А вот как от службы откосить, я, кажется, придумал, нашёл возможность: замутил с военврачом, зеленоглазой красоткой в звании капитана, если на армейские звания переводить. Она меня и спишет по медицинским показателям. Наконец бои закончились. Для меня неплохо: звание младшего сержанта, орден Красной Звезды, две медали «За отвагу». А ведь служил не в разведке или ещё каком подразделении, которые командиры так любят, а в линейной стрелковой роте. Было за что награждать: орден за пленного капитана, медали за захват дотов, уничтожение финских гарнизонов, которые я гранатами закидал. В общем, неплохо повеселился. Сейчас апрель, весенняя капель готова вот-вот разродиться, а нас, остатки 44-й стрелковой дивизии, везут обратно на Украину. Кстати, а парней действительно вернули из плена. Их увели, и больше я их не видел. Политруки молчат. Точно расстреляли. Сами виноваты, а списали поражение на дивизию, на её личный состав и командиров. Лёжа на нарах качающегося вагона (это тот, что на сорок человек или восемь лошадей), я размышлял, продумывая два пути моей дальнейшей жизни. Первый – продолжать задирать форменную юбку красивого черноволосого короткостриженого капитана медицинской службы (военврача, если проще) двадцати восьми лет, с возможностью получить справку и свалить из армии с невозможностью продолжать службу; как контуженый, например, ну или ещё что придумаю. Второй путь – пойти к Сталину и сказать: «Я из будущего, через год начнётся самая страшная и разрушительная война, а вы тут мух ловите». У меня три перерождения, это четвёртое, а такой попытки я ещё не предпринимал. Хочу рискнуть и увидеть своими глазами, что будет дальше. И чем больше я думаю обо всём этом, тем больше мне хочется приступить ко второму плану. Эшелон, как я слышал, через Москву будет проходить. Придётся дезертировать… Хм, есть другой вариант: я могу позвонить в приёмную (номер знаю) и просто сообщить информацию; какую, обдумывал на ходу. Эшелон, не останавливаясь, прошёл ночную Москву и направился дальше. Шанс спрыгнуть был, но это нужно вырубить дежурного и двух парней, которые курили, глядя на проплывающую мимо ночную столицу. Ну и… не стал я этого делать. А на следующей стоянке передал особисту полка записку, в которой сообщил, что имею важные сведения. Вот тогда всё и закрутилось. Поверил мне особист, с такими доказательствами ещё бы не поверить. Через два дня я уже сидел в знакомом мне кабинете главы государства и рассказывал ему, что нас ждёт. С доказательствами. Хранилище скрыть не удалось, мигом вызнали, откуда артефакты появляются. Глянем, как оно, такое перерождение. * * * Судорожно вздохнув, я открыл глаза, понимая, что это у меня уже пятое перерождение. Попытался осмотреться, но поднявшаяся от очередного сотрясения здания пыль припорошила глаза. Я чихнул и сквозь звон в ушах (явно не контузия, я знаю, что это такое, просто оглушён) расслышал звонкий голос: – Смотрите, Батов ожил. Раздался хлёсткий звук затрещины, и в короткое затишье между очередными разрывами снарядов донеслось: – Убит? Сердце не бьётся? Снова хлёсткий звук затрещины и уже плачущий голос: – Товарищ старшина, сам грудь слушал… Тут всё потонуло в новых разрывах, здание затряслось, и пыли стало больше, но я рассмотрел у выбитых окон сидевших на корточках шестерых бойцов: наспех одетые, у некоторых только красноармейские шаровары, оружие – три винтовки на всех. Под их ногами хрустели щепки рам и стекло. Сев, я обнаружил, что лежу на стопке матрасов, а в стороне от меня лежат тела десятка убитых бойцов, не в форме, в исподнем. С потолка рушились куски камня, и, судя по шишке и кровоточащей ране у меня на лбу, именно так парня и убило. Я чуть отполз и, приложив усилия, накрылся с головой одним из матрасов. Надо переждать получение памяти прошлого хозяина тела. Мысленно отсчитывая