Глава 2 Когда он отпустил меня, я провела пальцами по губам, удостоверившись в присутствии на них крови. Брат впервые меня ударил. За дело. Я его предала. Наплевала на него, связалась с врагом. И сейчас я слышала, как между нами рвалась нить, которую считала прочнее кевларовой. На моих глазах Семен отдалялся, строя на месте братской любви бетонную стену. — Что же ты при охране Вестника меня не тронул? Отдачи побоялся? — после эмоционального шторма я поймала апатичный штиль. Скорее всего врач мне вколола успокоительное, ибо происходящее я воспринимала чересчур спокойно. — Есть лохи, а есть люди, умеющие здраво мыслить и принимать верные решения. К первой категории я не отношусь. А вот ты, увы, да. Раз подумала, что я не догадаюсь о махинациях за моей спиной. — Так спрятаться за спину хрупкой девушки и было твоим верным решением? — А ты не девушка. Ты дрянь мерзкая, — он прошел к бару, налил себе виски, залпом выпивая порцию, и налил новую. — Я тебе верил, а ты? Трахалась с ним и смеялась у меня за спиной? Вместе придумывали план, как меня убрать? Хороша, сестрица, хороша… Вся в Алексу пошла. — По-моему, у тебя паранойя. Я тебя не предавала. Я бы никогда тебя не предала, — тихо сказала, испытывая вселенскую усталость. Жутко хотелось спать. Закрыть глаза, забыться, проснувшись там, где нет проблем. — По-твоему, трахаться с тем, кто меня пытается вальнуть — это не предательство, — он удивленно приподнял бровь. — Он не пытался убить тебя, я спрашивала у него… — О-о-о-о-о! Так ты еще и спрашивала у него? А он ответил, что не при делах, да? Так ты у меня не сука, Сашенька. Ты тупая овца, которая верит не пойми кому. Даже не знаю, что позорнее… — Семен… — Что Семен? Что?! Ты совсем бестолочь или придуриваешься? Ты сейчас все это вообще серьёзно? Ничего путного не смогла придумать? Ты же так умело лгала про свои встречи с Ритой, про таинственную девушку этого ублюдка, а тут фантазия закончилась?! — Не трогал он тебя! Он наоборот обещал найти того, кто покушался и оберегать нашу семью. — А ты за это перед ним ноги раздвинула? — Я позже узнала, что ты его подозреваешь! Мы раньше познакомились! И вообще, мы расстались, успокойся. Не встречаюсь я с ним. И не буду. Это была моя ошибка. — Хочешь поплакаться мне? Не выйдет. У меня нет чувства жалости к предателям, — он фыркнул и опустошил новую порцию. — Мне не нужна твоя жалость. Я сказала, как было и попрощаться хотела. Я уезжаю. — Куда это ты собралась? К своему полюбовничку? Уже предложил съехаться? — Я уезжаю к сестре. Куплю билеты и уеду первым рейсом. Больше ты меня не увидишь. Извини, что разочаровала тебя. Не дожидаясь его реакции я побежала наверх, смахивая стекающие по щекам слезы. Вот и все. Теперь я в глазах брата последняя тварь, ударившая в спину. Мне не доказать Семену, что я не заодно с Вестником, не отмыться перед ним. Его злость обоснована и мне не хватит ресурсов, чтобы починить горевший мост нашей любви. Семен категоричен и вспыльчив. Лучший выход — дать ему остыть и уже потом пробовать наладить отношения. Сейчас стоило подумать о себе. О нас. Я погладила плоский живот и улыбнулась. Мысль о крохотной точке внутри меня разливалась приятным теплом по всему телу. Теперь я не одна и нужно поскорее смыться из страны, пока не очухался Вестник. Вполне возможно, сейчас он пытал врача и если она скажет про мою беременность, все пути мне будут перекрыты. У меня очень мало времени и стоит поторопиться. Да простит меня брат, но сегодня я подумаю о себе. Я пыталась сосредоточиться, пакуя чемодан, но все попытки превратились в хаотичное снование по комнате и пустую трату времени. Я совершенно не понимала, что мне нужно взять помимо документов. В голове шумел ветер переменчивых мыслей, не дающий здраво мыслить. Обидные слова брата влетали в память, вызывая слезы. Категоричные фразы Вестника добивали, опуская руки. Вот так. Мои любимые мужчины отказались от меня, оставив наедине с проблемами. А мама предупреждала: никому не верь и надейся только на себя. — Если у меня будет сын, я никогда ему не позволю так поступить со своей женщиной, — я погладила себя по животу. — А если дочь, то уберегу от моих ошибок. Господи, я наломала столько дров, и только себя могу за это винить… — Сама с собой разговариваешь? Я вздрогнула, услышав голос брата. Он вошел в комнату и злобно оскалился, увидев чемодан. — Ты не поедешь, — заявил он. — Поеду, Семен, — устало ответила и подошла к шкафу, чтобы забрать из него вещи на первое время. — Нет, дорогуша, — брат подошел к чемодану и стал вытряхивать из него вещи. — Ты никуда не поедешь. Ты будешь тут, у ноги. Будешь делать то, что я скажу. И мне плевать, что ты думаешь по этому поводу. — У ноги? Я тебе собака что ли? Ты пьян, мы поговорим с тобой завтра. Я вжалась в шкаф, испуганно наблюдая за тем, как Семен швырял мою одежду. Он был в ярости, пьян и непредсказуем. — Сегодня поговорим, завтра ничего не изменится, — судя по всему он искал документы, потому что ворошил чемодан и еще сильнее разозлился не найдя паспорт. — Иди сюда. Я не успела увернуться, когда брат в