать свои эмоции. Отцу ни разу не нажаловалась. Тогда я ее по-настоящему зауважал и наши отношения стали ровнее. Матерью я ее так и не смог назвать, но больше не воспринимал помощь и советы в штыки. Даже прислушивался и изредка, но стал советоваться. С братом мы сразу подружились и стали не разлей вода. Он был младше меня на четыре года, поэтому я не воспринимал его, как врага народа, пытался заботиться о нем и опекать. Окружал заботой, как умел. На тот момент оберегать близких я мог только силой. Позже научился думать сначала головой, но детство я провел в синяках и с разбитыми кулаками. Терпимости меня научила Арина. Она мне многое дала: учила правильному обращению с женщинами, выбивала из меня быдлячьи замашки. Просила учиться, потому что мне это может пригодиться. Остужала мой пыл и гнев, направляя его в верное русло. Ей удалось меня обуздать. Она стала первой женщиной, кто смогла выступить моим заземлением. В голове до сих пор ее слова, которые я повторяю, как мантру: нужно уметь останавливаться, чтобы видеть дорогу. К пятому классу стал нормально учиться. Дураком я и раньше не был, просто усидчивости не хватало. Позже увлекся программированием, радиоэлектроникой. Это мне действительно помогло. Вырубить любую систему безопасности сейчас я могу чуть ли не с закрытыми глазами. У нас была нормальная семья. Обычная. С братом мы ходили на дзюдо, плаванье, летом с родителями летали в отпуск. Оба мечтали стать полицейскими, как отец. Мы гордились им, считали эталоном. Все, как у нормальных людей, но… Есть в каждой грустной или эпичной истории одно малюсенькое «но», которое можно считать точкой невозврата. У каждого это «но» свое. У меня оно тоже было. Мне было пятнадцать, когда на моих глазах убили отца. Это сделали его коллеги-менты. Батя был принципиальным, считал, все должно быть по закону и влез туда, куда не стоило. За это поплатился. Он, как чувствовал неладное и отправил нас к бабке, но я вернулся. Уже не помню, зачем, потому что картина, как отца пытали, мучили его разными экзекуциями, до сих пор перед глазами. Вервольфы не просто убивали, они наслаждались его мучительной смертью, ловили в этом чистый кайф, как наркоман первосортным героином. А я смотрел за всем через окно и ничего не сделал, за что до сих пор не могу себя простить. После похорон у меня сорвало крышу и я дал себе слово — отомстить каждому причастному. До момента, как найду всех шестерых пройдет девять лет и я пройду путь становления от обычного подростка до участника местной банды малолеток, затем пойду выше, обзаведусь нужными связями. Я был востребован в преступном мире, потому что обладал большим потенциалом, мозгами, отсутствием жалости и стойкой ненавистью к людям в форме. Я добивался все новых и новых высот в погоне за местью, получив колоссальный опыт и поддержку со стороны криминального мира, но поплатился потерей семьи. В восемнадцать лет я ушел из дома. Арина догадывалась, что я начал свой путь на дно, считая его восхождением на вершину. Но догадки догадками, я отнекивался от любых ее вопросов, придумывая отговорки, но когда меня подстрелили в первый раз на одной из разборок, скрыть не получилось. Когда меня выписали из больницы, женщина закатила грандиозный скандал и чуть ли мне в ноги не падала, умоляя бросить это дело. Она очень боялась меня потерять, а я не мог отступиться с заданного курса. Арину с сердечным приступом увезли в больницу и брат мне поставил ультиматум: — Или ты завязываешь со своими делами или убирайся из дома. Ты ее убьешь своим образом жизни. Твои дружки убили отца, а ты, вместо того, чтобы презирать их, водишься с ними. Ты такой же, как они. Предатель. И учти, если ты выберешь их, ты мне больше не брат. Он предлагал выбор, таким образом лишив