время (хочу знать, сколько времени проходит до пробуждения памяти), я задумался. Да чтобы я?! Когда-нибудь ещё раз?! К правительству обращался?! Не буду подробно описывать эти кошмарные шестнадцать лет жизни, скажу так: это была даже не золотая клетка и не серебряная – деревянная. А после первой же попытки побега меня заперли так, что не вывернуться даже с наличием хранилища. Жил в глубоком колодце, внизу – койка и всё необходимое, а сверху охрана пристально наблюдает. Стену не уберёшь, в другое помещение не попадёшь. Умер во время шестой попытки побега, часовой застрелил с вышки. Меня держали в шарашке и изучали одно – меня. Хранилище было пустое, всё забрали. В университете оборудовали несколько залов, где хранилось немало отобранных у меня артефактов. Изучали мою форму с наградами, газеты, да всё. Только еду сожрали, включая мороженое и фрукты, иначе испортились бы. Ну да, всё отдал. Если бы вас пытали так, как меня, вы бы тоже всё отдали. Вон допытались, левую руку отрезали, чтобы гангрену остановить. А поначалу ох и хитрые были, слова как патока: мол, вы же из нас, сами пришли; составьте список всего, что у вас есть, это всё надо изучить. И составил же, идиот. Не сразу, но выцыганили всё, включая полтонны золота в ювелирке и слитках, мой НЗ. Даже еду, заработанные в других мирах награды и разные технические и бытовые артефакты разных миров. Четыре года со мной обращались нормально, потом всё больше ужесточали, пока не запретили покидать здание, а ведь я свободолюбивый. Меня так засекретили, что даже не знаю, что в мире происходит. То, что война с Германией началась, в курсе, встретили как надо, а что дальше? Не знаю, меня там уже законопатили и первый побег был. А шестой попытки побега и не было, я сам спровоцировал часового, молодой был боец. Им строго-настрого было запрещено даже направлять оружие в мою сторону, только дубинки. Много раз я их провоцировал, но повезло только в пятьдесят шестом году. Знали бы вы, какие зубры меня охраняли. В первое время работавшие со мной спецы, составлявшие списки информации, технологий и другого, были мягкими, а потом становились всё жёстче и жёстче. Психологи, гипнотизёры, пытки. Оказалось, пытки серьёзно прочищают мозги, сразу многое вспоминаешь, действенный способ. Первая попытка побега, а дальше… Не хочу это вспоминать. Хороший урок получил, да. На всю жизнь запомнил, как мои личные, дорогие мне вещи отобрали: катера, рыболовные снасти, танки, пластинки с песнями, проигрыватель. А домик с баней? Да только за них убить готов. А вертолёт с турбовинтовым гидросамолётом? Понимаю, что всё это послужило хорошим толчком к развитию технологий (наверное, до меня не доводили), но не приемлю ограбления и содержания в тюрьме. Блин, ноль в хранилище! Теперь, в этом мире, я спокойно смогу грабить государство Советский Союз (он, считай, преемник прошлого), совесть и голоса не подаст. Тут я скривился, и меня вырубило. Четыре минуты в сознании, я засекал. В прошлом перерождении я за это время успел финнов кончить, раздеть их, в костёр веток подкинуть (всё бегом, шатаясь), и только тогда меня вырубило. Очнулся, похоже, вскоре. Все те парни, что у окон сидели, так и сидят, только несколько поменялись местами. А я, получив новую память, понял, в какой я зад нице: из тюрьмы с пытками – в Брестскую крепость. Кто-то там, на небесах, серьёзно разозлился на меня. Хотя я даже такому положению рад, главное – свободу получить. А попал я в тело недавнего призывника. Он в мае под призыв попал и вот служит. Впервые попал в своего тёзку: Ростислав Батов – это почти как Ростислав Бард. Парень из Подмосковья, в деревне у него одна бабка осталась. Кто отец, он не знал, мать не говорила, а сама мать три года назад в бане угорела: заслонка была закрыта. Баня была на четыре семьи, трое там тогда погибли. Бабушка