два прыжка оказался возле меня и, схватив за волосы, швырнул на кровать. — Будешь дома сидеть. Или думаешь, я не догадался, что ты залетела от Вестника? Теперь ты точно никуда не уйдешь. Такая корова мне нужна самому. Такой удачи я и не надеялся вымолить у бога. — Что ты задумал? — мои губы задрожали, а с ними синхронно и все тело. В памяти всплыли слова Алекса о том, что ему нельзя детей, нельзя отношения. Затем прилетела картина с Антоном, где уже Вестник шантажировал его дочерью. Мой малыш еще не родился, но уже стал инструментом для воплощения чужих целей. Я обняла свой живот, пытаясь уберечь свою десятимиллиметровую крошку. — Теперь твой @бырь будет у меня в кулаке. А ты, раз не предавала, будешь мне помогать. Отныне из дома ни ногой и делаешь только то, что я скажу. Выносишь плод своих грехов, отдадим в детский дом. Много семей не могут завести детей, подаришь им радость. Потом я выдам тебя замуж и сможешь утечь на все четыре стороны. Я не узнавала своего брата. Или в нем алкоголь говорил или он тронулся окончательно. Я не верила своим ушам, когда слушала весь бред, не укладывающийся в голове. — Ты собрался отдать моего ребёнка в детский дом? — хрипло переспросила, борясь с дробью сердечного ритма, отдающим в висках. — А ты что думала? Я с распростёртыми объятиями приму твоего выб@дка? Скажи спасибо, что на аборт не отправляю. Спишем это на милость и заботу о твоем организме. Чтобы потом еще родить смогла. Я же люблю тебя. Точка кипения есть у всех. У меня — тоже. Семен мог бить меня, обзывать последними словами, проклинать Вестника и мою сестру, но обзывание моего ребенка непотребными словами пробудило не просто ярость. Во мне проснулась раннее незнакомая ипостась, готовая убить за своего малыша. — Еще одно слово и я тебе горло проткну, чтобы говорить не смог, — процедила я, схватив заточенный карандаш и выставила его перед собой. — Ты больше ни одного слова не скажешь про моего малыша и сейчас я уеду. Я не кукла и забавляться с собой не дам. Покинь немедленно мою комнату. — Ты мне угрожаешь карандашом? Взрослая стала и серьёзная? — брат засмеялся и достал пистолет, наводя его на меня. — Давай проверим, кто и кого сейчас будет слушаться, сестричка. Меня прошиб нервный смех: — А без оружия никак, братик? Дар убеждения только с пистолетом работает? — Какая же ты сука, — покачал он головой и убрал пистолет. А после шагнул ко мне, выбивая карандаш из слабых рук и схватил за горло. Залез на кровать, таща меня к стене и, придавив, процедил: — Я удушу тебя и скажу, так и было. Не нужно меня злить. Будет так, как я сказал. Ты меня знаешь. Он давил на горло, не чувствуя в коктейле азарта и злобы своей силы. Не обращал внимания на мои брыкания, которые становились слабее и хрип. Твердил что-то про послушание и о том, какая я дрянь, но все слова сливались воедино под действием нехватки кислорода. Когда я поверила в скорую и неминуемую смерть от гипоксии, брат всё-таки сжалился и ослабил хватку. Я жадно захватала воздух, борясь с кашлем и открыла глаза. Не сразу сфокусировала зрение и разглядела лежавшего рядом Семена и склонившегося надо мной Темира. — Ты в норме? — обеспокоенно спросил он и протянул руку, помогая слезть с кровати. — Ты… Ты… Убил его? — хрипло спросила, еще не сумев восстановить дыхание. — Выключил. Собирай вещи, валим отсюда, — видя, что я готова разреветься, легонько встряхнул меня за плечи. — Не реветь. Собирай вещи, скоро очнется. Я заметалась по комнате, не понимая, что брать. Потом плюнула на чемодан и взяла спортивную сумку, кинув в нее, что попалось на глаза. Хотела покинуть комнату, но потом вспомнила про подаренное Алексом платье и вернулась. В этот момент очнулся Семен. — Я сообщу в твое охранное агентство, чтобы тебя лишили работы, — прохрипел он, держась за голову. — Сообщай, — миролюбиво ответил Темир, наведя на него ствол. — Агентство, где я работаю, принадлежит Вестнику. И вся охрана, которую ты нанял — тоже. Поэтому подумай, жив ты по чей-то милости или благодаря количеству охраны на метр. На этой ноте мы покинули дом. Когда выехали за пределы двора, мой телохранитель поинтересовался: — Куда едем, Саш? — В аэропорт, — я устало обмякла в мягком кресле и закрыла глаза. — Все дороги ведут в аэропорт. Глава 3 — Так значит ты работаешь на Вестника? — уточнила я у Темира по дороге в аэропорт. Он не стал комментировать очевидное, а я продолжила. — Значит, это ты передавал обо всем ему, в том числе и про тест, да? Было обидно. Думала, мы с Темиром подружились, я доверяла ему, а он сливал все Алексу. Теперь понятно, почему тот и тест подобрал такой, которого у меня не было. Небось ржал над моей реакцией, когда я с досады швырялась в него пачками отрицательных палочек. Сашка-Сашка… когда же ты прекратишь так доверять людям? Надеюсь, теперь ты поумнеешь и перестанешь витать облаках, веря в искренность людей. — Что? — Темир искренне удивился и, как мне показалось, даже обиделся. — Я не передавал ему ничего. Посчитал это личным, сама бы сказала, если нужно было. — Он заранее знал про купленный в аптеке тест. Откуда?