его. Я ушел. Весной я пошел в армию, после служба по контракту в горячей точке, затем растворился в неизвестности, исчезнув из жизни своих близких. По истечении установленного законом срока меня признали умершим, но на тот момент у меня уже были новые документы. Так я погиб для всех в первый раз, став Максом Якоби — человеком без прошлого и востребованным наемником. Моя новая жизнь началась в Питере. Там я встретил Пташку. Она была второй женщиной, рядом с которой мне захотелось остановиться. Пташка стала моим ангелом. Моей усладой, в магме которой я кипел, плавился в любви, утопая в ней и захлебываясь. Я сходил с ума рядом с ней, восторгался ее чистотой, наивностью и верой в меня. Она всегда мне верила. Поддерживала и восхищалась, не зная, кем я был на самом деле. Я не мог ей признаться. Боялся, если она узнает, то отвернется от меня и уйдет. Тонул во лжи ради ее блага, крошась на острые осколки всякий раз, когда уходил на дело. Стыд пожирал меня огромными лапами, когда она с детской искренностью, смотрела мне прямо в глаза и твердила, что я самый лучший. Лучший… Я самый лучший наемный убийца в этой стране, детка. Если бы ты только знала, убежала бы в ванную и попыталась наждачкой смыть с себя все мои поцелуи, которыми я одаривал тебя каждую ночь. Ты бы не восхищалась мной, а презирала. Ты бы никогда не поцеловала того, чьи руки замараны кровью кому-то неугодных. Когда родилась Алина я решил, что все. Закончу начатое — найду убийц моего отца и уеду с Пташкой и дочерью далеко. Начну все заново, без убийств и лжи. Начатое я закончил, но уехать не успел. Я прославился на всю страну. Во всех СМИ писали: во время задержания был убит жестокий убийца шестерых полицейских — Макс Якоби. Так я погиб для всех второй раз, отправившись в колонию строгого режима на пожизненный срок. Я не стал сообщать, что сумел выжить, хотя по всем канонам сдохнуть я был просто обязан. Пташка бы ждала, а выйти у меня практически не было шансов. Прикусив глотку ревности, я отпустил свою любимую женщину, позволив ей стать счастливой без меня. Ждать уголовника, который никогда не выйдет — не ее путь. Мне удалось сбежать спустя полтора года. Это был долгий путь, в конце которого меня ждало разочарование: у Пташки уже была новая жизнь и она пожелала в ней остаться, узнав, кто я такой на самом деле. Больнее всего было то, что она до последнего никому не верила. Отказалась лишь тогда, когда я на ее глазах совершил осечку и попытался убить дочь Волкова. Тогда я познал свой самый главный провал и отправился в чертоги ада, на службу к демону. Так я погиб в третий раз. Морально и по документам. Макс Якоби был снова убит при задержании и вместо него появился Алексей Свердлов — слуга Волкова, который за свои грехи выполнял все его поручения. По условиям сделки Назар должен был разрешать мне видеться с дочерью, но передумал, наглядно показав, что со мной будет, если попытаюсь его ослушаться. На себя мне было плевать, но рисковать близкими не мог. Волков сбагрил меня на восток страны, полностью зачистив любые упоминания обо мне, стерев даже отпечатки пальцев из базы ФСБ. Я был полностью чист и обнулен, создавал себе репутацию с нуля. Я не знаю, допустил ли Назар осечку, отправляя меня на родную землю или сделал это нарочно, чтобы я сильнее страдал, но я оказался рядом с местами, где вырос. И по злому року сюда переехал брат с Ариной. Арина меня была рада видеть, все-таки я ее сын, пусть и неродной. А вот брат, узнав, кем я стал, стал презирать сильнее. При встрече делал вид, будто мы не знакомы и запретил появляться на пороге их дома. Я маялся, но принял его условия. Следил, чтобы никто не обижал, как раньше, но не приближался. И никому не позволял его трогать, даже когда мелкий пытался