осталась, с ней и жил. Восемь классов образования, а это уже прилично, поверьте. В колхозе работал. Не отпустили его в город учиться на агронома: понимал председатель, что парень не вернётся. Бежит народ из деревень, а у председателя план, его выполнять надо. В общем, как рабство, не отпускают молодёжь, потому что кто тогда работать будет? Тёзка, кстати, в армию ушёл с удовольствием и возвращаться в родную деревню не собирался. Думал, что или в армии устроится, если понравится, или после службы в другие места переберётся. Служить он прибыл месяц назад в 44-й стрелковый полк 42-й стрелковой дивизии РККА. О как? Знакомая дивизия. Я воевал в её составе в прошлом перерождении, в приданном ей бронетанковом соединении. Отлично, я много знаю о ней и её боевом пути. Попал тёзка простым стрелком в линейную часть, второй взвод первой роты второго батальона, и из призывника начали делать бойца. Неспешно, обильно перемешивая обучение с политуроками. Всего два раза на стрельбище был, выпустил две обоймы. Вообще, обучение как поставлено: если нужен специалист, к примеру миномётчик (для ротных миномётов расчёты готовили), пулемётчик или тот же химик, их учили в полковой школе, а простых стрелков сразу отправляли в роты и гоняли на плацу или в классе по уставам и политике армии. Так же и с тёзкой было. А теперь валить надо. Сейчас раннее утро, война только началась, и шанс выскользнуть из крепости ещё есть. В ружпарке есть оружие, но запас патронов ограничен, а гранат там и вовсе нет, их на складе нужно получать. Я выбрался из-под матраса. Бойцам, похоже, не до меня было, все трое куда-то вполне азартно стреляли. Один из них был в форме старшины, но без фуражки. Орудия уже не били, и в наступившем затишье я слышал голос (похоже, говорили в громкоговоритель), который на картавом русском предлагал сдаться. Ага, прям щас. Сев, я ощупал всё тело. Я в одном исподнем был, и тело, похоже, расслабилось и обмочилось, кальсоны были сырые. Но это нормально, я бы удивился, если бы было иначе. Закинув на спину матрас (не хватало ещё камнем получить и лишиться возможности передвигаться), я стал перебираться через завал коек: двухуровневые частично обрушились. А вообще, казарма большая, койки двухуровневые, а я видел только десяток погибших и этих шестерых у окна, я седьмой. Где остальные? Разбежались? Видимо, так и есть. Наконец я перебрался через завал, нашёл койку тёзки и стал копаться в теперь уже своих вещах. Откопал сапоги, которым очень обрадовался, и шаровары. Надел шаровары (кальсоны фактически высохли, потом постираю), а потом сапоги, предварительно вытряхнув из них портянки, а заодно и мусор. Сразу стало легче, а то по мусору босыми ногами поди походи. Причём были именно сапоги, не обмотки с ботинками. У границы части комплектовали и оснащали нормально, чтобы за Бугом не смеялись – так объяснили Батову. Я думаю, над ним пошутили, просто их дивизию снабжали чуть лучше. Потом я нашёл гимнастёрку и ремень. Тёзка присягу уже принял, красноармейскую книжицу имел, полноценный стрелок, только молодой. Проходил курс молодого бойца. Я надел гимнастёрку (один рукав был чуть порван), застегнул ремень, согнав складки назад, застегнул все пуговицы, достал из кармана шаровар пилотку и надел её. Документы, а это красноармейская книжица и комсомольский билет, убрал в хранилище. Кстати, комсомольский билет тёзка получил уже здесь, всего неделю назад, новенький. В деревне комсорг на него глаз положила, а тот бегал от неё как от огня, вот она и продинамила его с комсомолом. Я, вызвав в памяти образ комсорга, передёрнулся: я бы тоже от такой бегал. Жаловаться не было смысла: комсорг была дочкой председателя. Да тёзка и не печалился по этому поводу, не из фанатиков. Рядом была тумбочка, на вид целая, только пылью припорошена. Их тут две, одна на другой стояли, но вторую снесло. Вещи тёзки в нижней, я её открыл. Достал вещмешок, открыл горловину и убрал в хранилище полную фляжку с водой. Что за вещи в сидоре, не смотрел, и так знал, сразу убрал его в хранилище, как и содержимое тумбочки. Бедный парень, мало что имел, меня только зеркальце карманное заинтересовало да перочинный нож. Бритвы не было, не брился он ещё. Солдатский котелок и ложка были в сидоре, а вот кружка отсутствовала. Он её смял неделю назад, упав на спину во время марш-броска, а новую пока не выдали. Я встал и, пригибаясь, двинул к выходу. – Ты куда? – догнал меня вопрос старшины, помогавшего бойцу перевязывать другого, раненого по касательной в голову. Это ротный старшина из их роты, по прозвищу Зверь. Именно он в строевую гонял молодняк на плацу, любил это дело, хотя такая работа обычно на сержантах. – Оружие поищу. – Завалило оружейку. – Разберу. Старшина промолчал, и я вышел в коридор. Вокруг действительно были завалы. С опаской поглядывая наверх, туда, где через пролом виднелось задымлённое небо (мы находились на втором этаже, выше только чердак), я стал забираться вверх по завалам битых кирпичей и через проём перебрался в оружейную комнату. Стена тут завалилась, остался только узкий лаз, но пробраться можно. Оказалось, я не первый внутри. В комнате находились двое бойцов, подавали винтовки и цинки с патронами в другой пролом, через который и попали сюда. Один из них, с ссадиной во весь лоб, был сержантом из другой роты, я его узнал. Сообщил ему, что был оглушён, только очнулся, показал рану на лбу с шишкой как рог и сказал, что ротный старшина держит оборону, но необходимо оружие и боеприпасы. Они дербанили и наши шкафы с оружием, многие из которых находились под завалами, но оружия пока хватало. Поискав, я нашёл по номеру свою винтовку Мосина, тут же были и подсумки. Сразу надел и набил обоймами, беря их из открытого ящика. Да все забрал. Винтовку повесил за спину. Потом, пока собирался, три винтовки Мосина и пять СВТ, одна с оптикой, ушли в хранилище, с подсумками и обоймами, плюс два ДП с коробками запасных дисков. Ну и два ящика с цинками, четыре тысячи патронов. Это всё компенсация за потерянное. Теперь нужно было вернуться к своим. О, стопка касок. Одну надел, пяток в хранилище – тоже компенсация. Теперь для тех, что остались в казарме. Пять винтовок за спину (всё же жаль, что карабинов не было), один ручной пулемёт, коробка с запасными дисками и один цинк. Вот так, толкая всё, пополз обратно. Те, что до меня пришли, ещё возились. Оставив цинк у завала (у меня не десять рук), я вернулся в казарму. Она была пуста, только один убитый у окна: полголовы нет. Снова забили орудия, казарма затряслась. Пожав плечами, я убрал всё добытое оружие в хранилище, сбегал за цинком, после чего спрыгнул через пролом на первый этаж: лестничного полета не было, видимо, снаряд внутрь влетел и разорвался там. Увидев, как бойцы бегут к воротам (похоже, немцы не успели окружить крепость), я, выпрыгнув из окна, рванул за ними. Мало у кого из них было оружие, но было. Думаю, и старшина где-то тут, но я его не видел. Бойцы выбегали из крепости, переплывали через какой-то канал (так быстрее, потому что мост дальше) и, перебегая через посадку, за которой виднелись дома (думаю, Брест), уходили в тыл. Немцы лупили по ним из пулемётов и пушек. Из ворот иногда строем выходили небольшие подразделения, несколько упряжек буксировали зенитные орудия, три вроде. В крепости я видел несколько бронемашин, пару броневиков и плавающие танки, но возле них возились люди, так что было не подойти. Ничего, заполню ещё хранилище. Я не стал обтекать город вслед за остальными, а побежал по улочке между домами. Знаю, что местное население к нашим не особо лояльно, а в начале войны ещё и обстреливало из окон квартир. Хочу найти таких стрелков, мне