отстоять правду, закусываясь с моими людьми. У него тут тоже был бизнес и мы часто пересекались. Странно, что Волков не попросил и его приструнить. В самом начале своего пути с Волковым я встретил Веронику. Мы познакомились случайно. Она была хирургом в одной из больниц, куда я попал с ранением, так и подружились. Она стала третьей женщиной, которая могла меня успокоить и не дать зверю полностью мной завладеть и впасть в отчаяние. Но между нами ничего не было. Мы, как бы абсурдно это не звучало, стали друзьями. Я привязался к ней и к ее дочери — Ваське — белокурому и голубоглазому ангелу двух лет. Мы часто проводили с Вероникой проводили время вместе и со стороны могли казаться парой, хотя дальше поцелуев в щеку не заходило. Она делилась со мной своими проблемами, советовалась, прекрасно зная, кто я такой и всегда была рядом. Мы оба нарушили правило. Она позволила себе быть с тем, кто отправлял к ней на операционный стол пациентов, а я обрел близкого человека, хотя знал, как смогу поплатиться. Вероника и Василиса поплатились за мой образ жизни. Криминальный мир жесток и мои попытки спрятать их не принесли результата. Дав девчонкам новые имена и отправив их за границу, я не смог их защитить. Их и там нашли, принеся мне их на блюдечке и заставив смотреть, как они страдают. Ваську убили первой, а Вероника ушла сама с проклятьями в мой адрес на устах. С тех пор я дал себе слово — не заводить друзей и близких. С тех пор я выпустил зверя на волю, получив огромную власть, уважение и полное отсутствие жалости. До определенного момента так и было. Так бы и оставалось, если бы не художница… Я привык к тому, что рядом со мной всегда была женщина, которая выступала в роли стоп-крана: Арина, Пташка, Вероника… Мне нужно заземление, чтобы не разнести эту планету к чертям собачьим и не наломать дров. Нужна та, ради которой я начну тормозить на поворотах и буду бояться не вернуться. Та, кто потушит огонь ненависти внутри и не даст чудовищу в глубине поработить меня окончательно. Я так нуждался в ней, что, встретив, самолично отказался, побоявшись не уберечь. Испугался, что она остановит меня. А останавливаться мне сейчас никак нельзя. Мне нужно решить вопрос с Волковым, чтобы быть с дочерью, поэтому решение я выбрал кардинальное. Его выполнение лишает меня права иметь тех, кого я боюсь потерять. И теперь, будучи полностью опустошенным и лишенным привязанностей, я пришел туда, куда должен: к Козлову. Урод должен наконец подписать бумаги и поплатиться за то, что он сделал с Шурой. За нее и убить было не грех. Глава 12 — Убьешь меня за это? — Козлов хоть и нервничал, но держался молодцом. Побледнел немного, но в обмороки не падал, уже хорошо. Он вообще мужик неплохой был, только пошел неверным путем. Крысиным. Число заяв на меня из-под его руки превышало два десятка. Мужик взялся капитально за мою персону, пытаясь расправиться детскими способами. Когда понял, что те не помогут, рискнул пойти, по его мнению, моим же способом: попробовал организовать несколько неудачных покушений. На его месте после такого бы я слился из города, но Козлов сидел передо мной и внешне сохранял самообладание. Похвально. — Считаешь, плохой повод? — уточнил я, продолжая удерживать его на мушке. — Был бы хорошим, если бы этот повод был. Пока ты не нажал на курок, позволь задать тебе один вопрос, — получив в ответ мое молчание, он продолжил: — Сочту это за разрешение. Тебе кто про ребёнка-то рассказал? С чего ты взял, что он твой? — К чему ты клонишь? — С чего ты взял, что моя сестра беременна от тебя? — повторил он, выбивая у меня из-под ног почву. Я словно споткнулся о невидимую леску, но смолчал, пытаясь понять, что этот черт задумал. — Не ожидал? Да, она получила от меня за то, что спуталась