нужны трофеи. Не магазины же мне грабить, хотя ничего плохого в этом я теперь не видел. Власти в городе уже не было, бежали. Стрельба по городу шла серьёзная, в основном стрелковая, что доказывало мою правоту насчёт местных недобитков. Прижавшись спиной к стене дома, я достал фляжку и допил остатки воды. Я и до этого уже пару раз прикладывался, очень уж пить хотелось. Надо рану обработать, но нечем, поищу какую-нибудь материю. Хотел было простыню взять в казарме, но они грязные, в крови и в пыли. Не стал. И тут из открытого окна соседнего кирпичного двухэтажного дома раздался отчаянный женский крик. Подхватив стоявшую у стены винтовку, я оббежал дом, через двор добрался до подъезда и, ступая на цыпочках, стал быстро красться наверх. Ножа не было (перочинный не считаю), поэтому приготовил штык от винтовки. Крик повторился, и я, толкнув полуоткрытую дверь нужной квартиры на втором этаже, прошёл внутрь, прикрыв её за собой, и подошёл к открытым дверям комнаты, в которой трое местных молодых подонков собирались совершить насилие над семьёй красного командира (по фуражке на вешалке в прихожей понял). Один из них держал женщину, между ног которой уже пристраивался второй, а третий, навалившись всем телом на девочку лет одиннадцати, от силы двенадцати, судорожно стаскивал с неё нижнее бельё. Первым меня увидел тот, что держал хозяйку, так как стоял лицом ко мне. Он успел открыть рот и крикнуть: – Эй!.. Мой штык вошёл ему в глаз. Хотел в грудь, но одежда у него уж больно хороша: не бедная, чистая вроде и по размеру как на меня. Поэтому, чтобы не портить одежду, я изменил траекторию удара, и штык вошёл в глаз. Выдернув штык, я опустил окованный металлом приклад винтовки на затылок второго и, прыгнув, также приголубил и третьего. Быстро пробежался по квартире, но бандитов было трое. Входную дверь запер, чтобы нас врасплох не застали, как я эту тройку. Хозяйка бросилась к девочке и со слезами обняла её. Подумав, я двумя ударами штыка добил тех двоих, что были без сознания, после чего рявкнул: – Быстро собрались! Ты, – ткнул я пальцем в девочку, – наполни водой фляжку, вот она. А ты, – повернулся к женщине, – найди перевязочные. Осмотри рану у меня на голове, обработай и перевяжи. Работаем. Командный рык, хотя и подростковым голосом, возымел действие: они забегали, зато отвлеклись. Я сел и, с трудом сняв сапоги, начал выливать из них воду: я же в них плыл. Потом снял каску и пилотку, положил на буфет, винтовку тоже прислонил к буфету. Мать с дочкой, побегав, всё приготовили, фляжку я на ремень отправил, а потом женщина начала обрабатывать мне рану. Судя по неплохой подборке в ящике аптечки, она разбиралась в медицине. Так и оказалось, она была операционной медсестрой, пока замуж не вышла. Так что мне профессионально обработали и промыли рану, выпустили из гематомы кровь и забинтовали голову. Шить не было необходимости, просто кожу содрало. Когда закончили, я велел им собираться, заодно поинтересовавшись, знают ли они нападающих. Оказалось, один из них – сосед с нижнего этажа. Я советовал им покинуть город и вообще уехать как можно дальше. Собрались они быстро, и повезло: женщина увидела в окно, как из соседнего подъезда забирают знакомых, тоже семью командира, криком привлекла внимание, и я проводил их до машины. Они уехали, а я бегом вернулся в квартиру, всё равно её бросили. Снял одежду с трупа, одним узлом отправил в хранилище. Обувь с этого парня мне не подошла, мала, но у другого были отличные полуботинки как раз моего размера. Двое наручных часов, два перочинных ножа. Ещё один вроде финки ушёл за голенище сапога. Из интересного несколько советских купюр, рублей двести будет, пара золотых мужских украшений и пистолет ТТ с запасным магазином. Из него не стреляли, порохом не пахнет, а вот финка отмыта, похоже, уже кого-то убили.