с тобой, но про ребенка я ничего такого не говорил. — Козлов самодовольно ухмыльнулся, заметив мое замешательство. — Что ты несешь? — спросил севшим голосом. — А то и несу. Тебе разве моя сестра говорила, что беременна? Говорила, что ребёнок твой? Нет. Стала бы она врать, будь беременна от тебя? Тоже нет. Мне рассказали, как ты отреагировал и как хотел чуть ли не собственными руками вытащить из нее ребенка. Только дитя это к тебе не имеет никакого отношения, поэтому она не смогла тебе сразу признаться и скрывала. Он закурил и начал играться кольцами дыма, дав мне время реабилитироваться после удара. Ревность — мой главный порок. Я мог себя контролировать в любой ситуации, но если мне казалось, что на мое кто-то посягнул или моя девушка посмела взглянуть на сторону, терял тормоза. Как не старался бороться с собой, амплитуда ревности была сильнее моего самообладания. В порыве я мог убить, мало что соображая, на этом и прогорел, попав к Волкову. Козлов, будто зная о моем грешке, бил по болевым точкам, наслаждаясь эффектом. Меня вынесло из реальности, захлестнув в битве разума с чувствами на несколько минут, прежде чем Семен снова заговорил: — Не ожидал? Вижу, нет. Я не знаю, зачем она повелась на тебя, может острых ощущений захотелось. Но моя девочка скоро выйдет замуж и будет счастлива. Она помирилась со своим парнем и не скрою, я рад, что этот ребёнок поставит точку в вашем блуде и про нее не будут говорить «Шкура Вестника». Теперь ты можешь завалить меня за не своего ребенка и за не свою женщину. Валяй, я готов, — он вальяжно расположился в кресле, смотря на меня с чувством превосходства, пока я переваривал его монолог. — Хорошая попытка спасти свою шкуру, — процедил я, пытаясь сохранять самообладание, которое брыкалось и отпрашивалось покурить. — Но неудачная. — Ты думаешь, я тебя обманываю? Саша выйдет скоро замуж, а ты был временным увлечением, пока она была в ссоре со своим женихом. Девочкам нравятся такие, как ты или я. Ее тоже понесло не в ту степь, за что и получила в воспитательной мере. Мне жаль, если у тебя были на нее какие-то планы. Стоит лучше узнавать девушек, с которыми спишь, — последнее слово он выплюнул с особым презрением. — И за кого же она выйдет замуж? За Краснова что ли? — с иронией произнес, пряча за ней агонию хладнокровия. — Это не твоё дело. Не лезь в дела нашей семьи и оставь мою сестру в покое. Убирайся из ее жизни, — прорычал он, но быстро сник, вспомнив про пистолет в моих руках: — Доставай ствол из ящика и отдавай мне. Ну же, я знаю, ты его там прячешь. Не заставляй меня нервничать, — приказал ему, указывая на стол. Пора завязывать с душевными беседами, они на меня плохо влияли. Козлов видел, что я не шучу и с прискорбным лицом открыл ящик, швырнул мне оружие. Я сбросил с него магазин, проверил наличие патрона в патроннике и откинул пистолет в угол кабинета, после уже убрал свой обратно в кобуру. Теперь можно было и поговорить. — Я думал, мы породнимся, но раз пошла такая пляска, оно и к лучшему, — с нотами ехидства протянул я. — Значит, меня ничто не остановит закончить начатое. Пройдя к столу, я с удобством расположился в кресле и небрежно швырнул Козлову документы. Говорить я начал только когда Семен вопросительно уставился на меня, ожидая пояснений: — Тут документы, которые ты должен подписать. Выбор у тебя есть: подписывать по собственной воле и получать процент, или я заставлю тебя, но ты останешься ни с чем. Обрати внимание, там два варианта бумаг. Первый пакет ты подписываешь сам и живешь спокойно, а второй на случай, если начнешь брыкаться. Там ты отдаешь весь бизнес мне и выметаешься из города. Выбор за тобой. Как видишь, я приму любое твое решение. Даю тебе пятнадцать минут на подумать. Время пошло.